В постели с Президентом
Шрифт:
Лерой повесил трубку. За все годы, что он ее знал, он так и не научился спокойно относиться к ее поведению и разговору во время менструации.
— Ну так что? — спросила Гвен. — Оно того стоило? Я имею в виду наш поход в тюрьму.
Лерой быстро посмотрел на нее. Вопрос был, конечно же, каверзный.
— Да, — ответил он.
— Ты выяснил то, что хотел выяснить?
Одна из стратегических придумок, которыми пользуются все женщины — не задавать прямых вопросов, создавая таким образом впечатление (достаточное, чтобы убедить, если нужно, даже суд присяжных), что то, что мужчину в конце концов заставляют сказать, сказано им добровольно. Женщина якобы просто слушает благосклонно, иногда поддерживая разговор, в то время как парень рассказывает все сам. Поэтому почти всегда женщина спрашивает — «Ты удовлетворен результатами?» и никогда «Какие результаты?»
— Да, — сказал Лерой. —
— Ты удовлетворен результатами?
— В общем да.
— Расскажешь мне?
— О чем?
— Не знаю. О чем-нибудь.
— Слушай, Гвен, — сказал Лерой, слегка улыбаясь, что на него совершенно было не похоже. — Прими ванну, поскольку к счастью здесь таковая наличествует, и ложись спать, поскольку нам повезло и здесь есть большая удобная кровать. Думай о своих делах, а я буду думать о своих. Оно так безопаснее.
Это было — приглашение начать дуться. Плотные спиралеобразные волны неудовольствия Гвен наполнили квартиру. Лерой их проигнорировал, естественно. Вылив остатки вина в бокал, он закурил, встал у окна, и стал смотреть, как меркнет небо. Справа, вдали, на высоком холме возвышался импрессионистский собор.
Хлопнула дверь ванной. Лерой решил, что выбор у него — либо остаться здесь и [непеч. ] Гвен, либо запереть ее и идти туда, на Монмартр, и напиться, и может подраться с какими-нибудь африканскими сепаратистами или ирландскими освободительными силами или с французской полицией. Он хмыкнул.
Он вытащил все свои наличные и очень тщательно их пересчитал. Пятьдесят шесть долларов и десять центов. Достаточно ли, чтобы молодой паре прожить три дня в этой столице легкомысленного секса и преувеличенно сладострастной музыки? Может и достаточно. Но соблазн был огромен. Тайник суки размещался в левом верхнем стенном шкафчике, в кухне. Двойное дно. Лерой открыл шкафчик. Он заставил себя не пересчитать все деньги, которые там были. Нужно взять только четыреста евро. Или пятьсот? Да, пятьсот. Пятьсот евро. Завтра он сводит Гвен в какой-нибудь приличный и уютный ресторан, и может быть в театр, или еще чего-нибудь. «Лерой», — сказал он себе, «Лерой, [непеч. ] ты, презренный похотливый кабан, ты не забудешь, ты совершенно точно не забудешь выслать суке чек… Нет, ты пошлешь ей наличные. В книге. Ты пойдешь в Нью-Йорке в банк, разменяешь нужное количество долларов, накинешь пятьдесят евро, вложишь в книгу, и отнесешь книгу на почту. Посылку зарегистрируешь. И ты обязан не забыть об этом! А раз не забудешь, тогда почему же только пятьсот? Возьми семьсот. Доложишь лишних не пятьдесят, а сто. Вот и славно. Так и сделаю».
Некоторые высокопоставленные господа имеют привлекательных взрослых дочерей, и приятно бывает провести время с одной из таких дочерей, но последствия всегда перевешивают полученное удовольствие. Им всегда даешь больше, чем взял. Так получается. Поэтому нужно брать столько, сколько сумеешь, как можно больше, иначе какой же смысл, чтоб их всех черти разорвали.
Он поставил второе дно на место и закрыл шкафчик. Теперь у него были деньги на то, чтобы напиться, и на то, чтобы хорошо провести день с Гвен завтра. Он представил себя на Монмартре, пьющего до закрытия последнего кафе, а потом шагающего к ступеням перед собором с тремя бутылками в рюкзаке, и продолжающего пить до рассвета. Здорово. Но тут ему пришло в голову, что он таким образом оставит Гвен одну на долгое время. Представь себе — вернешься, а ее здесь нет. Какие бы ни были причины. Именно это и произойдет, если он сейчас уйдет, понял он. У нас обоих есть здесь дело. Сейчас не время потакать собственным капризам. Как-нибудь потом.
А может взять ее с собой? Несчастная баба, она так измоталась за всё это время. Было бы жестоко волочь ее куда-то прямо сейчас. Она пойдет, если я ее попрошу, подумал он. И даже дойдет пешком до вершины холма, хотя у него теперь есть деньги на такси.
Он осознал, что в ванной льется вода, и льется давно. Он и сам любил понежиться под душем, но все-таки. Он постучал в дверь. Ответа нет. Он постучал еще раз, сильнее.
— Гвен! Эй, Гвен!
