В начале было воспитание
Шрифт:
Когда произошла первая ломка, исчезла и иллюзия контроля над своими чувствами и независимости от чувств. Человек, как младенец, снова ощущает себя неспособным управлять своими чувствами.
«Я была зависима от героина и от Детлефа. Это-то меня и пугало. Что же это за любовь, когда один полностью зависим? Что было, когда Детлеф просил меня достать у кого-нибудь травку или же заставлял идти побираться? Я-то знаю, как наркоманы побираются, когда у них начинается ломка. Они позволяют себя унижать, ползают в грязи, становятся ничтожествами. Я не могла попрошайничать. Тем более этого не мог делать
Я вспоминала о том, как резко я отзывалась о поведении наркоманов, которые были в состоянии ломки. Я никогда не пыталась понять, что с ними происходит. Я только видела, что они были чувствительными, ранимыми, безвольными существами. Наркоман в состоянии ломки не может сопротивляться, он становится полным ничтожеством. На некоторых из них я иногда вымещала свою злобу. Можно было методично втаптывать их в грязь. Нужно было только уметь играть на их слабостях, бить в больное место — и тогда они ломались. Когда они не могли достать наркотик, они понимали, чего они стоят. В таком состоянии они уже не были крутыми, не чувствовали себя выше всех.
Я говорила себе: если у тебя начнется ломка, они тебя уничтожат. Они-то тогда поймут, какая ты, в сущности, слабая» (S.115).
Ожидая ломки и боясь ее, Кристиана оставалась одинокой: ей некому было открыть душу, даже матери она не могла ничего рассказать, потому что «мать сошла бы с ума, если узнала бы об этом. Я не могу причинить ей такую боль», — считает Кристиана и, как и в детстве, остается одинока в своем несчастье, для нее главное — сберечь душевное здоровье матери.
Она снова вспоминает о своем отце, когда собирается идти на панель, не говоря при этом ничего своему другу Детлефу.
«Я — и на панель? Прежде чем это сделать, я должна была бы перестать колоться. В самом деле. Но нет, отец все же вспомнил, что у него есть дочь, и дал мне денег на карманные расходы» (S.120).
Но если гашиш еще оставлял надежду на освобождение, независимость, то героин означал полную зависимость. Сильный наркотик выполняет функцию властного, вспыльчивого отца, оставшегося в смутных детских воспоминаниях. Если тогда приходилось скрывать от родителей свое подлинное Я, то теперь жить настоящей жизнью приходится в глубоком подполье, боясь, что о ней узнают учителя и родители.
«С каждой неделей мы становились все более агрессивными. Ежедневные стрессы, вызванные лихорадочными поисками денег на героин и необходимостью постоянно прятаться от родителей и лгать им, окончательно подорвали мои нервы. Я уже не могла себя контролировать, даже находясь в своей компании» (S.133).
Наверное, глядя со стороны, можно было бы заметить, как в сознании Кристианы вновь всплыл образ отца, о чем свидетельствует незамысловатый искренний рассказ о Максе-Заике, иллюстрирующий весь трагизм ситуации и стоящий многих научных трудов по психоанализу. Кристиана пишет:
«Детлеф рассказал мне печальную историю о Максе-Заике. Ему было уже под сорок, родился он в Гамбурге и работал где-то подсобным рабочим. Его мать была проституткой. В детстве она и ее сутенеры страшно избивали его. Поэтому он заикался, а побои доставляли ему сексуальное удовлетворение. По-другому он уже не мог его получить.
Мы отправились к нему на квартиру и я сразу же потребовала денег, хоть он и был нормальным клиентом, с которым можно было быть спокойной. Он дал мне 150 марок и я тут же от гордости воспряла духом. Еще бы! Так классно заиметь за один раз столько денег!
Я сняла рубашку и он дал мне плетку. Все было, как в кино. Я была сама не своя и сперва наносила удары не в полную силу. Он захныкал и начал умолять причинить ему боль. И тут я как начала его хлестать! Он орал „Мамочка!“ и еще бог знает что. Я не слушала и старалась даже не смотреть на него. Раз только мельком взглянула и увидела, как красные полосы на его спине набухли, и в нескольких местах лопнула кожа. Эта мерзость продолжалась почти час.
Когда он дошел до исступления, я накинула рубашку и пулей вылетела на лестницу. Меня тошнило. У подъезда меня прямо-таки вывернуло наизнанку. Я не плакала и не испытывала к себе никакого сострадания. Где-то в душе я понимала, что сама довела себя до такого состояния и что теперь сижу в полном дерьме. Я пошла на вокзал. Детлеф уже был там. Я коротко рассказала ему, что в одиночку поработала с Максом-Заикой (S.125).
Он стал нашим с Детлефом постоянным клиентом. Иногда мы ходили к нему вдвоем, иногда по одному. Макс был всегда на высоте. Он любил нас обоих, но, к сожалению, уже не мог платить нам по 150 марок за вечер. Ведь подсобный рабочий получал не очень много. Но уж сорок марок — столько стоила одна доза — он всегда мог наскрести. Как-то он даже разбил свою свинью-копилку, извлек оттуда какую-то мелочь и набрал все-таки сорок марок. Если я очень спешила, то забегала к нему, забирала двадцать марок и говорила, что приду завтра и что пусть он готовит оставшуюся сумму. Если у него были деньги, он соглашался.
Макс всегда ждал нас. Меня он угощал моим любимым персиковым соком, а для Детлефа всегда заранее ставил в холодильник его любимое блюдо — пудинг с манной крупой. Он готовил его сам. Кроме того, у него был богатый выбор йогуртов „Данон“, т.к. он знал, что после работы я очень любила поесть йогурт или шоколад. Нанесение ему побоев стало для нас чем-то совершенно обыденным. Исполнив свои обязанности, я с аппетитом ела, пила и немного болтала с нашим „подопечным“.
Он худел прямо на глазах, т.к. действительно тратил на нас последние марки и уже не мог купить себе достаточное количество еды. Он очень привык к нам и при разговоре почти не заикался (S.126).
Довольно скоро он вылетел с работы и ухитрился совсем опуститься, так ни разу и не попробовав наркотиков. Мы полностью доконали его. Он умолял нас хоть изредка приходить к нему. Но такие дружеские визиты не в стиле наркоманов. Во-первых, они относятся к другим людям без особого тепла, а во-вторых — и это главное, — они целыми днями заняты поисками денег, и на все остальное их не хватает. Когда Макс со слезами на глазах обещал чуть позже достать денег и щедро расплатиться с нами, Детлеф прямо заявил ему: „Наркоман — это как бизнесмен. Он ежедневно должен думать о выручке. Он не может просто так по дружбе давать кредиты“» (S.128).