В обличье вепря
Шрифт:
В нижней части ущелья Феникс бросил Терсита и бежал к стене. Нестор остался на месте и пытался взвалить раненого себе на плечи. Или, может быть, это раненый не хотел его отпускать? Они боролись, цепляясь друг за друга. Тесей и Пирифой остались возле двоих братьев, но Ид отчаянными жестами гнал их прочь. Звук резонансом отозвался в ее костях, атака началась. Она прыгнула вверх и почувствовала, как рука зацепилась за что-то. В голове не осталось ничего, кроме грохота надвигающегося потока, который навалится на них сплошной стеной жидкой грязи, ощетинившись стволами деревьев, катя перед собой валуны, сметая все на своем пути. Она отвернулась и прижалась щекой к камню. Услышала тупой удар, когда волна прошла поворот. Увидела, как Тесей и Пирифой отказались от своей безнадежной задачи и бросились к стене, размахивая на бегу оружием. Сделала глубокий вдох. Потом увидела,
Кровь, высыхая, делается черной, а потом выцветает в бурый. Его проводником был нисходящий звук — крик мертвого человека, пятно на камне. Одному человеку не удалось подняться там, где ему, Меланиону, пока что подниматься удавалось. Этот человек умер там, внизу, на камнях. Он мог сорваться с точки более низкой или более высокой, с точки, до которой Меланиону еще только предстояло добраться, но которая ждала его, как закрытая ловчая яма ждет ни о чем не подозревающую жертву. Гладкий навес остановит его где-нибудь чуть выше того места, откуда возвращение еще возможно, и он застрянет между небом и землей, пойманный в ловушку собственной несостоятельности и собственных — слабеющих — сил; если сорвешься отсюда, разобьешься точно так же, как если сорвешься оттуда. Подушечки его пальцев оглаживали грубую шкуру горы. Он должен использовать руки как рабочий инструмент. Место, где он мог существовать, сделалось невероятно узким: тонкая щель, стены которой сделаны из камня и воздуха. Перед ним — лицо скалы. За спиной — падение.
О чем еще думать, когда карабкаешься вверх.
Ниже его остались охотники, которых он покинул, выше его — сыновья Фестия. Дул легкий ветерок, который остужал поверхность кожи, при том, что солнце жгло. Руки и ноги — тупые клинья, которые он вгоняет в камень. Тело повисает на них, потом вытягивает, потом загоняет снова. Он двигался в неровном ритме. За сыновьями Фестия — иное существо, которое идет по их следу и ни о чем другом не может думать: ночной охотник, обитающий меж собственным желанием и удовлетворением оного.
Однако желания ночного охотника весьма разнообразны и охота — дело непростое, он странным образом вытягивает и совмещает части тела, так что костяшки левой руки подпирают правую ступню, а встрявшее меж ними тело скользит дугой, напрягая мускул за мускулом, пока не переберет их все до единого, а затем, секундой позже, щека прижимается к камню и удерживает крохотную толику просевшего чуть ниже веса — веса, который тянет его в пустоту, покуда сочлененные между собой куски его тела липнут к камню и цепляются за него, ослабляют хватку и медленно перемещаются по шершавому боку горы. Покой скалы — сплошной обман; это река, и половодье смыло все мосты. Она в момент сорвет его с обломков свай и понесет вниз по течению, стоит только ноге на мгновение потерять опору. И сколь малую толику от него она принимает — пальцы на руках и ногах — в трещины и узкие морщины, расчертившие лицо скалы, драгоценные островки безопасности, уцепившись за которые он зависал в воздухе: на самой стремнине, которая с готовностью подхватит его и унесет далеко вниз, к точке покоя.
Он начал подъем в полдень, и усталость уже давала о себе знать.
Слева показалась удобная трещина. Она вела к еще более широкой щели, которая, судя по всему, поднималась вверх по достаточно крутой диагонали. Он дважды пытался дотянуться до нее, и оба раза гладкая каменная поверхность вокруг щели заставляла его отступить. Она уходила в сторону от него и, когда он забрался немного повыше, чтобы попробовать еще раз, оказалась еще того дальше. Весь его вес держался на одной ноге. Он поднял руку и принялся нащупывать опору где-нибудь над головой. Ничего. Он переместил ногу и попробовал еще раз.
Крохотный выступ. И в пределах досягаемости — горизонтальная трещина, до которой он теперь просто обязан был дотянуться. Выступ должен вести к этой трещине, сказал он себе. Нужно провести пальцы вдоль выступа, а потом перенести на них тяжесть тела. А потом он достанет до щели, а щель приведет его на вершину скалы. Потому что он уже совсем устал.
