В поисках неприятностей
Шрифт:
Казалось, она тоже обдумывает мои слова. Наконец, она сказала:
— Да, я все время забываю, что вы ее нашли. Представляю, как тяжело пришлось вам и вашим друзьям. Наверное, полиция отнеслась к вам неблагосклонно?
— Вот именно!
Во всяком случае, сержант Парри. Предвосхищая ее вопрос, я добавила:
— Терри не убивал никто из живших в том доме. Я знаю, что не убивала ее, и знаю, что ее не убивали другие. Поверьте мне, я говорю правду!
— Я верю вам, Франческа. По-моему, я неплохо разбираюсь в человеческой психологии.
Мне никак не удавалось придумать предлог для того, чтобы завести разговор на интересующую меня тему. Вздохнув, я ринулась с места в карьер:
— Миссис Камерон, вы понимаете, что вам может угрожать опасность? Злодей… или злодейка… словом, тот, кто убил Терри… возможно, как-то связан с вашим домом или с конным заводом.
Ариадна молча следила за мной, никак не помогая мне, хотя я снова покраснела — на сей раз от смущения.
— Дорогая моя, — ответила она, — за меня вам совершенно незачем беспокоиться. К вашему сведению, я вполне способна сама за себя постоять.
Мне показалось, что ее даже позабавили мои слова.
Почти так же, слово в слово, я совсем недавно сказала Ганешу, только о себе. Он тогда мне не поверил, и я сейчас не поверила Ариадне. Но пока я ничего не могла поделать. Я начала понимать, какую досаду — и какое бессилие — испытал Ганеш из-за моего упрямства. Ариадне просто не хотелось верить, что злоумышленник, кем бы он ни был, может забраться в этот уединенный уголок сада и, не видимый никем из дома, протянуть руки и затянуть у нее на шее газовый шарф.
Как будто прочитав мои мысли, она улыбнулась и сказала:
— Франческа, здесь мой дом. Надеюсь, в своем собственном доме я нахожусь в безопасности!
Я тоже на это надеялась.
— По-моему, пора обедать, — продолжала Ариадна.
Она нагнулась и сняла кресло со стопора. Развернула его вручную, подтолкнув тонкими, обманчиво слабыми руками, и приготовилась возвращаться домой. И только когда колеса развернулись в нужном направлении, она нажала кнопку электромотора. Кресло, тихо жужжа, покатило по ухабистой тропке. Я шагала чуть позади, так как места рядом с Ариадной не осталось.
— Жаль, — как бы между прочим сказала Ариадна, как будто я была обычной гостьей, которой она показывала свой сад, — что вы не видели дом, когда был жив мой муж. Тогда за садом ухаживали куда лучше! — Она слегка возвысила голос, чтобы мне, идущей сзади, было слышно.
Я призналась, что мне рассказывали историю конного завода «Астар» и о том, как он получил свое название. Я понятия не имела, сколько лет живут лошади, но вряд ли тот самый первый жеребец, Астар, еще жив. Поэтому я спросила, сколько он произвел на свет жеребят и унаследовал ли кто-то из потомков его имя. Может быть, здешних лошадей называли как скаковых — а они, насколько мне известно, получали имена по родителям?
— Нет, только один жеребец носил имя Астар, — ответила Ариадна. — И после несчастного случая его застрелили.
Я так изумилась, что остановилась и издала взволнованный возглас.
Она остановила кресло и оглянулась на меня, вопросительно подняв брови.
— К сожалению, он тоже получил травмы, — пояснила она.
— Ясно… Наверное, сломал ногу? — Я смутно помнила: если лошадь ломает ногу, ее убивают.
— Нет, но у него остались шрамы и испортился характер. Чему вы так удивляетесь? Смерть — не самое страшное. — Она постучала пальцами по подлокотникам кресла. — Бывает и хуже. Когда видишь, что живое существо, которое было таким красивым и о котором так заботились, превратилось в жалкого калеку, неужели гуманнее сохранять ему жизнь? Нет. Иногда пуля милосерднее. Я сама никогда не боялась смерти. Иногда мне кажется, что я слишком долго живу. Древние греки говорили: те, кого любят боги, умирают молодыми. Смерть сохраняет красоту, силу, изящество и невинность. Жизнь постепенно разрушает все достоинства. Красивое существо, изуродованное непоправимо, лучше уничтожить.
Кресло снова ожило, зажужжало и покатило к дому. Я молча плелась позади. Мне хотелось закричать, что она не права. Она неверно понимает смысл жизни. Мир не создан лишь для молодых, красивых и богатых. В нашем мире есть место и для меня, и для Фитиля, и для Безумной Эдны. Безликие планировщики, решившие снести наш сквот, рассуждали точно так же, как Ариадна. Что старый дом уже не спасешь, что его не стоит спасать — слишком далеко зашел процесс разрушения. А мы свое жилище любили, несмотря на облупившуюся штукатурку и протекавшую крышу; если бы нам дали такую возможность, мы бы его спасли.
И все же я понимала: что бы я ни говорила Ариадне, какие бы доводы ни приводила, она бы просто не стала меня слушать. Наконец, я поняла, что так страшит меня в ней. Может быть, точно так же Ариадна страшила и Терри? Терри, куколка, любимая внучка и внучатая племянница, которой суждено было получить все, что могли ей дать Аластер и Ариадна! Но куколка упала с пьедестала и испачкалась. Ожесточилась, испортилась, превратилась в уличную девчонку с плохим характером… У нее тоже остались рубцы. Она стала «изуродована непоправимо».
«Красивое существо, изуродованное непоправимо, лучше уничтожить». Какие ужасные слова! Неожиданно в голову мне закралась ужасная мысль, от которой я похолодела. Я поспешила прогнать ее прочь.
Глава 15
Обедать с остальными Ариадна не стала. Насколько я поняла, обычно она обедала у себя в комнате, а потом отдыхала до вечера.
Войдя в столовую, я заметила, что Аластер и Джейми заговорщически перешептываются. При виде меня оба очень обрадовались. О приезде Маршии не было сказано ни слова — как и о визите Уоткинса. Может быть, отчасти прекрасное настроение Аластера объяснялось тем, что Маршии все же удалось с ним помириться? Пусть он на нее злился, должно быть, сегодня она сказала все, что требовалось.
— У меня для вас маленький сюрприз! — Аластер широко улыбнулся.
Его слова и интонация мне совсем не понравились, и я покосилась на Джейми. Его светящаяся радостью физиономия испугала меня еще больше. Судя по их поведению, они задумали веселую шутку, в результате которой третья сторона обычно чувствует себя униженной и беспомощной. Мне отчего-то показалось, что жертвой суждено стать мне.
— После обеда, — прокаркал Аластер. — Ешьте! — Наверное, так же подбадривают приговоренного к смерти, которому подают последний обед.