В прятки с отчаянием
Шрифт:
Раньше я никогда не понимала Люси, ну как можно убегать от всех и прятаться по чердакам и закоулкам, ее в этом Ив поддерживала, но та скорее больше из хулиганских побуждений, чем из необходимости побыть одной. А я всегда любила большие компании, и только последнее время меня так тянет спрятаться от всех, несмотря на то, что вид пустой Ямы вызывает отвращение. Пусть Яма всегда будет полна народу, но… меня там не будет. Вот такие противоречия, да… Что творится в моей голове?
А поезда я всегда любила, сколько себя помню, столько к ним и тянет. Отец не позволял мне девчонкой запрыгивать в вагоны, хотя лидер своих мальчишек водил в депо только-только они ходить научились, мамка рассказывала… А мне приходилось всю свою жизнь, тайком и прячась, пробираться к железной дороге, ждать, когда поезд притормозит настолько, чтобы зацепиться за поручни последнего вагона и ехать снаружи, не помня себя от восторга… Пока однажды меня не поймал Андреас и не отвел к отцу, который не очень был ласков с ремнем в руке! А еще тогда как раз кто-то из детей погиб, так же вот, цепляясь за вагоны, и взрослые бдить за нами стали неусыпно, еще и старших подключили.
Но теперь, как говорится, все позади. Сейчас я могу сколько угодно кататься, до комендантского часа осталось еще много времени. Если кто и есть в составе, так только патруль. А они обычно едут впереди, сзади вагоны пустуют.
И правда, с легкостью запрыгнув, когда поезд чуть притормозил отъезжая от второй стоянки, я оказалась в абсолютно пустом вагоне, и, прислонившись к прохладной железной стенке, достала заветную пачку. Давно надо было бы уже бросить, да все никак не выходит у меня. Или не хватает силы воли, наверное. Или желание не такое уж сильное… С наслаждением втянув вредные смолы, я выпустила дымок в приоткрытое окно и глубоко вздохнула, гипнотизируя оранжевый тлеющий огонек.
Что-то все девчонки разбрелись у нас по парочкам. Иви не вылезает из койки с Гэбом, Люси все время витает в облаках и, кажется, практически поселилась в Эрудиции, во всяком случае мысленно она всегда там. И хоть я очень и очень за девчонок рада, так хочется чьей-нибудь поддержки… Я не одиночка по жизни, просто… все те, кто окружают меня отчего-то стали казаться мне какими-то недалекими и тупыми. Не Иви с Люси, конечно, а вот парни, так просто выбешивают своими вечными домогательствами и шутками ниже пояса. А девицы, с которыми приходится жить бок о бок в общаге, только об этих самых парнях и говорят, расписывая, кто как накачался, да у кого какой член…
После клуба, когда мы оторвались с Иви и Люси безо всяких парней, я почувствовала, что я могу жить. Смеяться могу, оказывается, танцевать до упада, а потом охать от головной боли с утра и пить аспирин, вспоминая, как вчера было весело… Я думала никогда больше не смогу! И даже парни, что подваливали к нам и были, естественно, посланы, не вызывали такой жгучей ненависти, как раньше, и не хотелось поотрывать им все причиндалы к чертовой матери, только бы убрались с глаз долой…
Иви сначала притихла, а потом стала пытаться познакомить меня с кем-нибудь из парней, и даже попадались среди них симпатичные, но… Все не то. Не знаю почему. Хочется чего-то другого, более… надежного, что ли, потому что каждый раз, когда я смотрю в масляные глазки какого-нибудь козла, которому нравятся лишь мои формы, я вспоминаю, чем у меня это закончилось и не хочется больше ничего. Даже жить. Наверное, я решила ни к кому больше не привязываться, чтобы забыть, каково вырывать из сердца целые куски. Резко встряхнув головой, отгоняю непрошеную картину и сжимаю зубы. К этому привыкнуть невозможно, и больно так, что дыхание перехватывает…
Я уже притушила окурок и хотела было выбросить его, когда вагонная дверь со стуком отъехала и внутрь запрыгнул человек, на первый взгляд вроде бы бесстрашный. Я притаилась в углу, потому что никак не ожидала здесь увидеть кого-то, тем более это мог быть кто угодно, и изгой, и дружинник — среди них много бывших членов нашей фракции.
