В начале было воспитание
Шрифт:
В данной ситуации Кристиана и ее друг Детлеф вели себя как чрезмерно занятые на работе родители, научившиеся извлекать для себя пользу из зависимого положения ребенка. Трогательный же набор йогуртов — это в каком-то смысле воспоминания о «счастливом детстве». Вполне можно представить себе мать, сперва жестоко избившую ребенка, а потом пытающуюся накормить его. Кристиана никогда бы не вынесла даже одной встречи с Максом, если бы не ее, мягко говоря, довольно своеобразные отношения с отцом. Его образ глубоко проник в ее подсознание. И избивала она клиента не только за деньги, но еще и из подспудного желания заставить кого-нибудь расплачиваться за ее собственное убожество. Это позволило ей почувствовать себя сильной за счет других, дало шанс выжить, но одновременно убило в ней жизнерадостного, впечатлительного, умного, полного жизненных сил, но зависимого от родителей ребенка.
«Когда
Эта агрессивность проявлялась, конечно, и по отношению к другим людям (S.137).
Когда я еще не употребляла героин, я постоянно всего боялась: отца, потом друга моей матери, этой мерзкой школы и учителей, коменданта дома, полицейских на улицах, контролеров в метро. Теперь же я чувствовала себя так, как будто со мной ничего не могло случиться. Я даже не боялась переодетых в гражданское полицейских, которые иногда шпионили на вокзале. Всегда, когда была облава, мне удавалось сохранять хладнокровие и уходить от полиции» (S.195).
Внутренняя пустота и душевная холодность делают в результате жизнь совершенно бессмысленной и заставляют все чаще думать о смерти:
«Наркоманы умирают в полном одиночестве. В основном это происходит в вонючем сортире. Я тоже искренне хочу умереть и, собственно говоря, ничего другого не жду. Я не знаю, зачем я живу. Я и раньше этого толком не знала. Зачем наркоман вообще живет на свете? Чтобы погубить себя и других? Сегодня я подумала, что умереть стоит хотя бы ради матери.
Я все равно толком не знала, жива ли я еще или уже умерла (S.216).
Но ведь я очень боюсь смерти. Дурацкий страх перед ней сводит меня с ума. Я хочу умереть, но перед каждой дозой испытываю непонятный страх перед смертью. Ведь я еще по-настоящему не жила» (S.221).
Кристиане несказанно повезло. Сотрудники журнала «Штерн» Кай Херман и Хорст Рик два месяца терпеливо слушали ее исповедь. На решающей стадии пубертатного периода, после таких кошмарных переживаний и полного душевного одиночества девочке посчастливилось встретить людей, которые не только с пониманием и сочувствием отнеслись к ней, но и дали ей возможность высказаться, поведать историю своей жизни.
Скрытая логика абсурдного поведения
Чуткого читателя после знакомства с рассказом Кристианы наверняка охватит такое отчаяние и бессилие, что он постарается поскорее забыть эту историю, которая, вероятно, даже покажется ему придуманной. Но он не сможет этого сделать, т.к. в душе поймет, что это чистая правда. Если же он постарается осмыслить прочитанный текст и попробует найти ответ на вопрос о причине произошедшего, то обнаружит, что не только наркомания и алкоголизм, но и другие внешние абсурдные формы человеческого поведения не могут быть объяснены с помощью традиционной жизненной логики. Если случай сводит нас с наркоманом, разрушающим тело и душу, то мы пытаемся повлиять на него разумными доводами или — что гораздо хуже — воспитательными мерами. Это свойственно также многим специалистам в области групповой психотерапии. На их сеансах подросток попадает «из огня да в полымя», т.к. ему навязывается определенная точка зрения. А ведь без самостоятельных поисков ответа на вопрос, что именно заставило его употреблять наркотики и что подсознательно он хочет сказать обществу, нельзя избавится от пагубной страсти. Привожу довольно любопытный пример.
23 марта 1980 г. в студии немецкой телекомпании ЦДФ перед камерами предстал излечившийся пять лет тому назад бывший наркоман и подробно рассказал о своей нынешней жизни. Явственно чувствовалось, что он пребывал в состоянии глубокой депрессии. Мне даже показалось, что он не исключал мысли о самоубийстве. Ему двадцать четыре года, у него есть подруга. Он рассказал, что он сейчас занимается обустройством своей квартиры в мансарде родительского дома. Он хочет отделать и обставить ее по «первому классу». Родители, которые никогда не понимали его и считали его пристрастие к наркотикам чем-то вроде смертельной болезни, теперь нуждались в помощи и потому настаивали на том, чтобы он находился рядом с ними. Сын же всем сердцем привязался к своей новой квартире, к мебели и вещам, находившимся там и принадлежавшем ему, ради которых ему пришлось отказаться от мысли жить отдельно от родителей. Сейчас он жил, как в золотой клетке и по вполне понятным причинам все чаще боялся, что опять начнет употреблять наркотики. Если бы этот юноша прошел курс психотерапии и смог излить накопившуюся с раннего детства ярость на бесчувственных авторитарных родителей, он никогда не позволил бы запереть себя в клетку, но в то же время, не раздумывая, оказывал бы родителям всяческую помощь. Так помогать родителям может лишь тот, кто подсознательно не чувствует себя зависимым от них ребенком. Зависимость от родителей, напротив, часто оборачивается наркоманией и даже самоубийством. И то, и другое, впрочем, лишь последствия того, что история детства оказывалась в течение многих лет непонятой и непознанной.
