В начале было воспитание
Шрифт:
Считается, что отцом Алоиза был кто-то из двух братьев. Правда, один из приближенных Гитлера уверял, что отцом Алоиза Шикльгрубера был проживавший в Граце еврей по фамилии Франкенбергер. Мария Анна Шикльгрубер якобы была его служанкой и забеременела именно в тот момент, когда жила в его доме. В своих показаниях на Нюрнбергском процессе бывший генерал-губернатор Польши Ханс Франк, который до прихода Гитлера к власти был его личным адвокатом, засвидетельствовал, что в 1930 г. сын его сводного брата Алоиза прислал, возможно с целью шантажа, письмо, в котором смутно намекал на некие „загадочные обстоятельства“ родословной Гитлера. Франк тут же получил задание тайно заняться этим делом. Он пришел к выводу, что предположение о причастности Франкенбергера к появлению на свет отца Гитлера отнюдь не является совершенно безосновательным. Правда, никаких убедительных доказательств Франк так и не представил, а в свете новейших исторических исследований эта версия представляется более чем сомнительной. Проведенное гестапо по приказу Гиммлера в августе 1942 г. повторное
Через 29 лет после того, как Мария Анна Шикльгрубер умерла от грудной водянки в местечке Кляйн-Маттен недалеко от деревни Штронес, и через 19 лет после смерти ее мужа Иоганн Непомук вместе с тремя приятелями пришел к священнику и попросил записать в метрическую книгу, что отцом Алоиза был его брат. Священника звали Цанширм, и проживал он в Деллерсхайме; Алоизу к тому времени уже исполнилось сорок лет, и работал он на таможне. Якобы покойный брат подтвердил перед смертью свое отцовство и сделал это в присутствии трех свидетелей, которых Иоганн и привел.
Неизвестно, поверил ли им священник или просто дал себя уговорить. Но в метрике он зачеркнул слово „внебрачный“, написал сверху „рожден в законном браке“ и заполнил графу „отец“. На полях он сделал следующую запись: „Факт признания Георгом Гитлером отцовства, а также его просьба о внесении его имени в метрическую книгу подтверждаются свидетелями, лично знавшими Георга Гитлера, а именно Йозефом Ромедером, Иоганном Брайтенэдером, Энгельбертом Пауком“. Трое неграмотных свидетелей поставили внизу каждый по три креста, а священник написал рядом их имена. Правда, он забыл поставить дату и собственную подпись и записал фамилию Гидлер (Гюттлер) как Гитлер. Подписей родителей тоже, естественно, не было. Так, хотя и с нарушением закона, Алоиз Шикльгрубер с января 1877 г. получил право носить фамилию Гитлер.
Начало этой интриге положил, несомненно, Иоганн Непомук Гюттлер, т.к. именно он воспитал Алоиза и по вполне понятной причине гордился им. Его приемный сын совсем недавно получил повышение по службе, был женат и явно добился в жизни большего, чем кто-либо еще из рода Гюттлеров (Гидлеров). Вполне естественно, что Иоганн Непомук захотел дать ему свою фамилию. Со своей стороны, Алоиз, энергичный и ответственный человек, также был заинтересован в этом, т.к. на службе ему открылась хорошая перспектива и его не устраивало то, что он считался внебрачным сыном. Еще в тринадцатилетнем возрасте он перебрался в Вену, где начал было учиться сапожному ремеслу, но затем передумал и устроился в ведомство таможенных сборов. Там его довольно быстро повысили в должности и со временем ему был присвоен классный чин старшего оффициала [13] . Это был самый высокий чин, на который могли рассчитывать государственные служащие, имевшие такое образование, как Алоиз. Он с видимым удовольствием исполнял свои обязанности, охотно присутствовал на официальных мероприятиях и любил, когда к нему обращались, полностью называя его чин. Один из сослуживцев охарактеризовал его, как „строгого и даже педантичного“ чиновника. Когда один из родственников попросил помочь его сыну выбрать профессию, Алоиз Гитлер ответил, что служба в финансовых органах требует „абсолютного повиновения начальству и неукоснительного выполнения своих обязанностей“, и что для нее совершенно не подходят „пьяницы, живущие в долг, игроки и вообще все, кто склонен к аморальному образу жизни“. На сохранившихся фотографиях — обычно он снимался в связи с производством в очередной чин — изображен статный мужчина в мундире с начищенными до блеска пуговицами, грубоватым, типично чиновничьим лицом и недоверчиво-оценивающим взглядом. Чувствовалась его жизнестойкость, типичная для тех, кто родом из простой семьи, но одновременно было видно, что он знает себе цену» (J. Fest, 1978, S.31).
13
Гражданский чин в Австро-Венгрии.
К этим сведениям можно еще добавить, что Мария Шикльгрубер после рождения сына четырнадцать лет получала пособие от уже известного нам еврейского коммерсанта Франкенбергера. В опубликованной Фестом в 1973 г. биографии Гитлера называется его имя. Текст же записки, которую представил адвокат Гитлера Франк Международному военному трибуналу, приводится в другой книге Феста, вышедшей десятью годами раньше. В ней, в частности, говорится:
«Отец Гитлера был внебрачным сыном кухарки Шикльгрубер, которая была родом из Леондинга, недалеко от Линца. Бабушка Гитлера родила (точнее — забеременела. — А.М.), когда служила в доме еврея Франкенбергера в Граце. Он в дальнейшем вместо своего сына, которому тогда, в 30-е гг. XIX в., было около 19 лет (и от которого, по мнению автора, Мария забеременела. — А.М.), платил ей пособие вплоть до четырнадцатилетия ее сына. Мария Шикльгрубер и Франкенбергер много лет переписывались, и между строчками их писем можно было прочитать, что Мария зачала от Франкенбергера при обстоятельствах, вынудивших его платить алименты» (J.Fest, 1963, S.18).