Он напряг пальцы и угнездил левую руку рядом с правой. Стопа правой ноги выгнулась и напряглась, и мертвый вес его тела застыл между двумя этими точками, повис, словно туша на крюке мясника. Долго он в таком положении не продержится. Едва заметный каменный выступ гладко окатанным козырьком уходил куда-то за пределы видимости. Он представил ту дугу, которую должна описать его рука, и расставленные пальцы, и как они ударятся о камень, а ладонь распластается и зацепится за него. Видеть он ничего не видел, но и терпеть уже не было сил. Воздух обжигал горло и ничем не пах. Когда легкие наберут достаточное количество воздуха, он оттолкнется ногой, выбросит руку вперед и карниз удержит его на весу. Его грудная клетка расширилась и затвердела, ребра вдавились в тонкую мембрану из плоти и кожи. Он прыгнул, перекрутился в воздухе и выбросил руку, пытаясь уцепиться растопыренными пальцами хоть за что-нибудь.
Не за что.
Мгновение спустя он почувствовал, как рука соскальзывает с гладкой поверхности, а невыносимая масса собственного тела обрушивается на ту единственную точку, где он еще цеплялся рукой за камень и которая удержать его не могла. Два отчаянных удара сердца, и вот он висит — но как? И на чем? Он изо всех сил впечатал ногу в камень, почувствовал боль от расколовшегося ногтя на большом пальце и потянулся еще раз, пытаясь закогтить хоть какую-то опору. Он никак не мог взять в толк, почему он все еще здесь и не летит спиной вперед в пропасть. Легче легкого толкнуться от опоры, на которой стоит нога, и одновременно передвинуть руку по верхней части козырька — на ширину ладони, на пару пальцев. Если там ничего нет, значит, он упадет. Если что-то есть, зацепится. Он почувствовал кончиками пальцев каменную крошку, и мгновение спустя облачко пыли осело ему на лицо и запорошило глаза. Что само по себе уже не важно. Еще бы чуть-чуть, еще на один палец дальше, и он бы сорвался, что тоже не важно. Когда он сорвется, он прихватит с собой эту гору, и она разобьется внизу на кусочки. Сухожилия у него в руке были натянуты как тетива. Прежде чем он упадет, они лопнут. Кисти оторвутся от запястий и полезут наверх, на манер крабов, по гладкой скале. И тут он понял, что проиграл.
Но рука ухватилась за камень. Выступ вел к трещине. Пальцы проползли по ней чуть дальше и удержали вес тела. Он висел, как мертвый, понемногу приходя в себя и не веря в то, что и на этот раз его помиловали. Его тело двигалось так, как не могут двигаться человеческие тела — и в это он тоже не верил. Он потянулся к расщелине.
Когда из глаз потекли слезы и смыли каменную пыль, он посмотрел вверх и увидел над собой пронзительно-голубой диск неба, как будто расщелина эта была колодцем, а он упал на самое дно. Он вполне мог расклиниться в ней руками и ногами и понемногу подняться наверх; впрочем, подъем здесь был даже более удобным, чем он смел надеяться, и достаточно неровным, чтобы он фактически мог идти по нему вверх, как по лестнице с едва намеченными ступенями. Он оторвал от мяса остаток отбитого ногтя, поплевал на руки и снова полез вверх. Голубое озерцо света стало шире. Он перевалился через край, встал на ноги, и перед ним открылся совсем другой вид. Он добрался до плоской вершины Аракинфа.
Волнистый луг, поросший высокой, с пурпурными султанами травой, мягко окатанные уступы которого постепенно становились все глубже и глубже, пока, слева от него, не спускались к заросшей густым лесом террасе. Над гребнем ската виднелись верхушки самых высоких деревьев. Впереди, на расстоянии выстрела из лука, земля была прорезана узким ущельем, точные контуры которого трудно было различить из-за растущих по краям сосен. Налетавшие с севера порывы ветра играли с высокой травой, то прижимая к земле, то вновь давая подняться. Густой травяной дух взмывал в холодный здешний воздух и оседал обратно.
Но прямо у него под ногами трава была вытоптана сплошь, а дальше шла четко выраженная борозда из обломанных стеблей. Сыновья Фестия сделали здесь привал, а потом пошли дальше, даже и не пытаясь скрыть свои следы. Он почувствовал, как начинают саднить мышцы, и принялся переминаться с ноги на ногу и потирать руки. На западе солнце висело над горизонтом. Сколько времени у него ушло на этот подъем? Устье залива казалось ровным синим полотнищем. Лагуна у подножия горы уже успела уйти в тень, а дальше к северу горы окрасились розовым — по западным склонам. Поврежденный палец начал пульсировать. Он оторвал от хитона полоску ткани и встал на одно колено, чтобы перевязать его. Теперь на каждом шагу он будет оставлять знак о том, что ранен. Он прижал ладонью помятую траву, прикинув, насколько она упругая. Сыновья Фестия лежали здесь недолго.