В моём сердце ты...
Шрифт:
Андрей всматривался в её бесстрастное лицо, пытаясь найти хоть намёк той женщины, которая была с ним. Тщетно. Чужое лицо, холодные глаза.
На ум совершенно неуместно всплыла дурацкая поговорка «поматросили и бросили». Смешно. Точнее, было бы смешно, если б не было так тоскливо.
– Ясно, – усмехнулся он, пытаясь скрыть горечь, которая всё равно прорывалась. Актёр из него никудышний. – Потрахались и забыли?
Грубил он намеренно, из злости, но и это её не проняло.
– Получается, так.
Андрей развернулся и стремительно вышел из кабинета.
Если
Глава 34
Одному богу известно, скольких усилий стоило ей пережить минувшую неделю. Приходить в офис с бесстрастным лицом, разговаривать с людьми как ни в чём не бывало, работать. Хотя полноценной работой это сложно было назвать.
Подчас Елена Эдуардовна несколько раз перечитывала документ, чтобы уловить, о чём речь, и неоднократно ловила себя на том, что бессмысленно пялится в экран монитора, с трудом вникая в простейшие цифры какого-нибудь очередного отчёта. Приходилось постоянно себя одёргивать, чтобы сосредоточиться.
Привычные действия она ещё делала по инерции, а где требовалось хорошенько пораскинуть мозгами или, что ещё хуже, проявить творческий подход, – впадала в ступор.
Мысли неотвязно крутились вокруг Батурина. Никак не шёл он из головы. И время ничуть не притупляло боли, которая беспощадно сдавливала грудь.
Елена Эдуардовна сейчас как никогда ненавидела свою работу. От одной мысли, что он здесь, сердце рвалось. Но находиться дома, в одиночестве – ещё хуже. Тут она худо-бедно держалась, а дома, в одиночестве – хоть на стены лезь.
Встреч с Батуриным она избегала. Считала, что не видя его, она быстрее переживёт свою боль.
Лучше бы он уволился, даже думала она порой, но в то же время боялась этого. Потому что тосковала нестерпимо. Каждую минуту. И эта тоска жестоко терзала и без того разбитое сердце.
Бесконечно вспоминались последние его слова: «Мне кажется, я тебя люблю». Именно над ними, а не над злосчастной «старухой», она лила слёзы ночами.
Иногда прокрадывалась малодушная мысль: может, зря она оттолкнула его. Может, стоило простить ему ошибку? Вдруг и правда то был сиюминутный порыв, единичный случай? Может, он и в самом деле не такой, как все они, и не думал так гадко про неё, и не называл так за глаза? Может, не стоило быть такой категоричной? Ведь самой же теперь очень плохо.
Но тут же сама себя стыдила: «Где твоё достоинство?! Где гордость? Вспомни, что бывало всякий раз, когда ты проявляла слабость».
Да и если уж честно, она, может, и дрогнула бы, и уступила, но Андрей прощения у неё больше не просил после того раза. И вообще никак не давал о себе знать.
Лишь под окнами красовался его родстер, и в программе учёта она видела, что он приходит на работу и уходит домой в положенное время.
Ну и хорошо, что они не видятся, продолжала она внушать себе.
Глава 35
Как назло, распоряжения и директивы из Москвы сыпались нескончаемым потоком. Дёргали, давили, требовали ускорить дело с инвестиционным проектом.
В другой раз она бы сама с азартом развила бурную деятельность, напролом бы шла к конечному результату, а сейчас очень хотелось плюнуть на всё и забыться. Не видеть никого и ничего. Или куда-нибудь уехать. Но нельзя. Кто её отпустит? Особенно сейчас...
Львинную долю работы она делегировала своим замам. Вот только переговоры с чиновниками невозможно было переложить на чужие плечи. После форума подвисший вопрос с выделением земли сдвинулся с мёртвой точки, но всё равно оставались разные нюансы. Их следовало решать, потому что ждать, пока она придёт в себя, никто не станет.
Елена Эдуардовна чуть было вовсе не забыла про назначенную встречу в администрации города, чего с ней сроду никогда не случалось, но Людмила Михайловна, верный секретарь, побеспокоилась – вовремя напомнила.
Переговоры прошли ни шатко ни валко. Чиновник, с которым она уже не раз обсуждала эту тему, не узнавал её.
Обычно Елена Эдуардовна так строила беседу, что непременно загоняла его в тупик. Любую фразу изворачивала в свою пользу так, что после их бесед бедняга чувствовал себя беспомощным, и в душе он её, конечно, побаивался и тихо ненавидел. И вот сейчас эта женщина сидела с потухшим взглядом и вяло поддерживала затянувшийся разговор.
Такой она сама себе жутко не нравилась – рассеянной, разбитой, упивающейся своим несчастьем. Но никак не могла встряхнуться. Не чувствовала в себе былого огня и энтузиазма. Ничего не чувствовала, кроме бездонной тоски.
Вернулась в офис за полтора часа до окончания рабочего дня. По лестнице поднималась устало, тяжело, словно эти переговоры изнурили её окончательно.
– Ты классная… – услышала она знакомый голос, и её будто током прошило.
На площадке третьего этажа стоял Батурин и… прижимал к себе Катю Петрову. Девушку из его отдела.
Елена Эдуардовна слегка отшатнулась и остановилась, будто напоролась на неодолимое препятствие. Горло перехватил спазм. Он! Обнимает другую! Не скрываясь, у всех на виду. Можно сказать, у неё под носом.
Батурин, видимо, среагировав на шум шагов, поднял голову и увидел её, стоящую несколькими ступеньками ниже. Ошарашенную и безмолвную. Взгляд его тотчас переменился. Полыхнул огнём. И ни тени смущения или хотя бы сожаления в его глазах не промелькнуло.
Как странно – совсем недавно этот огонь заставлял всё внутри сладко замирать, теперь же всколыхнул едкую, вязкую горечь. Губы предательски задрожали, пришлось до боли стиснуть челюсти. Она вскинула голову и прошла мимо, больше не глядя на эту парочку. По-хорошему, стоило бы им сказать, чтобы свои обжимания оставили на послерабочее время, но на это её выдержки уже не хватило.