В погоне за солнцем
Шрифт:
Стрелочка замедлилась, перешла с рыси на шаг - и вовсе остановилась, упершись всеми копытами и несуществующими рогами. Заборчик - смешной, едва ли метр высотой - казался ей неодолимой преградой.
– Ах ты, скотина!
– зло выплюнул Нэльвё, когда так и не смог совладать с упертой кобылицей ни уговорами, ни угрозами.
– Мерзавка!
– Возвращаемся!
– сухо бросил я, рывком потянув за поводья и разворачивая лошадь.
Я чувствовал, как играют на лице желваки. План - еще мгновения назад такой надежный и обещавший спасение - пеплом рассыпался прямо в руках. Проклятые лошади!
Минута, которую мы потеряли, сыграла против нас. У трактира уже вовсю гремел топот тяжелых военных сапог, отрывисто взвивались в воздух командные крики, изрядно нервируя, подгоняя, точно смоченный в соли хлыст, вынуждая делать ошибки...
Или отваживаться на безрассудства.
Чувствуя, что делаю несусветную глупость, я первым вылетел на узкую площадку перед трактиром. Стражники прянули в стороны серо-зеленой волной. Только один юнец-оруженосец сдуру преградил было нам путь, но, поняв, что излишком благородства господа не страдают, шарахнулся в сторону. Хлюпнула плещущаяся в канаве грязь, и я успел увидеть, как его щегольские русые кудри потемнели. Брызги, поднятые купальщиком, окатили круп и ноги коней.
Улочки отчаянно петляли, кружили раненым зверем. Время уходило водой - или кровью, пылающе-алой, живительно-страшной.
Мы летели по полупустым, молчаливым улицам на острие вихря. Встречные всадники, прохожие и экипажи шарахались, прижимаясь к стенам домов.
Глухой перестук копыт о подгнившие, раскисшие от грязи доски звучал тревожным набатом. Но гнал вперед нас совсем другой звук - едва слышный, почти что кажущийся, но неотвратимый. Тихий, угрожающий, как гул в горном ущельем, в котором рычит, неистовствует горный поток. Тихий, но все нарастающий и грозящий затопить, захлестнуть с головой, погрести под стремительностью и яростью своего течения. Гул- шепот, гул-шелест. Он летел, кажется, со всех сторон. Летел - и приближался, неумолимо настигая с каждым ударом копыт.
"Мы не прорвемся напрямик! Нужен другой путь!" - крикнул я громко и отчаянно, - но беззвучно, не решаясь прибегнуть к слову. Словно сегодня была Дикая ночь, когда выдашь себя - умрешь.
Мгновения срывались со стрелок часов дробным перестуком и свистом ветра. Я уже решил, что не дождусь ответа (или что меня даже не услышали), когда по коже пробежала волна тепла. Усталость схлынула, растворилась в ласковых объятьях силы.
"Тебя нет", - коротко предупредила бесцветная, но отчетливо принадлежащая Нэльвё мысль.
Я понял, о чем он, лишь когда лошадь дернулась, почувствовав направленную на нее силу, и беззвучно заржала. А по стенам домов, шаг в шаг с нами, заскакали не три тени, а две. Невидимость и беззвучие укрыли нас шелестящим пологом, спрятав от посторонних глаз. Мы скользили в закатных лучах легкими порывами ветра. Чары коснулись только меня: рыже-пегие, цветастые, точно лоскутное полотно, коньки Нэльвё и Камелии по-прежнему золотились солнцем. Только на лбу Отрекшегося заблестели бисеринки пота, и лицо как будто осунулось.
Улочки скрестились, переплелись и разбежались. Крутой поворот, стрела переулка... Еще поворот, другой - и мы вырвались на главную улицу, в конце которой темнела громада крепостной стены и надвратной башни.
Спешно перейдя на шаг, мы пристроились в конец небольшой очереди - вечером мало кто покидал город. Тройка сально перешучивающихся наемников, юный торговец на кривой телеге да усатый рыцарь в сопровождении хлипкого оруженосца, едва разменявшего первую дюжину... В такой разношерстной компании несложно будет затеряться.
Надеюсь, несложно.
Очередь продвигалась чересчур медленно. Напряжение в воздухе нарастало с каждым мгновением промедления. Время стремительно скручивалось в тугую спираль. Стрелочка-Ленточка начала нетерпеливо приплясывать подо мной. Я шикнул на нее и, помедлив, ласково погладил, поделившись своей уверенностью. И, наклонившись, негромко зашептал:
– Тише, спокойнее... все хорошо, хорошо... Стрелочка. Еще немного.
Совсем рядом рассыпалась звонкая дробь копыт. Я торопливо выпрямился в седле и легонько тронул лошадь каблуками, направив вслед за Нэльвё и Камелией, к воротам. Стражники, наконец-то удостоверившись, что мальчишка-торговец не врет и действительно едет с пустой телегой, перешли к нам.
– Куда направляетесь?
– негромко спросил немолодой мужчина, подслеповато щуря удивительно живые глаза. Седина давно выбелила волосы, морщины избороздили лицо, но старческая немощь пока обходила его стороной, а руки хранили ловкость и гибкость юных движений. Взгляд - строгий и ясный. И соколиная брошь на зелено-сером плаще.
Он не казался опасным противником - но, без сомнения, был им.
– На тот берег Майры, - коротко бросил Нэльвё. Горделиво расправленные плечи, прямая, как росчерк клинка, спина и взгляд бессмертного служили ему лучшей защитой.
– Хотим успеть на последний паром.
Торопливо заскрипело перо, едва поспевая за быстрой речью Отрекшегося. У этих ворот протокол вел долговязый мальчишка десяти-двенадцати лет: по-взрослому сосредоточенный и смешно-долговязый.
– Что-нибудь вывозите?
– продолжил стражник, не сводя пронзительных глаз с Нэльвё. И мне отчего-то стало казаться, что наваждение, обманувшее даже меня, над ним не властно.
– Нет.
Я занервничал. Настороженное внимание командира, уже идущая, быть может, по нашим следам погоня и всполошенный город вылились в гремучую смесь, которая могла рвануть в любой момент. Каждая секунда промедления вело нас к проигрышу.
– Ваши имена?
– наконец отведя взгляд, спросил стражник, потеряв к нам интерес.
Мальчишка-писарь окунул истрепанное перо в чернильницу, но оно отчетливо скрежетнуло по дну, бесцветно царапнув бумагу. Мальчишка зачерпнул снова, но без толку: в баночке не осталось и капли чернил. Я скрипнул зубами, слишком хорошо понимая, чем это нам грозит.
От внимания Нэльвё это незначительная заминка тоже не укрылась. Он ничем не выказал злости: только осанка стала жестче, а голос - холоднее.