В плену иллюзий
Шрифт:
Только я с сожалением подумал об этом, как передо мной, словно чёрт из табакерки, появляется юркий матрос, похожий на цыгана с кривым носом.
– Я гляжу, ты первый раз в рейс вышел? – спрашивает он меня с нагловатым выражением лица.
– Почему вы так думаете?
– Да уж знаю, коли говорю. Я всех людей насквозь вижу. От рождения такую особенность имею. От меня ничего не утаишь!
– Ну, раз вы такой прозорливый, то я скрывать от вас ничего не намерен, поэтому сразу же признаюсь – первый раз.
– Ох и натешимся мы над тобой, когда экватор станем проходить, – с каким-то злорадно-сладострастным восторгом возопил прозорливец и задорно шмыгнул кривым носом, – а по-другому никак нельзя, иначе с тобой что-нибудь нехорошее может случиться.
– Что же здесь, на этом маленьком
– Мало ли что, – подмигнул он мне с загадочным выражением на лице, – это не только тебя, но и всей судовой команды касается. Наш мир полон тайн и закономерных случайностей, а здесь тем более – непредсказуемая, постоянно движущаяся морская среда обитания. В любой момент может что-нибудь случиться, поэтому все эти морские приметы и обычаи не ради развлечения возникли, а в результате многовекового и трагического опыта.
– А вы, судя по всему, будете чёртом представляться на этом языческом празднике?
– Это ты по моему внешнему виду судишь? Зря! Внешний вид человека часто бывает обманчив, и чёрт, как правило, скрывается в людях тихих и спокойных, с благостным выражением лица. Вот ведь как непредсказуемо наша жизнь устроена. Истина чаще всего является заблуждением, вызванным легкомыслием, легковерием и недальновидностью. Подумай над этим, если сможешь. Ладно, заговорился я с тобой, а мне всё же на вахту пора. Так что готовься к предстоящему мистическому празднику – морально и духовно.
Я в полном недоумении посмотрел ясновидцу-философу вслед, а сам подумал: «Вот и хорошо: будет что рассказать дома. Далеко не каждому в жизни удаётся на экваторе побывать. Можно по такому случаю и всякие муки претерпеть». Кстати, этой ночью на палубу каким-то чудом залетела летучая рыба, а для неё это достаточно высоко, однако волнение было не меньше пяти баллов, по расчётам Серафима Всеволодовича, что, видимо, и помогло рыбе подняться на такую высоту. Я подобрал её и отнёс в лабораторию. Перерыл все определители рыб, какие там оказались, но такого экземпляра не обнаружил. Пришлось, отметив на специальной бирке число и координаты её обнаружения, поместить в банку с формалином, чтобы уже более детально исследовать в институте.
Вдали показался берег Сомали. Двигатель внезапно замолчал, и наше судно легло в дрейф. Мы ждали танкер «Черноморец», чтобы заправиться топливом. Вскоре пришвартовался танкер, и до семи вечера шла перекачка топлива, тяжёлый запах которого распространялся по всему судну. Всё это время в столовой нашего судна крутили разнообразные художественные фильмы, и свободные от вахты матросы как зачарованные любовались на придуманную, с залихватским сюжетом, чужую жизнь. Все эти фильмы я и дома видел, поэтому торчал на палубе и в подзорную трубу пытался разглядеть незнакомую и таинственную землю в виде скал песочного цвета, покрытых синеватой дымкой, что придавала этим берегам ещё более загадочный вид. Мы находились в зоне Сомалийского течения, которое со скоростью четырёх узлов – а иногда и значительно быстрее – несёт охлаждённые воды на северо-восток, что сказывается на температуре воздуха. В этом районе гораздо прохладнее, чем в Аденском заливе, температура воды уже не двадцать девять градусов, а двадцать пять. Об этом я узнал, когда утром мы с Серафимом Всеволодовичем два раза опускали термометр за борт, а заставший нас за этим занятие начальник экспедиции Шубин сообщил, что, по-видимому, в Момбасе мы окажемся не раньше 5 июня, так как встречный муссон и Сомалийское течение не позволят нашему судну двигаться с положенной ему скоростью – 11 узлов, а, дай Бог, всего восемь узлов, и то с натяжкой.
Морская болезнь, по-моему, навсегда «нырнула» в Индийский океан, даже переводчица Эльза Ивановна окончательно пришла в себя и со счастливым выражением на лице то и дело ходит на нос судна, чтобы покачаться на волнах и таким оригинальным способом окончательно убедиться в своём полном выздоровлении.
