В обличье вепря
Шрифт:
Он начал черпать воду из мелких травяных луж и смывать с себя глину. Неужели Мелеагр, доверившийся чутью своих собак, оказался прав, а он — не прав? Неужели сыновья Фестия спустились к лагуне и успели уйти по воде настолько далеко, чтобы напрочь оторваться от преследующего их отряда? Несмотря на всю жару и весь здешний солнечный свет, это ночная охота, погоня за добычей по местности, где тропинки двоятся, плетут петли и норовят завести в ловушку. Истинным всегда окажется тот след, который менее всего похож на истинный. И даже сама добыча, за которой он гонится, — тоже обман: оборотень, призрак. Сыновья Фестия были охотниками, стали дичью, наживкой для вепря, который сам вскоре займет их место. Они вели к зверю, а зверь — еще того дальше, будучи символом главной, окончательной добычи.
Прохладная
Он заглянул со скалы вниз, в пропасти по обе стороны от нее, в два крутых желоба, будто продавленных гигантом, съехавшим на пятках с Аракинфа. Финальные отпечатки были скрыты густой кустарниковой порослью. Он обратил внимание на груды камней: зимние морозы выламывают их каждый год из скалы и заставляют скатываться вниз. Он почувствовал, как тяжелеют ноги, как застывают коленные и голеностопные суставы. Долго стоять на месте ему нельзя. Бугристые выступы на поверхности утеса уводили и вправо, и влево, потом пропадали. Какую сторону выбрать? Он представил себе, как висит на скале и у него тают силы, а он никак не может решить, повернуть ему назад или двигаться дальше, как соскальзывают с камня кончики пальцев и как откидывается наконец спиной вперед, в разреженную пустоту.
Он вспомнил отдаленный, тонкой ниточкой повисший в воздухе крик, который заставил их сегодня утром поднять головы и посмотреть вверх. Тогда он будто бы пытался что-то вспомнить, но событие пряталось не в прошлом, а в будущем, в его будущем: здесь. Крик утром был человеческий. Он прищурился против света и еще раз посмотрел вниз. Один из сыновей Фестия тронулся сегодня утром в путь вместе с братьями, полз вместе с ними по глинистому руслу ручья, потом отдыхал здесь, на этой площадке, а потом полез вверх. Но выбился из сил, или поскользнулся, или потерял голову. Он упал и в данный момент представлял собой всего лишь бурое пятно крови, запекшееся далеко внизу на большой известняковой глыбе.
Меланион перевел взгляд с крохотной фигурки мертвого человека на поверхность утеса. Сыновья Фестия ушли отсюда вверх. Один сорвался. Но восемь выжили. Он закинул копье на ременной петле за спину и начал карабкаться за ними следом.
Позади осталось озеро — и тростниковые заросли. Перед ними была расселина в скале, вход в каньон. Охотники протиснулись между стволами деревьев, заплетшими устье ущелья. Впереди лежало вырезанное в белом камне русло, вкрай затопленное ярким светом солнца. Посередине дно было выпуклым, и потому тамарисковая поросль и пучки травы расползлись ближе к стенам, где их корни могли найти опору в кучах голышей и галечника или уцепиться за трещины в камне.
Стены были гладкими на высоту человеческого роста; выше камень начинал идти трещинами. Еще выше нависали неровные скальные выступы — так, словно из тела горы выдрали широкую прядь сухожилия, оставив отверстую рану, которую солнце спекло в камень. Чуть дальше впереди ущелье уходило к северу, и западная стена окутывала камень плотным темным покрывалом, непроницаемым для них, напрочь ослепленных солнцем.
Так что первая струйка воды, которая пробилась сквозь тиль и невысокие груды гальки в тени западной стены ущелья, между протянутыми к ней жадными корнями деревьев и то сочилась по поверхности камня, то ныряла в трещины, оставалась незамеченной до тех пор, пока не начала журчать, окатывая более крупные камни, и звук этот не заставил их опуститься на колени и утолить жажду.