Молчание. Он открыл дверь. Гвен сидела на полу, спиной к стене, бедра обернуты сукиным полотенцем, грудь наружу. Хорошая грудь, кстати сказать. Он думал, что грудь у нее отвисает. А она не отвисает. Глаза Гвен закрыты, выражение лица спокойное, мирное. Лерой потянулся к крану и выключил душ. И некоторое время заворожено смотрел на непроизвольно забывшуюся сном Гвен. Равенство, неравенство — каждый мужчина желает ощущать себя время от времени благородным рыцарем — это в подсознании заложено. Он нагнулся и взял ее на руки. Она что-то пробормотала, вздохнула, вытерла губы об его плечо, и заютилась. Его попытка переместить
Нельзя смотреть на спящих как дети — можно разбудить. Лерой подумал — не просидеть ли ночь вот так, на краю матраса, робко. Он прикинул, что ему придется вести себя очень тихо и не курить. И свет придется выключить. Ну уж нет. Никакая женщина, как бы желанна она не была, не укротит свободную душу просто так, за здорово живешь. Он подождал еще минут пять, а затем накинул пиджак и вышел из квартиры. Замок он закрыл с помощью той же заколки для волос, которую давеча использовал, чтобы войти. Дурацкие французские замки не защелкиваются автоматически.
Вместо того, чтобы идти к Монмартру, Лерой проследовал на юг вдоль канала. Кругом было пустынно. Небо почти темное. Шлюзы канала все еще можно было видеть — их освещали остаточные отблески, закат, угасая, проявлялся отдельными пятнами тут и там.
Сунув руку в карман пиджака, Лерой обнаружил там дыру. Замечательно. Зажигалка, стало быть, где-то за подкладкой. Он стал искать ее ощупью, сжав для начала край пиджака. Пальцы набрели на округлый предмет. Пуговица? Нет, слишком толстое что-то. Он снял пиджак и, копаясь и ругаясь, выудил из него зажигалку. Округлый предмет вылезать отказывался. Лерой посмотрел по сторонам. Одинокая фигура двигалась к нему, следуя вдоль канала на север и имитируя походку нью-йоркских репперов гангстерского типа — приподнимающуюся и катящую, будто на лошади человек едет, и при этом раскачивается из стороны в сторону. Лерой подождал, пока фигура не поравняется со шлюзом, и пошел на перехват.
— Мсье? — сказала фигура.
Лерою показалось комичным это «Мсье?» вместо «Ну ты!»
— Мордой к стене, — велел фигуре Лерой.
— Простите?
Точным натренированным движением Лерой схватил фигуру за воротник и пихнул парня в стену, а для доходчивости ткнул его кулаком в спину, к востоку от позвоночного столба и к северу от почки, не желая наносить непоправимых увечий.
— Дернись, пожалуйста, хоть раз, — сказал он. — Мне нужен предлог, чтобы я мог что-нибудь у тебя внутри сломать. Что-нибудь важное. Что-нибудь, на чем доктора карьеры делают.
Обыскав парня, он нашел в заднем кармане смехотворно низко сидящих штанов то, что искал — нож с выскакивающим лезвием.
— Спасибо, — сказал Лерой. — Можешь идти, только на глаза мне больше никогда не попадайся.
— Мсье! — запротестовал молодой человек.
— Ты что-то сказал?
— Нет.
— Вали.
Парень медленно пошел прочь. Лерой сделал угрожающее движение. Парень ускорил шаги, забыв о раскачивающейся походке — шел, как опытный путешественник, знающий, что должен пройти еще много миль до того как позволит себе сделать привал и соорудить уютно потрескивающий, душевный костер на поляне, у края рощи. Лерой сделал шаг в его направлении. Путешественник перешел на рысь.
Лерой надавил кнопку. Лезвие выскочило из ручки со зловещим щелчком. Не очень острое. Лерой поточил его об гранитный край тротуара и разрезал подкладку.
Странный предмет, оказалось, приклеен к подкладке. Батюшки. Он сразу понял, что это за предмет. И покачал головой.
— Неисправима, — пробормотал он.
Ему захотелось вернуться в квартиру, но он передумал. Пусть спит.
В кварталах, ютящихся между Пармантье и Републикь, канал уходил под землю, и перекрытие образовывало бульвар, с липами по середине. Лерой повернул налево, дошел до Републикь, и выпил виски в американо-ирландского типа пабе чей персонал состоял исключительно из бывших и будущих преступников. Их одежда и стрижки, в гротескно-уличном французском стиле, делали бармена, менеджера и официантов похожими на классических французских гангстеров, какими их показывали в парижских фильмах семидесятых годов прошлого века. Группа мощных немецких мужчин и женщин занимала два столика в углу. Лерой немного понимал по-немецки, но орущее в стратегически развешенных динамиках стандартное американское диско позволяло выхватывать из общего говора только отдельные слова. Лонгайлендская пара у стойки вела вялую беседу. На пути в туалет Лерой незаметно бросил трансмиттер Гвен в сумку женщины, одновременно ловя фрагмент беседы. Пара обсуждала черного соседа, недавно въехавшего в дом напротив. Несмотря на то, что новый поселенец им не нравился, они сглаживали острые места и употребляли вежливые эвфемизмы, принятые в данный момент. Весь мир, в понятии Лероя, состоял из реакционеров, слишком робких, чтобы высказать возражения честно, и недостаточно раскрепощенных, чтобы принять новые реалии. Недовольные овечки.