В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)
Шрифт:
надо, чтоб душа рассеялась, чтоб она увидела и почувствовала что-нибудь неизвестное, несвойственное ей. Это ведь желудок, сам устроенный из мяса, любит питаться тоже мясом, подобным себе веществом. Ум же или душа кормятся несвойственной себе пищей, тем, чего они еще не знают (Старик и старуха).
А вот мысли начальника железнодорожной станции Иммануила Левина, уже из позднего рассказа "Бессмертие":
Настоящие будущие люди, может быть, уже родились, но он к ним себя не относил. Ему нужно было круглые сутки отвлекаться от себя, чтобы понять других: ущемлять и приспосабливать свою душу ради приближения к другой, всегда завороженной, закутанной человеческой душе, чтобы изнутри настроить ее на простой труд движения вагонов (Б).
Ведь для Платонова, вообще: Все возможно - и удается все, но главное сеять души в людях [Труд
Двойник человека
Душа может становиться тягостным двойником, воплощением неугомонной совести, или даже материализацией фрейдовского Оно, постоянное докучное присутствие которого в человеческом сознании и переживается, по Платонову, как мучение, стеснение, ущемление собственной воли. Из-за этого человек всем бывает неудовлетворен - и в себе, и в мире. Такая душа может приводить к раздвоению сознания, как это показано Платоновым в фигуре равнодушного зрителя, сторожа ума, или евнуха души человека, у Симона Сербинова[95]. Собственно говоря, ведь, и согласно народным представлениям, душа вполне может выглядеть просто неким посторонним человеку двойником, или его "ангелом-хранителем", от состояния которого зависит сама жизнь человека, с которым человек может быть как наедине, так и в разлучении и даже вступать с ним в борьбу (Потебня 1874).
Массовая душа и срастание душ
Конечно же, через поступки всех платоновских персонажей проступает, на них существенно воздействует и такой отзвук новой захватившей умы и господствующей в стране идеологии, как - полное ничтожество человека перед лицом массы (будь то класс, общество, окружение или среда). Вот поразительный по наивной искренности отрывок, где сплетены воедино и мысли главного героя (повесть "Ювенильное море"), и мысли самого повествователя это вообще, надо отметить, наиболее характерный способ построения высказывания для Платонова:
Вермо понял, насколько мог, столпов революции, их мысль - это большевистский расчет на максимально героического человека масс, приведенного в героизм историческим бедствием, - на человека, который истощенной рукой задушил вооруженную буржуазию в семнадцатом году и теперь творит сооружение социализма в скудной стране, беря первичное вещество для него из своего тела.
Ясно, что "главный" здесь человек, человек героический - это именно массовый, абстрактный и еще не существующий, а только нарождающийся, только долженствующий существовать человек. Неужели именно к этому и сводится знаменитый сокровенный человек Платонова? Во всяком случае, это совсем не тот "человеческий материал", который имелся и имеется "на сегодня" в наличии. Вспомним слова Жачева:
Ты думаешь, это люди существуют? Ого! Это одна наружная кожа, до людей нам еще далеко идти... (К)
Как же тут очевидно представление души в виде чего-то исключительно материального, что можно организовать так или иначе, как будет нужно, столь характерное представление эпохи! Наверно поэтому платоновские герои так легко подвержены стыду и так всегда преувеличенно жаждут "умалиться" (не просто "стушеваться", подобно героям Достоевского, но именно - исчезнуть, физически сократить себя), уступить дорогу человеку будущего, преобразиться во что-то низшее, как бы став "подножным кормом" - для всего человечества в целом:
Какой он скучный человек! Разве может с ним интересно жить какой-нибудь другой человек? Едва ли!.. Сколько еще осталось жить? Ну, лет двадцать, нет - меньше, надо прожить скорее; ведь неудобно будет в светлом мире, в блестящем обществе существовать такой архаической фигуре... (Б)
Как сказал Скафтымов (по поводу героя романа "Идиот" Достоевского), князь Мышкин "страдает, чувствуя себя дурным сосудом того прекрасного, что он в себе благоговейно чтит" (Скафтымов 1922/1923). Именно эта черта - уже гиперболизированная в героях Достоевского - доводится Платоновым до почти неправдоподобного масштаба, как это часто бывает, гранича с абсурдом. Отмежевание от собственной души у его героев заходит еще дальше, напоминая примеры христианской аскезы, кенозиса, юродства и даже вивисекции собственного тела (в "Мусорном ветре").
