В моей смерти прошу винить… (сборник)
Шрифт:
– Старый жмот!
На мгновение пенсионеру показалось, что он уже видел где-то этого мальчишку. Вздернутый курносый нос, тонкая линия губ и шрам на левой щеке. Сергей определенно знал этого паренька, но он точно не учился у него. Мало того, эти мальчики не из их поселка! Да и черт с ними! Сергей закрыл дверь и пошел на кухню. Ему надо выпить, стабилизировать, так сказать, душевную гармонию. Не удалось. Как только он плеснул в рот водки, в дверь снова постучали. От неожиданности Сергей выплюнул спиртное.
Черт знает что! Что сегодня за день-то такой?!
Хэллоуин. Забыл?
В этот раз у дома стояли дети помладше первых посетителей. Эти четыре постреленка подошли к своей маскировке с большим энтузиазмом, чем их старшие «подельники». На них были маски, полностью скрывающие лица. Даже если это были дети из поселка и учились у него, Сергей бы все равно их не узнал. Разве что по голосу.
– Кошелек или жизнь!
Ничего нового.
– Жизнь! – крикнул Середа и захлопнул дверь.
Надо выпить. Срочно!
Сергей налил водки и быстро выпил. Кошелек или жизнь! Надо же такое придумать. И что это вообще за праздник такой? Хэллоуин. Тьфу! Сергей Иванович признавал и по-настоящему любил только два праздника. Новый год и День учителя. Самыми нелюбимыми были, как ни странно, Восьмое марта и Двадцать третье февраля. И все из-за обилия женщин. В женском коллективе мужчин было всего три человека. Физрук, трудовик и он – Сергей Иванович Середа, учитель истории. Ему были чужды слюнявые поцелуи подвыпивших дам, поэтому он часто уходил раньше, чем те успевали дойти «до кондиции».
Сергей Иванович сел за стол, налил еще водки и, не раздумывая, выпил. Когда раздался стук в дверь, включил телевизор и сделал звук громче. Стук тоже усилился. Чертовы дети, Хэллоуин у них! Пенсионер встал и пошел к двери. Почему он так злился? Во-первых, он был на заслуженном отдыхе. Ну и, во-вторых, Середа привык быть лидером. Это он должен был кричать: «Кошелек или жизнь!» Это за ним должны были идти все эти дети. Это с ним должны делиться собранными сладостями, да если на то пошло, то кошельками и жизнями.
Сергей открыл дверь и ахнул. Подростков во дворе было не меньше десяти.
– Кошелек или жизнь! – хором произнесли дети.
Странная мысль посетила старика.
«Они не дети. Дети так себя не ведут».
Они действительно вели себя странно. Не толкались, не перешептывались, а просто стояли и смотрели. За сорок лет работы Сергей впервые видел такую слаженность и организованность в кругах учащихся. Они напоминали единый механизм. Неодушевленный предмет с кучей винтиков и шарниров.
Сергей Иванович схватился за перила, чтобы не упасть. Глубоко вздохнул и сделал шаг назад. Дети стояли молча, маски зло пялились на заслуженного учителя.
«А что, если они мертвецы?»
Вдруг один мальчик снял маску и обнажил свое истинное лицо, тем самым подтвердив предположение старика. Середа вскрикнул и забежал в дом. Постоял у двери, ожидая стука, потом прошел в комнату и посмотрел в окно, выходящее во двор. Дети, или кто они там были, ушли. Сергей вздохнул и сел на диван. Увиденное пять минут назад уже так не пугало, но чувство отвращения осталось. Под маской прятался мертвец. Ввалившийся нос, пустые глазницы, наполненные шевелящимися червями, и оскаленный рот явно принадлежали покойнику. Да нет же! Теперь он понял – это была всего лишь еще одна маска. Это все чтобы напугать его.
«Надо же, паршивцы! А им почти удалось. – Он улыбнулся. – Удалось!»
Сергей поднял с пола альбом и снова открыл первую страницу. Черно-белые снимки напомнили ему о былом величии. Да, его почитали родители, его уважали коллеги, его любили дети. А уж как он их любил.
Он вынул из уголков начавший желтеть снимок. Человек, впервые видящий эти фотографии, с трудом различил бы людей, изображенных на ней, но Сергей Иванович знал, кто стоит у реки. Это был он сам сорок лет назад в окружении своих учеников. Мальчишкам тогда было лет по двенадцать. Середа закрыл глаза и предался приятным воспоминаниям. Прекрасное было время.
Стук в дверь выбил его из мира, полного щебетания птиц, запахов травы и цветов. Он, все еще улыбаясь, открыл глаза.
– Славные были деньки, – произнес старик и пошел открывать.
Во дворе стояли дети. На них не было масок. Ни пластмассовых, ни тех, что так были похожи на лица покойников.
«Паршивцы. Милые паршивцы». – Середа улыбнулся еще шире.
Они молчали и, не моргая, смотрели на улыбающегося старика. Сергей Иванович увидел, что ни у одного ребенка в руках не было никакого пакета. Но его больше удивила тишина, повисшая над ними. Ни птички, ни машины, даже бесконечно лающие бродячие собаки вдруг затихли.
«Куда делось их «кошелек или жизнь»? Наверное, им нужна только моя жизнь», – подумал в шутку старик, но улыбка с лица начала сходить.
– Я знаю: кошелек? – начал разговор бывший преподаватель.
Последующее повергло его в шок. Все десять (или двенадцать?) как один замотали головой, не соглашаясь с предложением учителя.
– Жизнь? – плохо соображая, что делает, спросил пенсионер.
Вместо ответа на бледных лицах появились улыбки.
Сергей Иванович сидел, закутавшись в стеганое одеяло, и затравленно смотрел на окно, выходящее во двор. На улице уже начало темнеть, тем самым ухудшая и без того хреновое состояние заслуженного учителя.
Пустая бутылка валялась у кресла. Сергей взял еще одну. Старик не пил, так, иногда на Новый год да на День учителя, но спиртное в доме держал. На всякий случай. Похоже, что сейчас как раз тот самый случай. Он налил и выпил. Дрожь не уходила.
Сергей прекрасно понимал, что расплата ждет любого, кто нарушит закон, но это должно было произойти не так. Не так, черт возьми! Его должны были арестовать, а он стал бы требовать адвоката. Ему должны были предъявить обвинение, а он хранил бы молчание. Его судили бы, даже, может быть, посадили на пожизненный срок, но не было бы всего этого. Не было бы мертвых детей вокруг дома.