В прятки с отчаянием
Шрифт:
— А ты не хочешь попробовать что-нибудь новенькое? — вывернулась я от него и отскочила в сторону, плавно покачивая бедрами расстегивая куртку.
— О, моя девочка хочет устроить мне стриптиз? — заухал радостно Колин. Гамадрил.
— Дааа, — тяну я кокетливо, — а может и… что-то поинтереснее…
— О, ла-ла, цыпочка, я смотрю ты времени даром тут не теряла… Ну же, покажи чему тебя научил твой старик… Иди ко мне, у меня член уже колом стоит…
Я выхватываю из-за пояса нож и втыкаю ему в глазницу, следом, вытащив клинок с хлюпанием, обтираю от остатков глазного яблока и не обращая внимание на вопли отрезаю его хер, «стоящий колом».
На самом деле нет. Это всего лишь глюк. Иллюзия. Мечты… Я продолжаю покачивать бедрами, медленно снимая с себя топик и тяну время, чтобы транк успел подействовать. Сейчас, уродец, сейчас тебе будет полные штаны удовольствия…
Люси
Тревис нашлась на тренировочной площадке, самозабвенно зло мутузящая грушу так, что та вот-вот грозится сорваться с креплений. Наверное, хотела побыть одна, подумать. Нам горько, обеим. Мы потеряли тех, кого любили и ни чем эту утрату на заглушить. Тихо подкрадываюсь ближе, стараясь не скрипеть песчаной насыпью под подошвами.
— Явилась, наконец? — спрашивает она резко, не поворачивая головы. Кто-нибудь, верните мне прежнюю Мию, живую, счастливую, а не этот обтесанный выпавшими на ее долю испытаниями, кусок жесткого гранита.
— Да вот соскучилась что-то… Давай, помогу? — киваю я на мотающуюся туда-сюда грушу.
— Не-а. Все равно уже пора заканчивать, — удосужилась на меня посмотреть и снова отвернулась, ничего не спрашивая. Были бы какие новости, я б ей первой по коммуникатору сообщила.
— Может тогда пойдем куда с тобой посидим? Два месяца тебя не видела.
— Да сколько угодно! Как раз сейчас мне это нужнее всего, но сперва пойдем-ка со мной.
Ми беззастенчиво хватает меня за руку и как бульдозер тащит за собой. На мое робкое предложение рассказать, чего хоть случилось, она нехорошо усмехается. Объяснения ее поведению находятся, как только она толкает дверь своей комнаты и включает свет…
— Оп-ля! Ниче ты так без меня развлекаешься… — ахаю я, рассматривая распластанного звездой на ее кровати парня. Колин Месснер, чтоб его, собственной примерзкой персоной. Лежит тут, наверное скучает… Смирно так лежит, крепко привязанный, а во рту кляп. Замечаю у него в нескольких местах уже подсохшую кровь. Не слишком много, ничего страшного… Он промаргивается, пытаясь разглядеть, что происходит, а потом его глаза на потной роже наливаются прямо-таки ненавистью. Ну-ну, дырку не прогляди. Интересно, а чего это моя любимая подружка задумала? — Ми, это кто ж этого козла выпустил в цивилизационное общество? — чуть отойдя от шока, поинтересовалась я. — Или он сбежал?
— Выпустили, ублюдка, — горько хмыкает под нос Тревис, выуживает из полки бутылку чего-то крепкого и делает глоток. Молчит немного, дышит шумно, пытаясь справиться с эмоциями. Аж голос сел. — И ко мне прямиком припи*довал, как ни в чем не бывало. Потрахаться захотелось!
— Это он, конечно, не подумав сделал. Ну, надеюсь, ты не собиралась расчленить его и прикопать по-тихому за стеной?
— А что, так можно?
Ого-го! Брыкливый какой, словно мул. Ух… убить готов, только развяжи. Конечно, мы не всерьез, но от нахлынувших воспоминаний, что этот урод сделал с Ми, у меня аж кожу между лопаток стягивает. А ей каково сейчас?! Подумав немного, глубоко вдыхаю, и выдыхаю. Почему нет, собственно?
