В огонь и в воду
Шрифт:
— Позвольте мне прибавить к этому сухому изложению, что с моей стороны есть чувство, которому вы когда-то отдавали, казалось, справедливость.
— Я так мало сомневалась в искренности этого чувства, что позволила вам дать мне доказательства его прочности.
— А! Да, когда вы отложили ваш выбор на три года!.. Когда вы вынудили меня бороться на одинаковых условиях с человеком, вам совершенно незнакомым! Полное равенство с первого же взгляда!..
— Если это равенство так оскорбительно для вас, то зачем же вы приняли борьбу? Ничто вас не стесняет, вы свободны…
Еще одно слово — и разрыв был бы окончательный. Орфиза, быть может, этого и ждала. Цезарь все понял и, сдерживая свой гнев, вскричал:
— Свободен, вы говорите? Я был бы свободен, если бы не любил вас!
— Тогда почему же вас так возмущает мое решение? Как! Вас пугают три года, в продолжение которых вы можете видеться со мной сколько вам угодно? Этим вы доказываете, как мало сами уважаете свои достоинства!
— Нет, но некоторые слова дают право предположить, что обещанное беспристрастие забыто.
— Вы говорите о сделанном мною намеке на мой девиз, не так ли? Я как раз собиралась сказать об этом. Последние мои слова касались вас, сознаюсь в этом. Но разве я была не права, предостерегая графа де Монтестрюка от бурь, близость которых мне была ясна из всего вашего поведения, несмотря на ваши уверения в дружбе к нему и в рыцарской покорности мне, и не должна ли я была предупредить его во что бы то ни стало, что он должен быть готов к борьбе?
— Разумеется, граф де Монтестрюк всегда встретит меня между собой и вами!
— На это вы имеете полное право так же точно, как я имею право не отступать от своего решения. Я хотела убедиться, может ли мужчина любить прочно, постоянно. Еще с детства я решила, что отдам сердце и руку тому, кто сумеет их заслужить… Попробуйте. Если вы мне понравитесь, я скажу «да»; если нет, скажу «нет».
— И этот самый ответ вы дадите и ему?
— Я дам его всякому.
— Всякому! — возмутился граф де Шиври.
— Зачем же я стану стеснять свою свободу, когда я не стесняю вашего выбора?
Цезарь вышел из затруднения, разразившись смехом.
— Значит, сегодня совершенно то же, что и прежде! Только одним гасконцем больше! Но если так, прекрасная кузина, то к чему же это решение, объявленное вами в один осенний день за игрой в кольцо?
— Может быть — шутка, а может быть — и дело серьезное. Я ведь женщина. Угадайте сами!
Орфиза прекратила разговор, исходом которого Цезарь был мало доволен. Ворча, он пошел отыскивать Лудеака. Тот еще не ушел из особняка и играл в карты.
— Если тебе везет сегодня в картах так же, как мне у кузины, то нам обоим нечем будет похвалиться! Прекрасная Орфиза разбранила меня и доказала как дважды два четыре, что во всем виноват я один… Я не много понял из ее речи, состоявшей из сарказмов и недомолвок… Но я чертовски боюсь, не дала ли она слово этому проклятому Монтестрюку!
— Я догадался по твоему лицу… Значит, ты думаешь…
— …что его надо устранить.
— Если так, пойдем ужинать. Я уже говорил тебе, что мне попался под руку такой молодец, что лучшего и желать нельзя…
— Не тот ли это молодец, который должен был сегодня вечером предоставить мне возможность разыграть перед Орфизой роль Юпитера перед Европой?
— Тот самый.
— Гм! Твой молодец что-то слишком быстро ушел для такого решительного человека!
— Я хорошо его знаю. Он и ушел-то только для того, чтобы после еще стремительнее броситься на добычу.
— А как его зовут?
— Капитан д’Арпальер… Балдуин д’Арпальер… Ты о нем что-нибудь слышал?
— Кажется, слышал смутно, да еще в таких местах, куда можно ходить только в сумерки и в темном плаще.
— Именно… Не спрашивай, как я с ним познакомился… Это было однажды вечером, когда винные пары представляли мне все в розовом цвете… Он воспользовался случаем, чтобы занять у меня денег, которых после не отдал, да я и требовать назад не стану по той простой причине, что никогда не мешает иметь в друзьях человека, способного на все!
— И ты говоришь, что он — капитан?
— Он клялся мне, что это так; но мне сдается, что его рота гребет веслами на галерах его величества короля… Он уверяет, что ждет, пока министр вернет ему деньги, издержанные им на службе его величеству. А в ожидании шлифует мостовую, таскается по разным притонам и живет всякими проделками. Я уверен, что его всегда можно купить за пятьдесят пистолей.
— Ну! Значит, молодец!
— Надо, однако же, поспешить, если мы хотим застать его в одном заведении, где ему отпускают в долг, а он осушает бутылки без счета, расплачиваясь за них рассказами о сражениях.
— Так у тебя уже есть план?
— Еще бы!
Они прибавили шагу и пришли на улицу Сент-Оноре, к знаменитому трактирщику. Когда они подходили к полуотворенной двери, изнутри слышался страшный шум от бросаемых в стену кружек, глухого топота дерущихся и громких криков.
— Свалка! — сказал глубокомысленно Лудеак.
Они вошли и при свете огня увидели посредине залы крепкого и высокого мужчину перед целой толпой слуг и поваров. Он походил на дикого кабана перед стаей собак. Четверо уже отведали его могучего кулака и стонали по углам. Он только что отвел от груди своей конец вертела и хватил эфесом шпаги самого трактирщика по голове так ловко, что тот откатился кубарем шагов на десять; остальным также досталось. В эту самую минуту Цезарь и Лудеак вошли в залу, давя каблуками осколки тарелок и бутылок.