Аура лакала из проточной лужицы, образовавшейся возле высокого гладкого валуна; когда она склоняла набок голову, видны были желтые зубы и быстрый розовый язык. Тень была — как прохладный бальзам. Аталанта сложила ладони лодочкой и зачерпнула воды, которая тут же потекла по рукам и закапала с локтей. Кожа помнила куда более быстрые ручьи, пенные и холодные. Она подняла голову. Ближе всех к ней был Анкей, который скорчился чуть ниже по течению и наклонился вперед, чтобы окунуть лицо в воду. Все прочие — много дальше. Они отложили оружие в сторону и зачерпывали воду руками, все, кроме Терсита, который лежал ничком, и Линкея, который то приближался к ручейку, то снова отступал, шаг вперед, шаг назад, до тех пор, пока брат не нагнул ему голову и не плеснул воды в раскрытый рот. Собаки Мелеагра сидели и ждали команды хозяина, которая последовала только после того, как люди напились вдосталь, и они тут же подскочили к воде и начали жадно ее лакать.
Аталанта встала. Нестор и Феникс подняли Терсита, но в раскаленном послеполуденном мареве все трое показались ей единым целым, чудищем, которое не в состоянии сладить с массой собственного тела. Все остальные были тонкими, как сухие ветви, подрагивали и растворялись в воздухе. Затопивший узкое ущелье жар расплавил их и начал превращать одного в другого — всех, кроме нее самой.
Вокруг нее образовалось нечто вроде запретной зоны, которая ограждала ее и держала мужчин на расстоянии. Ее постоянное присутствие и исчезновение Меланиона были для охотников в равной степени необъяснимы, две части одной и той же тайны, которая связывала их двоих воедино. Она подумала о костяной структуре, которую животные носят в себе, заключив в клетку плоти: о сочленениях, изгибах и возможных формах. Юноша был — словно брешь в их рядах, и, какие бы деяния ни были ему предназначены, теперь вина за несвершенное ложилась на их плечи. Она же, напротив, превышала должную меру. Охотник может прикончить жертву одним-единственным ударом ножа, а потом, не в силах справиться с липким обаянием смерти, будет снова и снова всаживать лезвие в давно уже мертвую дичь. Мститель может взять лишнюю жизнь вдобавок к той, что причитается ему по праву, и превратить возмездие в кровную месть, а кровную месть — в войну. Они боялись тех смыслов, что могут за ней стоять.
Аталанта, в свою очередь, думала о том, чем может обернуться для нее этот их страх. Мелеагр, с отяжелевшей от жары гривой золотистых волос, двинулся вперед, и собаки цепочкой потрусили за ним следом, высоко подняв головы, потому что солнце выжгло всякий запах, который мог остаться на этих камнях. Рек и Хюлей ярились сверх всякой меры, надеясь, что она повернется и побежит от них, и тогда их копыта смогут сбить ее с ног, переломать ей кости и бросить ее, обездвиженную, лицом вниз на лесную подстилку. Но она не повернулась, а они, ошалевшие от неожиданности, превратились в легкую добычу. Она не знала, сможет ли справиться с Мелеагром, если тот возьмется за дело всерьез. И еще она не знала, сможет ли Мелеагр нарушить тот запрет, которым, как стеной, окружили ее все прочие — или же, поняв, что сам в той же степени принадлежит ей, как и она ему, окажется заперт с ней вместе.
Стены ущелья стали выше. Плоская вершина Аракинфа сейчас должна быть очень далеко, у них над головами слева. Со дна ущелья увидеть ее было невозможно. Ручей — он уже дорос до этого названия — журчал в своем русле, эхом отдаваясь от стен. Дно ущелья начало сужаться. Солнце клонилось к закату, и черная тень понемногу переползла на восточную стену и принялась карабкаться по ней вверх. Они шли по дну ручья, который теперь доходил им до лодыжек. Собаки прыгали с камня на камень, тяжело дышали и старались не отставать. Воздух стал прохладнее.