— Любой твой каприз, хочешь, ножовку принесу? — пока Месснер затихнув, прислушивается к нашему разговору, наигранно невозмутимо предлагаю я, отобрав у нее бутылку. Да, это то, что нужно. — И музычку погромче врубим, чтоб никто не услышал. Вот только койку же всю изговнит… А вдвоем справимся?
— Спра-а-авимся, — хищненько оскаливается подружка, сдувая светлую челку со лба. — Он же сам хотел развлечься втроем, вот мы его сейчас и вы*бем как следует. А потом кастрируем! Че ты там мычишь, боров вонючий, — пнув резко оживившегося придурка ногой, выплюнула Тревис, — за отросток свой испугался? Было б чего жалеть, — и сдергивает подушечку до этого прикрывающую срам извивающегося ублюдка.
— Фууу, никогда не понимала, чего ты в нем нашла, а теперь и недоумеваю, — тыча на растатуированное тело, прыснула я, — или это он с испугу спрятался?
— Ладно, поржали и хватит, а то так и до греха недалеко… Как на счет чистосердечного признания, Колин? А? — вздохнула бесстрашная, передавая мне в руки небольшую видеокамеру. Ми подходит к нему, присаживается рядом, поднося к причиндалам нож. — Сейчас я кляп выну… орать бесполезно. Никто тебе не поможет. И ты подробненько, а главное честно и без запинки расскажешь о том, что тогда произошло в моей комнате. Всё-всё! Только в этом случае, уйдешь отсюда невредимым. И забудешь обо всем навсегда, иначе запись будет обнародована. Если нет, отрежу яйца. Их эрудиты еще не научились восстанавливать. Ясно? Согласен — кивни.
Он таращит на нее глазенки и кивает. Получив согласие, Тревис выдергивает кляп.
— Суки, вам это с рук не сойдет…
— Да загнохни ты, падаль, — и смачный удар поддых обрывает поток его угроз. — Еще как сойдет, никто про тебя и не вспомнит, — глаза у Ми дурные, улыбается.
— Да пырни ты этого пид*раса, пусть помучается. Тебя он не жалел! — зашипела я, подавив в себе желание немедленно треснуть эту сволочь бутылкой по черепу. Злость берет… аж в глазах темнеет. Вот ни капельки не жалко этого урода, насильника, для которого Ми была вещью. Который чуть не убил Джая. Хорошие, замечательные парни погибают, их не вернуть, а такое дерьмо осталось живым, чтобы и дальше поскудить… Бесит-бесит-бесит!
— Ускорим процесс… Люс, снимай, — острое лезвие надрезает кожу возле самого сокровенного у мужиков, выпустив тоненькую струйку крови, неглубоко, но пересраться ему хватает. И замирает, ожидая потока признаний, медленно вдавливаясь в пах. Колин делает круглые глаза, чертыхаясь сквозь зубы, понял, что шутки кончились, еще более стремительно кивает. Вот теперь он точно боится. Ой, как трогательно… Где ж твоя храбрость, а?
Задавая наводящие вопросы, постепенно выдавливаем из него, так сказать, чистосердечное, записав все на камеру. Бесится, дергается, злится, но рассказывает все, как миленький, как ни странно, обливаясь потом и кое-где кровью. Смотреть на него противно. А строил-то все время из себя!
— И что с ним делать теперь? — брезгливо спрашиваю у Тревис, запивая мерзкое ощущение крепким напитком.
— Слушай сюда, голубок, — информирует она ожидающего свою участь ублюдка. — Если ты хоть раз появишься возле меня, или возле нее, или задумаешь хоть как-то отомстить, то это животрепещущее видео увидят все бесстрашные. Сколько ты проживешь после этого? Усек?
— И что, мы просто так его отпустим? — сокрушаюсь я, гадая, чем бы этой пакости растатуированной от шеи до пяток еще насолить. — Ми, а у тебя маркеры цветные есть, всегда хотела попробовать себя в нательной живописи?