Классическая психиатрия, несмотря на имеющиеся в ее распоряжении мощные средства воздействия, в сущности, ничего не сможет сделать до тех пор, пока она пытается устранить ущерб, причиненный психике человека в раннем детстве с помощью воспитательных мер. Вся система наказаний в психиатрических клиниках с ее утонченными приемами унижения, как и система воспитания, пытается заставить замолчать подсознание, посылающее нам закодированную информацию. Это отчетливо видно на примере отношения к жизни тех, кто «помешан» на похудении.
Одна девушка из состоятельной семьи, привыкшая к материальным и духовным благам, теперь гордится, что ее вес не превышает 30 кг. Ее родители считают, что у них очень гармоничный брак, да и с ребенком, который оправдывал все их ожидания, до сих пор не было проблем. Теперь же они в ужасе от ее добровольного, переходящего все разумные границы голодания. Я бы лично думала в такой ситуации, что из-за бурного всплеска эмоций в период полового созревания девушка больше не в состоянии жить по-старому. Однако скованность и неумение переживать эмоции не позволяют ей принять прилив чувств как должное. Преодолевая себя, обрекая себя на лишения, девушка убивает таким образом свои чувства, а заодно и подрывает здоровье. Именно так, как она сейчас обращается с собой, вели себя с ней раньше отец и мать. Это отнюдь не значит, что ее родители — злые люди. Они только хотели, чтобы ребенок полностью соответствовал их желаниям. Этого они и добились: девушка выполняет все требования, предъявляемые к ней, способна к большим достижениям; все восхищаются ею. Но такое воспитание часто приводит либо к потребности в самопреодолении (реализующейся в форме голодания), либо к потере аппетита на нервной почве. Неважно, кто осуществляет воспитание: родители или домашний педагог. В любом случае часто присутствуют все элементы системы авторитарного воспитания: безжалостность, строгий контроль и полное нежелание понять истинные потребности ребенка и проникнуться к ним сочувствием. Иногда ребенок ощущает нежность по отношению к себе, иногда — холодность, и тогда он чувствует себя одиноким. Поэтому у него временами бывает хороший аппетит, а иногда он отказывается от пищи. Если же его кормить насильно, часто следует рвота. В этом — основная причина анорексии. (Впрочем, встречается еще большая крайность. Некоторые родители ежедневно контролируют вес ребенка, и если он оказывается хотя бы на пять граммов больше или меньше, чем определили они, наказывают его.) Итак, основной закон «полицейской» системы воспитания гласит: «Все средства хороши, чтобы ты стал таким, с как хочу я. Иначе я тебя не буду любить».
Даже самый опытный психотерапевт вынужден заниматься проблемой увеличения веса крайне истощенных пациентов, иначе невозможен будет продуктивный разговор. Но все же есть разница, объяснит ли врач пациенту, что тому нужно поправиться, имея при этом в виду главную цель — раскрыть ему его душевный мир, — или же просто будет считать целью лечения увеличение веса пациента. В последнем случае психотерапевт берет на себя функции воспитателя, а это значит, что его пациент не застрахован от рецидивов навязчивых состояний. Впрочем, если этого не произойдет, радоваться рано. Не исключено, что воспитание было настолько успешным, что его результаты проявятся только у взрослого человека, который в любом случае будет не в состоянии открыто переживать свои чувства.
Истоки любого абсурдного поведения кроются в раннем детстве, но выявить их невозможно до тех пор, пока манипулирование физическими и духовными потребностями ребенка воспринимается не как насилие, а как необходимые воспитательные меры. Так как даже специалисты этого не понимают, то проводимый ими курс терапии зачастую является лишь продолжением раннего, часто неосознанного насилия. Зачастую мать, собираясь вечером уйти из дома, дает годовалому сыну валиум, чтобы он в ее отсутствие спокойно спал. Я допускаю, что иногда это действительно нужно. Но если валиум становится средством постоянного контроля над детским сном, то тем самым нарушается природное душевное равновесие, в подсознании ребенка очень рано зарождается чувство неуверенности. Возможно, что поздно возвратившиеся родители хотят поиграть с ребенком и будят его. Но если ребенку дали валиум, то это не только нарушает его природный ритм сна, но и мешает после пробуждения адекватно воспринимать окружающий мир. К тому же, если ребенок не испытает на себе, каково это остаться в квартире одному, он не будет знать, что такое страх, и, уже будучи взрослым, возможно, не сумеет вовремя почувствовать опасность.