Мужчина не стал закрывать дверь полностью, остановившись рядом с ней. Сложил руки на груди и стал задумчиво смотреть на проносящийся мимо пейзаж. Что-то в этой фигуре показалось мне знакомым, и уже через минуту я узнала его. Тот самый человек, думать о котором мне последнее время физически больно и тоскливо. Сердце забилось где-то возле горла, щеки сразу же запылали. Мне его никогда не понять, он будто пришелец из других миров, я никогда не смогла бы с ним просто разговаривать, смеяться, толкаться, как это делаю с другими парнями… Вообще, в его присутствии я забываю о том, что каких-то три месяца назад знала, как общаться с любыми мужчинами без тени робости. Но… честно говоря, многое бы отдала, чтобы все было не так.
Берман почувствовал мой взгляд и обернулся. Не знаю, что он там рассмотрел в темноте вагона, но ухмыльнулся, опустил голову и снова на меня уставился.
— Привет. Не ожидал никого тут увидеть, — сообщил он мне миролюбиво. А у меня сейчас пульс, как у птички колибри.
— Простите. Не хотела вам мешать. Сейчас поезд проедет мост, и я спрыгну.
Я поднялась и уже сделала пару шагов в направлении двери, когда мужчина преградил мне путь.
— Я вовсе не против твоей компании, Мия, — сказал он негромко, рассматривая сверху мою макушку. Черт, какой он все-таки высокий, мать его. Когда мы ездили в подворотню, я как-то не обратила на это внимания. — Если дело только во мне, я прошу, останься.
— Нет уж, не буду докучать вам своими детскими капризами. Это вы меня простите, что полезла к вам в неподходящий момент…
— А ты, значит, обиделась? — спросил он насмешливо, а я никак не могу взять в толк, а что тут смешного?
— На обиженных воду возят. Я просто сделала правильные выводы и хочу спрыгнуть. Нам с вами не по пути.
Вот. Пусть знает. Что знает, о чем вообще? А сама больше всего на свете хочу, чтобы он вот так и стоял у меня на дороге и не позволял пройти. Что я делаю? Что мы все делаем, а?
— Жаль, — Берман делает шаг в сторону, освобождая дорогу, и мне ничего не остается, как гордо прошествовать к выходу. — Я думал нас судьба свела тут, и мы сможем… поговорить.
— Я боюсь, что мои детские визги будут вам не по душе. Снова. Так что лучше пойду, — я уже возле самой двери смотрю на протекающую мимо полосу железнодорожного полотна, а сразу за ней насыпь, спрыгнуть тут — гарантированно сломать себе шею. Черт, теперь нужно ждать, когда пригорок закончится… А, может, ну его к черту? Не такой уж тут крутой склон, чтобы так трястись, в конце концов, бесстрашная я или нет!
Примерившись так, чтобы не стукнуться о какое-нибудь дерево, вылетая из проема, я уже почти оттолкнулась, когда сильная, прямо-таки железная хватка не дала мне завершить прыжок, затянув обратно в вагон. Дверь при этом сразу же захлопывается, а я стою прижатая к поджарому мужскому телу, и самая первая реакция вырваться, зарядить по роже… Я дернулась было, но он не отпускает.
— Руки убрал! — рявкнула я, не оставляя попыток выкрутиться из его рук. Когда уже хотела как следует лягнуть его по ноге, Берман разжал объятия и я чуть было не рухнула прямо на пол вагона. Мужчина не дал мне завершить начатое, то есть позорно свалиться прямо к его ногам, и я подумала, что его прикосновения не так уж противны, во всяком случае, мои попытки освободиться были весьма сомнительны. Немного обретя равновесие, я вырвала свой локоть из его цепкой, такой крупной мужицкой ладони и села, прислонившись к стальной стене, уткнувшись лбом в коленки.
— Какая же ты еще глупенькая, Мия, — говорит Берман, приглаживая мои растрепанные волосы. — Из-за обиды и гордости свернуть себе шею, по-твоему, это очень хорошая идея?
— Я просто не хочу навязываться, — мой голос звучит глухо из-за того, что я пристально рассматриваю мысочки своих ботинок. Грубить ему так уж откровенно почему-то неудобно. Или просто не хочется.
— Ну да, лучше покалечиться, чтобы я потом к тебе в больничку приходил, так, что ли?
— А ты бы приходил? — вопрос получился такой детский и жалостливый, что я моментально разозлилась еще больше — на себя, на него и на весь мир заодно.