Наступил восьмой день моего романтичного плавания. После заправки горючим судно потяжелело почти на 250 тонн, что явно сказалось на его остойчивости: ход стал значительно ровнее, и его уже, как это было прежде даже при небольшом волнении, не бросает из стороны в сторону. Проходим шестой градус северной широты. Дня через два пересечём экватор, но праздник Нептуна всё же отложили до окончания экспедиции, о чём сегодня на общесудовом собрании, под неодобрительные возгласы экипажа и петушиный выкрик кривоносого ясновидца: «Это может плохо кончиться!», сообщил первый помощник капитана. Кроме всего прочего, от него мы с изумлением узнали, что академик Лучников, чьим именем названо наше судно, был «зоолог, биолог и, возможно, ихтиолог… Он защищался со шваброй в руках и другими предметами от грозящих ему повсюду сил природы… а в свободное время от своей героической борьбы делал сто приседаний и смотрел в бинокль на опустевшие леса и морские просторы». Поведав нам эти необыкновенные сведения о жизни академика, он переключился на иностранных стажёров, которых мы возьмём на борт в Момбасе. Оказывается, «мы должны их встретить приветливо и так же приветливо проводить в каюты… Мы не должны приносить бутылки со спиртным и выпивать вместе с ними… но есть из одного котла – мы можем, как это происходило в предыдущем рейсе… Мы не должны называть их: неграми, африканцами, чёрными… также мы не должны называть их Васями и при этом хлопать их по плечу и тем более целовать троекратно по древнему русскому обычаю… к девушкам, которые могут оказаться среди них, мы должны относиться как к женщинам! – и…
как к аленькому цветку». Видимо, последнюю метафору ему навеяла сказка «Аленький цветочек», написанная Сергеем Тимофеевичем Аксаковым в 1858 году, которой в детстве мама, по всей вероятности, неоднократно перед сном потчевала своего не в меру впечатлительного сына, выросшего и превратившегося, если следовать логике этой сказки, в мореплавателя на научно-поисковом судне.
Вся речь этого «сказочника» сопровождалась взрывами гомерического хохота, а Грушин хохотал так, что не удержался на стуле и свалился на пол.
Продолжаем идти вдоль скалистого сомалийского берега, но всё та же синеватая дымка мешает подробнее рассмотреть его, хотя и вовсю светит солнце; по небу плывут редкие розоватые облака, а на море почти полный штиль. Кроме летучих рыб, других обитателей водной стихии пока не наблюдается. Летучие рыбы всё так же стайками выпрыгивают из воды и парят в воздухе семь-восемь секунд; при этом плавники начинают вибрировать, создавая впечатление полёта птиц. От экватора нас отделяет всего пятьдесят миль, и, видимо, сегодня ночью мы его пересечём: тихо, спокойно, без издевательств, без выкручивания рук, мазанья дёгтем и бросания в «райскую» купель, наполненную забортной водой. Этот морской праздник, судя по красочным описаниям кривоносого моряка, который только меня завидит – так сразу же начинает стращать им, на мой взгляд, настолько омерзителен и бесчеловечен, что кроме отвращения больше ничего не вызывает.
По приходе в Момбасу обещали выдать каждому всего по двадцать кенийских шиллингов. Если переводить их в наши рубли, то сумма окажется настолько ничтожная, что и нечего мечтать приобрести на неё что-нибудь более-менее стоящее, хотя выпить несколько кружек пива – это вполне реально. Вот на это и будем рассчитывать.
– Я обязательно возьму эти жалкие деньги, – говорил мне за вечерним чаем Серафим Всеволодович. – Куплю на них сувениров: открыток, например, или местных поделок, да и кружечкой пива себя побалую, а то судовая кухня мне уже порядком надоела. Когда ещё мы в Момбасе побываем? На память обязательно что-то приобрести надо.
Я с ним соглашаюсь, хотя кривоносый делать этого не советовал и объяснил мне, как поступают опытные матросы, которые не раз бывали в подобных ситуациях. По его словам выходило так, что если ты взял местную валюту, то её необходимо будет всю потратить, иначе она пропадёт, вот почему они берегут её и при последнем заходе в иностранный порт у них накапливается приличная сумма этой самой валюты, на которую можно приобрести стоящие дефицитные вещи, чтобы при возвращении домой «загнать их по хорошей цене».