Если память обо всем этом сохранилась в течение 100 лет, значит, в деревне многие знали и о переписке, и о том, что купец мог быть отцом Алоиза. Вряд ли Алоиз ничего не знал об этом, и вряд ли кто из его знакомых думал, что коммерсант платит деньги Марии просто из великодушия. При таком раскладе Алоиз мог стыдиться бедности, сомнительного происхождения, того, что он был вынужден расстаться с матерью в пятилетнем возрасте, и того, что отцом его, возможно, был еврей.
Первые три обстоятельства не вызывали никаких сомнений. Четвертое же ничем не подтверждалось, но на жизненной ситуации Алоиза это никак не сказывалось, и положение его легче не становилось. Как можно защититься от злорадного шепота за своей спиной? Первые три фактора не мешают человеку наладить свою жизнь. Можно, к примеру, высоко подняться по служебной лестнице и позабыть про бедность. С этой точки зрения жизнь Алоиза удалась. Исполнилось также и подсознательное желание отомстить отцу за свое рождение вне уз законного брака, ибо обе жены Алоиза забеременели еще до брака, и его дети как бы повторили судьбу отца. Но ответ на вопрос о своем истинном происхождении он за всю жизнь так и не нашел.
Но незнание своего истинного происхождения может навсегда лишить человека покоя, особенно если, как в данном случае, о нем постоянно распространяются темные слухи, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.
Недавно я услышала об одном восьмидесятилетнем эмигранте из Восточной Европы, который вот уже 35 лет вместе с женой и взрослыми детьми живет в одной из западноевропейских стран. Каково же было его удивление, когда он вдруг получил письмо из Советского Союза от своего пятидесятитрехлетнего внебрачного сына, которого давно считал покойником. Мальчику было три года, когда расстреляли его мать. Отца по обвинению в политическом преступлении бросили в тюрьму. Позднее ему даже в голову не пришло заняться поисками сына, поскольку он был твердо убежден в его смерти. Сын, носивший фамилию матери, написал в письме, что вот уже 50 лет ему не дает покоя мысль об отце, что он собирал любые сведения о нем и что часто оказывался на ложном пути. В конце концов он сумел узнать фамилию отца и отыскать его. Можно представить себе, как он идеализировал отца и какие надежды возлагал на встречу с ним. Ведь ему, проживавшему в провинциальном советском городке, стоило огромного труда найти отца, эмигрировавшего в Западную Европу.
Вывод из всей этой истории, на мой взгляд, таков: человеку крайне важно снять все вопросы, касающиеся его происхождения. Но Алоизу Гитлеру вряд ли могла прийти в голову такая мысль. К тому же он не мог идеализировать отца. Ведь, по слухам, его отец был евреем, а значит мать осквернила весь свой род и обрекла сына на изоляцию в обществе. Смена имени в возрасте сорока лет, описанная Фестом, показывает, однако, что Алоизу было вовсе не безразлично его происхождение. Наоборот, неясность по этому вопросу не могла не стать причиной душевного кризиса.
Однако такие душевные кризисы нельзя устранить с помощью официальных документов. Ни усыновление, ни смена фамилии здесь не помогут. Как бы отец ни кичился своими заслугами, какие бы высокие должности он ни занимал, дети все равно рано или поздно почувствуют разлад в его душе.
Джон Толанд пишет:
«Характер у него очень испортился и раздражение он постоянно срывал именно на Алоизе-младшем. Одно время отец находился в скверных отношениях с сыном, поскольку он требовал безоговорочного исполнения всех своих требований, а сын отказывался ему подчиняться. Позднее Алоиз-младший жаловался, что отец „жестоко избивал его бичом из крокодиловой кожи“. Но в то время в Австрии суровые телесные наказания детей были нормой; многие полагали, что они благотворно действуют на духовное развитие ребенка. Как-то мальчик три дня не ходил в школу, поскольку занимался изготовлением игрушечного кораблика. И хотя этим своим увлечением он был обязан именно отцу, на этот раз Алоиз-старший так рассвирепел, что избил сына плеткой до потери сознания. По некоторым данным, Адольфа (правда, несколько реже) также подвергали телесным наказаниям, а свою собаку хозяин бил до тех пор, „пока она не начинала вся извиваться и делать на полу лужицы“. По словам Алоиза-младшего, жертвой неоднократно становилась терпеливая, готовая вынести любые притеснения их мать Клара Гитлер. Если все это правда, то такого рода эпизоды семейной жизни не могли не сказаться самым существенным образом на психике Адольфа Гитлера» (J. Toland, 1977, S.26).
Характерно, что Толанд на всякий случай оговаривается (если все это правда), хотя сам получил эту информацию от сестры Адольфа Гитлера Паулы. Он, правда, не стал публиковать ее в своей книге. Рассказ Паулы со ссылкой на Толанда приводит в своей книге Хельм Штирлин:
«Именно Адольф постоянно провоцировал отца и потому ежедневно получал приличную взбучку. Он был законченным шалопаем и к тому же позволял себе неприличные выражения. Все попытки отца выбить из него дурь и заставить выбрать карьеру чиновника ни к чему не привели» (Stierlin, 1975, S. 23).