В начале жатвы
Шрифт:
Сочувствием, умилением светились его глаза, когда она, покрасневшая, незаметно от других стирала с руки сажу и благодарно смотрела на него.
Заиграли краковяк, и Митькины глаза вспыхнули.
— Танцевать умеешь? — спросил он.
— Умею, — ответила Ганна.
— Пойдем станцуем!
Послушно подала ему руку Ганна и вышла в круг. В первой паре! И чувствовала она — весь клуб смотрит на нее. Так, между прочим, на какое-то короткое мгновенье увидела у порога удивленную Регину и тут же забыла про нее. Когда кружились, так Митька легонько прижимал ее к своей груди, и Ганна не отталкивалась, как это делала Регина. Она, очевидно, гордилась им, Митькой, как гордилась тем дальним родственником, который однажды к ним заехал. Это видно было по ее глазам, по лицу, по улыбке. Она была рада, что Митька с ней танцует.
Когда кончился танец, Митька отвел ее в тот же уголок и не отошел, пока не заиграли новый танец. Регину пригласил какой-то приезжий парень, но Митька на это и внимания не обратил.
В перерыве между танцами Митька отвел в сторону своего друга Цупрона Додовича и шепнул:
— А знаешь что — проведу я сегодня эту Ганну.
— Или ты сдурел? — ужаснулся Цупрон. — Побираху?
— Ага. Она, брат, дураковатая — сама цепится. Вот увидишь, сразу обкручу. Не веришь?
— Ну и Митька! — покачал головой Цупрон. — Не верю.
— Давай на пари!
— Давай, — согласился Цупрон. — Только как докажешь?
— И не нужно доказывать. Сама за мной бегать будет.
— Ну ладно. А на что?
— На два литра русскогорькой. Завтра разопьем в складчину, а потом ты еще поставишь. Хо, такое тут дело! Да я кого хочешь обкручу. Я столько девок перебрал, что тебе, Цупрон, и не снилось. Однажды с этой, с Матреной... — и Митька зашептал другу на ухо. — А Регина — думаешь, она святая? Как же, держи ее! Это она только так, а по правде — то и не так. Ну, давай руку!
Они пожали друг другу руки, и Митька снова заспешил к Ганне, потому что заиграли вальс.
— Тебе идти далеко, так я провожу, — сказал Ганне Митька. — Там, на мостку возле ручья, посидим, поговорим. Теперь там красиво, — заговорил Митька, вспомнив, что он все уговаривал пойти туда Регину, но та наотрез отказывалась, — Уже ольхи вот-вот начнут осыпаться, а под мостиком ручей все время журчит. Сегодня ночь теплая, — и он еще сильнее прижал Ганну к себе.
— Мама будет беспокоиться, — сказала Ганна и добавила: — Хорошо, пойдем.
— После этого танца, — шепнул Митька. — Выйдем, будто проветриться, и пойдем. А чего здесь в клубе?
— Хорошо, — сказала Ганна и кивнула головой.
Вальс что-то быстро кончился, Ганна смахнула платочком с лица пот, — совсем так, как это делала недавно Регина, Митька подхватил ее под руку, засопел, как еж, и всем было видно, как они направились во двор. Только отошли от клуба, только вышли из полосы клубного света, как Митька обхватил рукой Ганну за талию, прижал к себе, и они пошли рядом.
— Смотри, какие звезды, — сказал Митька.
Звезды и в самом деле были яркие, красивые. От края и до края перемигивались они и даже будто шелестели. Закат давно погас, небо на том месте было теперь словно прозрачное темно-синее стекло.
— Это правда, что ты уволился с катера? — вдруг спросила Ганна.
— Уволился, — сказал Митька и, обняв ее за плечи, начал клонить к себе.
Так прошли они шагов двадцать.
— Теперь в колхозе будешь работать?
— Нет, чего там, — ответил Митька. — Пусть мать работает — у нее участок. А я подамся в город.
— Нехорошо, — по-хозяйски сказала Ганна. — У нас же новый председатель, тридцатитысячник. Теперь будет у нас по три килограмма хлеба на трудодень и по десять рублей деньгами. Только работай. Я уже двести трудодней заработала — больше всех. Ты не гляди, что я такая с виду.
— Хо! — доверительно сказал Митька и снова начал клонить ее голову к себе.
Регина давно оттолкнула бы его и сбежала бы, а Ганна открыто радовалась этому. Ее в это время охватывала гордость за самое себя. Тогда Митька остановился и поцеловал ее в губы. Ганна тихонько ойкнула, а потом так же тихо, удовлетворенно засмеялась. Так шли они под августовскими звездами, пока не дохнуло на них сыростью, запахом гнилой листвы, ольховыми пнями и водой. Митька еще раз намерился было поцеловать Ганну, но она сказала:
— Хватит, Митя, дорогой. Хватит!
Ему стало смешно, но он сдержал себя.
Сели на низкие перила мостка. Под мостком булькала вода. В воде купались небо и звезды. Митька привлек Ганну, укрыл ее полой своего пиджака, и обоим стало уютно и хорошо. Митька положил ей на колени руку, и девушка ничего не сказала. Тогда он еще больше привлек ее к себе и взял ее руки. Близко никого не было, лишь плескался ручей. Митьке стало неприятно возле этой доверчивой девушки, но он вспомнил Цупрона, обещанные два литра водки. И вот в это самое время даже в темноте он увидел, как Ганнины глаза вспыхнули нежданным страхом. Она вдруг подхватилась, изо всех сил толкнула его в грудь и, не оглядываясь, бросилась наутек в сторону своего двора.
Девчата и Цупрон, возвращавшиеся с вечеринки и подходившие к логу, невольно шарахнулись в сторону, когда мимо них пронеслась Ганна.
— Глядите, Побираха как сиганула. С чего бы это? — сказал Цупрон.
Но в это время девушки испуганно закричали и отпрянули назад.
— Ой, девочки, что это? — крикнула одна из них.
В ручье, под мостком, ворочалось и плескалось в грязи что-то живое. Вот оно выбралось на берег и пошло на четвереньках, пыхтя, с ревом.
— Медведь! — что есть силы крикнула Регина.
— Медведь! — сразу подхватило несколько голосов, потому что все вспомнили, что близко заповедник, где медведей водится немало.
И вся вечеринка бросилась наутек следом за Ганной.
А медведь тем временем выбрался на берег и в злобе начал отплевываться.
— Вот черт! — сказал наконец он. — Ах ты, Побираха!
Пальцами выковырял из ушей грязь, оглянулся вокруг и быстро нырнул в огороды.
2
В новом отутюженном костюме матроса речного флота, в высокой фуражке с кокардой, в ботинках, которые ярко блестят, Митька Точила идет в гости к Цупрону Додовичу. Он знает, что там его уже давно ждут, и не один Цупрон, а с ним еще человека четыре или пять, которым Цупрон счел нужным рассказать о вчерашнем споре и закладе. Ждут с нетерпением, ибо каждый понимает, что значит для Ганны Побирахи пройтись с таким хлопцем, как Митька Точила, — по нему самые наилучшие пригожуньи вянут и сохнут.