В поисках мистического Египта

Брайтон Пол

В третий раз я разнообразил свое обычное меню, отправившись на ужин в ресторан на улице Мухаммеда Али, которую никогда не посещали европейцы. Он находился в центре древнего квартала и потому сохранил свои старинные обычаи. Я знал и уважал его хозяина, носившего красную феску. Этот человек обладал прекрасным характером и врожденной вежливостью, которая проистекала не из стремления заработать, а из сердца. Официант, одетый в белое, просто поставил мой заказ на стол и неожиданно отошел в угол, где взял что-то, прислоненное к стене. Он обращался с этой вещью так осторожно, что можно было подумать, будто она самое ценное, что у него есть. Оказалось, что это не что иное, как выцветшая соломенная циновка. Официант развернул ее и разложил на полу, повернув в направлении Мекки. Закончив, он опустился на жесткую неудобную поверхность. Следующие десять минут этот человек все время кланялся, повторяя молитвы тихим,

но все-таки слышным голосом. Теперь его мысли были заняты Аллахом. В тот момент помимо меня в ресторане было еще семь или восемь посетителей и лишь один официант, кроме него. Это было время, когда ежеминутно можно было ожидать увеличения числа клиентов. И все же старик хозяин наблюдал за своим работником благосклонно и даже кивал. С каждым одобрительным кивком кисточка на его феске раскачивалась. Владелец никогда не покидал небольшого отгороженного возвышения, где сидел и внимательно разглядывал знакомую картину, как мог сидеть и рассматривать интерьер дворца какой-нибудь султан. Он сам никогда не прислуживал за столом и не принимал денег напрямую. Хозяин был лишь восточным владыкой, отдававшим распоряжения и позволявшим другим выполнять их. Что касается посетителей, то они принимали сложившуюся ситуацию, как и полагается правоверным мусульманам, и были рады подождать официанта. Наконец, последний несколько раз выразительно и горячо заверил себя, а заодно и своих слушателей, что «нет Бога, кроме Единого» и что «Победа принадлежит Богу». Тогда он снова начал сознавать, что происходит вокруг, вспомнил, что он всего лишь официант, свернул коврик и поставил его назад в угол. Выражение его лица было мягким и радостным. Он осмотрелся, поймал мой взгляд, улыбнулся и подошел, чтобы принять мой заказ. А когда я покидал ресторан, этот человек сказал мне на прощание: «Да хранит тебя Бог».

Понять ислам можно, только когда эта религия вот так проявляется и воплощается на деле. Я вспоминаю, как путешествовал по железной дороге, связывающей Каир с Суэцем. Когда поезд остановился на какой-то станции, я выглянул из окна, чтобы посмотреть, где мы находимся, и обратил внимание на бедно одетого рабочего – члена бригады, трудившейся на железнодорожной линии. Он отделился от группы, монотонно твердя текст Корана, и коснулся лбом земли. Этот мужчина устроился для молитвы на песке всего в нескольких дюймах от стальных рельсов. Его работа была важна, ибо она обеспечивала ему кусок хлеба, но все-таки не настолько важна, чтобы он мог позволить себе забыть о долге перед Аллахом. Рассматривая его, я обнаружил, что у него лицо человека, живущего по совести и достигшего какого-то внутреннего покоя, хотя он был обычным рабочим.

Как-то днем я зашел в одно из многочисленных каирских кафе, чтобы выпить чаю с парой египетских пирожных. Пока я размешивал кусочек сахара, чтобы помочь ему раствориться в приятном коричневом настое, хозяин кафе опустился на пол и начал свою дневную молитву. Последнюю почти не было слышно, он шептал ее себе или, скорее, Аллаху. Я мог лишь восхититься рвением этого человека. Нельзя было не уважать мудрость пророка Мухаммеда, который так искусно научил своих последователей соединять жизнь религиозных обрядов с жизнью делового мира. Я мог противопоставить практическую ценность ислама лишь менее очевидной ценности хорошо мне известных дальневосточных верований – буддизма и индуизма, которые слишком часто стремились полностью отделить мирскую жизнь от духовной жизни.

Я привел только четыре случая из множества других, четыре примера, показавшие мне, что ислам означал для бедных и незнатных, для неграмотных и необразованных, для так называемых невежественных масс. А что он значил для средних и высших слоев общества? Насколько мне удалось понять, он означал менее сильную веру, ибо религиозные основы здесь, как и в каждой стране Востока, ослабили проникшие в Египет начала западного научного образования. Я не критикую, а отмечаю данный факт как неизбежное явление, поскольку твердо убежден, что для жизни необходимы как вера, так и наука. Мусульмане, мыслящие шире, теперь приходят к тому же заключению. Они понимают, что рано или поздно ислам должен будет поддаться влиянию XX века и современному духу, однако им известно, что для этого не нужно пить яд материализма, полностью отрицающего духовное начало. И все же, принимая все в расчет, факт остается фактом – высшие классы Египта более религиозны, чем высшие классы Европы и Америки. Желание верить живет в каждой капле крови восточного человека, и он не может от него избавиться.