Как разъединяющее начало
Платонов словно констатирует: в реальности, т.е. на сегодняшний день, душа - это вовсе не объединяющее людей друг с другом, а наоборот, только разъединяющее их начало. Идеальная же душа, по замыслу, должна связывать не только человека с человеком, а сразу со всем человечеством (или даже - со всем миром: ведь и муравьи, и деревья, и камни тоже живые - по крайней мере, настолько же, в какой степени "жив" сам человек), а может быть, и вообще со всей вселенной? Так рассуждает Платонов. Во всяком случае, душа - как было задано еще иным, нежели коммунистический, и в чем-то альтернативным ему стереотипом поведения, - должна связывать человека не с близкими ему людьми, не с родными и не с семейством. Здесь объединяются у Платонова, с одной стороны, идеи христианского безразличия - любви к ближнему или к "дальнему" (враги человеку домашние его - Мф.10,36), а с другой стороны, идеи отвержения пола и половой любви (как слишком эгоистической) Николая Федорова - во имя концентрации человечеством всех сил именно на любви к предкам, на кропотливом сохранении и воссоздании энергии всех ушедших от нас поколений (а также, с третьей стороны, возможно еще и с идеями Отто Вейнингера, в которых женщина рассматривалась как поработительница творческой энергии мужчины, - последнее влияние более заметно в раннем творчестве Платонова).
В будущем всю душу предстоит коренным образом преобразовать и существенно переделать. Как говорит перед смертью паровозный наставник (мастер-инструктор в паровозном депо): "Душу человека соберись и сделай..." (Ч). Это ему может представляться таким же простым делом, как сделать новую нарезку на железных болтах.
Неприличное животное
Итак, душа - пока только "неприличное животное" (кстати, именно так называлась одна из статей, написанных Платоновым в начале 20-ых годов). Настоящую душу еще предстоит сделать, чтобы получить из человека существо какой-то особой, новой, прекрасной природы. Конкретные люди при этом не важны, ведь "объективные процессы" (как, собственно, мы усваивали еще в школе) сами так или иначе найдут подходящий материал для своего воплощения.
– Известная, глубоко сидящая, приевшаяся мысль, но в ней Платонов доходит до самого "донышка", снова додумывает ее до конца (в отличие от нас, брезгливо ее отвергающих?). Значит, рассуждает он за "вождей", должны быть допущены любые способы воздействия на сегодняшнего, крайне несовершенного и "неудачного", по их мнению, человека. То, как возможно было бы его "препарировать", красноречиво описано в следующих словах:
надо бросить человека в котел культурной революции, сжечь на нем кожу невежества, добраться до самых костей рабства, влезть под череп психологии и налить ему во все дырья наше идеологическое вещество (Впрок).
Что же, рецепт красноречивый. Как мы знаем, молодой Платонов и сам отдал дань этим жестоким и наивным идеалам.
Объединяющее всех вещество
Если представить общую схему рассуждений сочувствующего революции богоборца, каким в начале, по-видимому, в самом деле воображал себя Платонов, и какими предстают многие герои в его творчестве более позднего времени, то получится следующее:
природа - это только пустынный, скучный полигон, совершенно безразличный к тому, что на нем делают люди. Вот какие мысли вращаются в погруженном в уныние уме Прушевского:
Материал всегда сдавался точности и терпению, значит, он был мертв и пустынен (К).
Стало быть, и всякое насилие над природой заранее оправдано. Ведь весь мир исключительно материален. Это только пассивное, косное вещество, которое надо месить, формовать, чтобы получить из него хоть что-нибудь полезное. У той логики парадоксов, с помощью которой Платонов мыслит любое важное для него явление, в какой-то момент, как всегда, обнаруживается и проступает оборотная сторона высказанного тезиса: с этой, другой стороны оказывается, что вся природа - это и живое существо. А человек, выделившись из природы, не всегда ее достоин. Тогда уже его самого, именно всю человеческую массу надо насильственно переделывать, чтобы получить существо с заданными в идеале (т.е. определенными теорией) "общественно-полезными" инстинктами, или препарировать их так, как мечтает об этом герой хроники "Впрок". Там был фиксирован взгляд на природу "идиотизированного" идеологией и "додуманного до конца" Платоновым (за классиков) человека, сознание которого он воспроизводит, и взгляды которого, так сказать, "пережил" на себе, вживив их - в свою душу.