В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Приходил. Из-за меня девицы еще не ломали себе шеи, поэтому меня бы заела совесть — как же ты без моих апельсинов? — он сказал это так серьезно, а я отчего-то представила себе этого сурового мужчину в белом халате и с авоськой в руках, из которой торчат ярко-оранжевые плоды, что моментально почувствовала цитрусовый запах и рот наполнился слюной. Не удержавшись, я сдавленно хихикнула. — Ну вот, — голос его обволакивает и я мельком все-таки глянула на него, чтобы увидеть, как разбегаются лучики от его глаз, — так уже лучше. Бьюсь об заклад, ты захотела кисленького.
— Люблю апельсины, может быть потому, что они у нас редкость, — накручиваю светло-русую тяжелую прядь на палец, ловя откровенно заинтересованные взгляды Бермана, хотя и не хочется тешить себя пустыми надеждами. И вот еще вопрос — куда делась моя решимость оставить его одного? — Знаешь, я все-таки лучше пойду. Я и правда не хотела тебе мешать. Ни тогда, ни сейчас.
— Мия, прошу, прости меня за резкость, — он перехватил мою руку, когда я уже встала и потянул обратно. — Это был не очень хороший день для меня, я был пьян и мне не стоило сидеть в баре, но знаешь… Мне было легче там, среди людей, пережить этот день. И мне очень хотелось, чтобы ты подошла. Глядя на тебя, я верю, что жизнь не остановилась или исчезла, она продолжается.
— Зачем же ты оттолкнул меня? Да еще и так грубо? — от воспоминаний губенки затряслись опять, хоть я и сдерживаюсь изо всех сил. — Хотя, прости, я тоже была хороша…
— Я знаю, что нужно перевернуть эту страницу, мне все говорят про нее постоянно, талдычат, что нужно жить дальше, а для меня это все был пустой звук. И только совсем недавно я стал опять чувствовать жизнь со всеми ее красками. Ты благодарила меня за то, что я тебе помог, так вот сейчас у тебя есть хорошая возможность сделать для меня то же самое — останься со мной. Я… очень прошу.
Я кивнула и села обратно. Находясь рядом с ним, я начинаю вести себя как полная дура. Плохой знак.
— Расскажи про нее? — сердце опять застучало и в пот бросило. Такая реакция меня позабавила бы в ином случае, но сейчас отчего-то снова захотелось выпрыгнуть из вагона. — Прости, если тебе тяжело, то, наверное…
— Про Хелен? — я снова закивала, и Берман откинулся головой на стену вагона, прикрыв глаза. — Она была совершенно несносной, — даже не глядя на него, я поняла, что он улыбается своим воспоминаниям. — И совершенно не подходила для тихой и спокойной семейной жизни. Она горела, была самой настоящей бесстрашной…
— Урожденной?
— Да… Все, за что бы она ни бралась, у нее получалось. Наверное, встретила бы она человека, более подходящего, чем я, они были бы гармоничной парой, но мы поженились, когда мне было уже тридцать, а ей всего лишь 23. Я тоже все тянул, случайные связи, ни к чему не обязывающие романчики… А тут яркая, горячая девушка. Она хотела служить, все силы бросала на карьеру, к 25 уже командовала отрядом, получила звание сержанта… И я не препятствовал ей, я… очень любил ее.
— А дети? — тихо-тихо и очень осторожно спрашиваю, хотя если бы у Бермана были дети, скорее всего, мы бы общались.
— Сначала ей было не до них, я хотел, но никогда не настаивал. Потом вроде бы она согласилась, но все что-то мешало — то ей нужно было чуть-чуть дослужить до следующего звания, то подтвердить его, то она оказалась единственным специалистом по работе под прикрытием и ее позвали в особую группу — такой шанс нельзя было упускать. Я со всем соглашался, но тоже не молодел… Наконец, она вернулась в Яму, записалась в патруль, и мы решили, что самое время родить ребенка, когда… Хелен погибла. Никогда не могла плохо делать свою работу, всегда все должно было быть наилучшим образом. Конечно, она не могла упустить того воришку, ведь это ее служба… Мне не стоило отрывать ее от работы, останься она в особой группе, занималась бы тем, что ей было больше всего по душе… И я знаю, что ей непросто далось решение осесть во фракции, но она любила меня и тоже хотела ребенка. Во всяком случае любая другая мысль сводит меня с ума…
— Энди… Мне так жаль… — я совершенно безотчетно накрыла своей ладошкой его лапищу и удивилась, какая же она огромная. Стоило дотронуться до сухой, грубоватой кожи, как сдавило горло и стало нечем дышать. Черт, ну вот какого хрена у меня такая на него реакция, если он все еще по своей жене тоскует, черт его подери… Блин, ну о чем я…
Мы оба замерли, приноравливаясь к чему-то новому, до сих пор неосознанному нами, во всяком случае я приноравливаюсь, потому что он смотрит на меня и губы у него подрагивают, будто он пытается сдержать смех. О да, я очень смешная в своей попытке его пожалеть. Снова стало неловко, слова все куда-то испарились, мне совершенно не нравится это, раньше я никогда не терялась при парнях и язык у меня всегда был как помело…
— Ты сказал, что опять стал чувствовать жизнь. Почему? — ляпнула я первое что пришло в голову. Хотя не надо было бы лезть к нему в душу, тем более он снова ухмыляется. Отчего все время кажется, что он смеется надо мной? Мужчина еще какое-то время меня разглядывал, пока я десять раз успела пожалеть о своем вопросе и, наконец, после довольно долгой паузы ответил.
— Я встретил женщину, с которой у меня никогда и ничего не может быть, — на меня он не смотрит, и это «ура», потому что щеки мои заливаются румянцем так стремительно, что заслезились глаза. — И которая вряд ли когда-нибудь ответит мне взаимностью. Но благодаря ей я понял, что действительно надо двигаться дальше…
Ну вот все и решилось. Хм, он, оказывается, влюбился, а я-то… А вот что я? Чего собственно я, если все и так было понятно. Я что, на что-то надеялась, оказывается, вот ведь дууура полная! Не зная куда девать глаза, я бросила взгляд на запястье Бермана, где тускло поблескивал циферблат командирских часов.
— Ты в курсе, что комендантский час уже начался? — спросила я, только чтобы перевести разговор на другую тему. Отчего-то было как-то не по себе оттого, что он мне сказал. — Ты куда ехал-то?
Берман уже хотел мне ответить, когда снаружи раздались выстрелы, ругань, отборный мат. Слышно было, как дверь соседнего вагона со стуком отъехала в сторону, мы вскочили и я уже хотела было открыть створку.
— Подожди, — остановил меня Берман. — Патруль разберется, если там выстрелы, будет опасно…
Поезд вдруг стал тормозить так резко, что удержаться на ногах не было никакой возможности. Я начала заваливаться назад, но снова неожиданно оказалась в крепких руках. Приняв основной удар на себя, Берман впечатался в железную стену вагона спиной, не выпуская меня из объятий, а, наоборот, только сильнее прижимая. Визг тормозов, скрежет ввинчивается в уши, а я никак не могу определиться, что мне сейчас больше хочется — так и стоять всю жизнь или брыкаться, пока он меня не отпустит? Знаю только одно, мне даже стало нравиться, как он меня все время обжимает. И вырываться не очень-то уж тянет… Даже скорее наоборот…