В качестве типичного примера картины, которую я наблюдал в конторах и домах, расскажу о том, что видел в кабинете своего друга. Так случилось, что я зашел к нему незадолго до полудня и выпил непременный стаканчик персидского чая, пока он

выполнял свою работу. Это был занятой человек, работавший главным инспектором при правительстве.

Кабинет его превосходительства Халеда Хассанейна Бея был обставлен вполне современно и, если бы не длинный текст из Корана, висящий в рамочке, мог бы вполне сойти за обычный европейский кабинет. Его превосходительство сидел за столом, покрытым стеклом, постоянно говорил по телефону и хранил бумаги в шкафах с раздвигающимися дверцами.

Как раз перед полуднем в кабинет вошел очередной посетитель – один из подчиненных-инспекторов. Через несколько минут его превосходительство спросил:

– Не возражаете, если я сейчас помолюсь?

Я, конечно, заверил его, что нисколько.

Были развернуты коврики, оба мужчины разулись и распростерлись в обычной манере. Добрых двенадцать минут они были заняты молитвами, в то время как служащие продолжали работать, посыльные входили, оставляли бумаги и покидали кабинет в атмосфере полного безразличия. Двое молящихся будто были одни и совсем не обращали внимания на мое присутствие. Когда они закончили молиться, то поднялись, снова сели за покрытый стеклом стол и продолжили обсуждать дела.

Это событие произвело на меня большое впечатление как нечто, чего я никогда не видел ни в одном западном учреждении. Нигде в Европе и Америке нельзя наблюдать такую картину. Там в середине дня люди стали бы торопиться на обед, а здесь, в Египте, эти два человека сначала помолились, а уже потом задумались об обеде.

Полагаю, что, если бы мы на Западе верили по-настоящему, тогда этот случай стал бы и примером, которому надо следовать, и уроком, на который нужно обратить внимание. Но смогли бы мы в своей вере зайти так далеко? Сомневаюсь.

Именно это так поражало меня в Египте. Бог (Аллах) для мусульманина абсолютно реальное Создание, а не просто философская абстракция. Торговцам, слугам, рабочим, знати, пашам и офицерам ничего не стоит отложить дела в сторону, опуститься на колени и поклониться Аллаху не в мечети, а в кабинете, магазине, на улице или дома. Люди, которым никогда не приходит в голову встать утром или лечь спать, не поклонившись с почтением Аллаху, могли бы больше ничему нас не научить. У них, по крайней мере, есть этот обычай, которому они могли бы научить вечно занятый и поглощенный совсем другими мыслями западный мир. Я поднимаю здесь вопрос не об учении ислама, которое объясню в свое время, а о том, что стоит верить в Высшую Силу, как бы мы ее ни называли.Представьте себе человека, опустившегося на колени в Лондоне или Нью-Йорке на улице или в другом месте и публично поклоняющегося Богу, ибо он почувствовал призыв сделать это, чтобы вспомнить о существовании Того, Кто делает возможным продолжение нашего собственного существования! Над ним или станут смеяться и, возможно, жалеть наши чересчур умные современники, или же его арестуют за то, что он мешает движению транспорта и пешеходов!

* * *

Знак полумесяца сияет над Ближним, Средним и Дальним Востоком, хотя в последнее время его лучи быстро проникают в самые удаленные уголки Африки. И все же силу ислама нужно измерять не числом приверженцев этой религии, а благочестием, которое каждый из них отдает ей. Мы на Западе обычно любим вставлять перед словом «мусульманин» прилагательное «фанатичный», и если здесь мы не совсем правы, то и не заблуждаемся полностью. Речь идет о людях, придерживающихся догматов религии со страстью, которую мы утратили.

Почему?

Начнем сначала. Некогда в пещере на неровном склоне горы Хира в Аравии на коленях стоял человек и молился Всемогущему, чтобы чистая, неиспорченная вера первых патриархов снова стала известна его народу, погрязшему в грубейшем идолопоклонстве и суеверном материализме, которые они по ошибке принимали за религию.

Этого человека звали Мухаммед.

Он был среднего роста. У него были длинные волосы, бледное лицо с едва заметным румянцем, широкие брови, крупный рот и большой нос. Одежда Мухаммеда была проще, чем требовало его положение. Он был купцом и сделал себе имя во многих городах благодаря исключительной честности и надежности. Будущий пророк караванами возил товары даже в Сирию. Год за годом его верблюды медленно и степенно пересекали волнистые темно-желтые песчаные дюны и горные ущелья, везя тяжелую поклажу, которую начальник каравана в черном тюрбане продавал на далеких рынках. Ночью, когда его спутники спали, Мухаммед бродил вокруг и сидел на мягком ковре пустыни, размышляя о тайнах жизни и природе Бога. Загадочные звезды освещали серебряным светом его обращенное к небу лицо, погружая этого человека в свои секреты и отмечая его как избранного.