В нужное время
Шрифт:
– Я не хочу в интернат! – решительно заявила девочка, словно прочитав его мысли.
Билл лишь пожал плечами. Он и сам понимал, что это не лучший вариант, но иного выхода не видел. Родных у нее нет. А жить четыре года под присмотром экономки и добрых соседок – невозможно.
– Давай вместе об этом поразмыслим, – предложил он. – Вероятно, что-нибудь придумаем. А пока поживи тут.
Он попросил Елену пожить несколько дней в доме, присмотреть за Алекс, и та согласилась.
«Ума не приложу, что делать!» – сокрушался Билл по дороге домой. Дочь Эрика, не по годам разумная, серьезная и ответственная, запала
Мысли об Алекс Уинслоу не давали ему покоя и дома, и Билл решил посоветоваться с женой.
– Ее отец тоже не хотел, чтобы она отправилась в интернат, – рассказывал он. – Понимал, что девочке там будет плохо. Она необычная – не из таких детей, что легко вливаются в компанию сверстников. А на каникулах ей будет и вовсе некуда податься. Но, с другой стороны, куда же еще ее девать?
– Билл, – произнесла Джейн Бьюкенен, – у меня есть идея. Конечно, совершенно безумная, но… дай-ка я позвоню!
Она встала из-за стола и набрала номер своей кузины.
Кузина Джейн, Мэри-Маргарет – или Мэри-Мэг, как звали ее в семье, – была энергичной женщиной. Вот уже много лет она возглавляла женский доминиканский монастырь в пригороде Бостона. Сиротского приюта или пансиона для девочек там не было, в монастыре жили взрослые женщины, по большей части полные сил и работающие где-то в городе. По вечерам в монастыре действовала школа для взрослых: монахини читали лекции и вели семинары для женщин по соседству. Атмосфера монастыря, когда Джейн бывала в гостях у кузины, напоминала ей студенческое общежитие, правда, с весьма суровыми порядками, но с живой, творческой обстановкой, полное интеллектуальных разговоров обо всем на свете и интересных проектов. Сама матушка Мэри-Мэг, хотя годы ее приближались к шестидесяти, была энергична и полна идей. Она шла в ногу со временем, и ее «вечерняя школа» собирала вокруг себя множество людей – не только католиков, но и тех, кто хотел духовно расти и развиваться. «Это хороший способ привлекать людей к Богу», – говорила матушка Мэри-Мэг. Не обходилось без проблем с вышестоящим церковным начальством. Порой ей напоминали, что монастырь не должен превращаться в развлекательный центр, но она упирала на то, что заботится о духовном здравии местной католической общины, и епископ закрывал глаза на нарушения монастырского устава.
Как обычно, Мэри-Маргарет не сразу подошла к телефону.
– Извини, – произнесла она, запыхавшись, – я занималась пилатесом. Мы только что открыли у себя секцию пилатеса для сестер и прихожанок – так увлекательно!
Еще, как помнила Джейн, Мэри-Маргарет посещала в собственном монастыре кружки фотографии и кулинарии. В своем почтенном возрасте она сохранила интерес к жизни, и монашеские обеты не мешали ей постоянно учиться чему-то новому.
– Что случилось?
– Мне нужен твой совет. У Билла проблема, связанная с недавно умершим клиентом.
– Дорогая, но ведь я не адвокат и не похоронный агент! – По профессии Мэри-Маргарет была медсестрой.
– Зато ты в нашей семье самая умная!
И Джейн поведала кузине печальную историю Алекс: в четырнадцать лет она осталась круглой сиротой, без единого близкого человека на свете.
– Наверное, денег у нее немало, раз ее отец был клиентом Билла, – практично заметила Мэри-Мэг.
– Да,
– Бедный ребенок, – сочувственно пробормотала Мэри-Маргарет. – А как насчет школы-интерната?
– Она не хочет в интернат. Похоже, там ей действительно будет плохо. Билл говорит, девочка необычная. Много лет жила с отцом: мать их бросила, а потом умерла, когда малышке было девять лет. Билл говорит, она очень умная, начитанная, по уму и развитию определенно старше своего возраста, однако застенчивая и не слишком хорошо сходится с другими детьми. Всегда больше общалась со взрослыми и ладила с ними лучше, чем со сверстниками. Интернат для нее станет тюрьмой.
– А где она учится сейчас?
Джейн назвала школу, и это впечатлило Мэри-Маргарет.
– Жаль, если придется забрать ее оттуда. Но Билл прав, одной в четырнадцать лет жить нельзя. Я бы взяла ее к себе, но у нас здесь нет ни приюта, ни чего-либо подобного. И в государственный приют отправлять ее нельзя ни в коем случае – там будет хуже, чем в интернате… Чего же ты от меня хочешь?
– Придумай что-нибудь! – попросила Джейн. – Не знаю человека, который решал бы проблемы лучше тебя! Может, ты знаешь, куда ее можно пристроить? В детском коллективе ей точно делать нечего, она уже не ребенок.
– Но и не взрослая. А наши монахини – не няньки. Днем все работают, вечером у нас занятия в вечерней школе. – Мать настоятельница помолчала. – Хотя с другой стороны… знаешь, идея, конечно, безумная… У начальства моего, естественно, будет припадок, но, может, мне удастся получить разрешение? Однако, если она не хочет в интернат, то вряд ли придет в восторг от идеи жить в монастыре.
– Ну, особенно выбирать ей не приходится.
– Вот что: давай я подумаю об этом сама и спрошу остальных. Помимо всего прочего, у нас ведь сейчас и места нет. Монастырь полон – двадцать шесть сестер! Правда, есть одна свободная комната наверху… Послушай, но сама-то она будет готова жить с монашками?
– А может, посмотрит на вас и решит посвятить жизнь Богу? – поддразнила ее Джейн.
– Нет, молодежь мы давно не постригаем. Я сама, как ты знаешь, только в тридцать лет приняла обет, хотя готовилась к этому с молодости. Сейчас у нас самой молодой монахине под тридцать, а большинству уже за сорок. Если я начну затаскивать к себе совсем юных, меня с позором выгонят из ордена! – рассмеялась она. – А ты встречалась с этой девочкой? Какая она?
– Билл говорит, очень милая.
– Что ж, давай я обсужу проблему с сестрами и завтра перезвоню тебе.
Мэри-Маргарет управляла своим монастырем демократично, хотя последнее слово всегда оставалось за ней, а на любые необычные шаги, разумеется, требовалось разрешение епископа или даже архиепископа.
– Спасибо! Я просто не знала, к кому еще идти!
Ночью мать Мэри-Мэг все хорошенько обдумала, помолилась, прося Бога подсказать ей верное решение, а утром, за завтраком после шестичасовой мессы, изложила проблему другим монахиням. Завтрак был временем, когда они собирались вместе; дальше почти все разъезжались по своим рабочим местам, и в монастыре оставались лишь две престарелые монахини.