В пылу любовного угара
Шрифт:
А вот и ее двор. Алёна постояла под сиренью и поблаженствовала. Чудесный аромат! И вот-вот жасмин зацветет… Наверное, сегодня музыку не стоит включать вечером – в прошлом году в это время соловьи пели прямо тут, во дворе, в вершинах берез. Вдруг и сейчас удастся услышать их голоса?
Наша героиня медленно поднялась на крыльцо и остановилась, роясь в сумке в поисках ключа от домофона и оглядываясь на сирень и березы. Тут домофон вдруг пискнул, и дверь открылась. В проеме стояли два человека в милицейской форме.
– О, как здорово, что вы меня впустили, – улыбнулась Алёна. – Разрешите пройти?
– А вы случайно не гражданка Ярушкина из семнадцатой квартиры? – спросил один из милиционеров, тот, что повыше ростом и смуглый.
– Она самая, – сказала Алёна. – А что? Какие-то проблемы с охраной? Вы из отдела охраны?
– Да нет, мы из райотдела, – сообщил смуглый. – Младший лейтенант Скобликов. Скажите, гражданка Ярушкина, у вас есть разрешение на ношение огнестрельного оружия?
– Господь с вами! – изумилась Алёна. – Ни разрешения, ни…
– Если нет разрешения, почему вы его храните? – перебил Скобликов.
– Что я храню?! – вытаращила глаза Алёна.
– Огнестрельное оружие, – терпеливо повторил Скобликов. – Поступило заявление. Позвольте пройти в вашу квартиру, гражданка Ярушкина. Дело серьезное, и на улице его мы решать не будем.
И он сделал приглашающий жест, пропуская Алёну в подъезд.
Она вошла медленно, со странным ощущением, что входит в тюремную камеру, и тяжелая подъездная дверь медленно и пугающе захлопнулась за ней… совершенно как дверь камеры.
Правда, не прозвучало необходимого (если судить по романам) скрежета надзирательского ключа в замке. Но, с другой стороны, наверное, бывают в камерах и автоматические двери, верно?
* * *
– Что вы так удивились? – спросил Алекс Вернер, ухмыляясь. – Неужели не ожидали увидеть меня? Я же говорил, что непременно появлюсь в «Rosige rose» в первый же день, когда вы выйдете на службу. Только не говорите, что вы об этом забыли.
– Забыла, ну и что? – буркнула Лиза, делая движение проскользнуть мимо него и войти наконец в ресторан. Но Вернер схватился обеими руками за перила и перегородил перед ней лестницу.
– Куда же вы спешите, милая фрейлейн? Как это говорят в России… Работа не волк, поэтому в лес не уйдет?
– Не убежит, – поправила Лиза, снова раздражаясь оттого, что Вернер так хорошо знает русский язык.
– Не убежит, пусть будет так, – покладисто согласился он. – Но объясните мне, почему слово «работа» – женского рода, заметьте, – сравнивается с волком, который есть существо рода мужского, а не с волковицей? Было бы гораздо более логично, вы так не полагаете?
– Нет, не полагаю, – невольно усмехнулась Лиза. – Хотя бы потому, что слова «волковица» в русском языке нет. Есть слово «волчица». А волк – не существо, а существительное мужского рода.
– Правку насчет волчицы принимаю, – кивнул Алекс. – Но почему же волк – не существо? А кто же он, по-вашему? Ставлю вам «плохо» по русскому языку!
И он захохотал, чрезвычайно собой довольный.
«Да чтоб ты провалился!» – привычно подумала Лиза. Черт его знает, почему он до такой степени ее бесит, этот фашист, ведь на самом деле он существо (вот именно!) довольно безвредное, а местами даже полезное. Во всяком случае, выказывал себя таковым.
«Да потому и бесит, что фашист, – тут же ответила она себе. – Потому и бесит! Было бы странно, если бы не бесил».
– Кстати, фрейлейн Лиза, я все хотел спросить вас, почему вы всюду таскаете с собой этот громоздкий и неудобный саквояж? – неожиданно спросил Вернер. – Сейчас во всей Европе в моде женские сумки через плечо, на манер противогазных, почтовых или полевых. Из чего их только не шьют: не только из кожи, которую теперь не достать, но и из старых пальто, парусины и других самых неожиданных материалов. Во Франции вы уже не увидите никаких ридикюльчиков: женщины оставляют руки свободными, чтобы ездить на велосипеде, которые там весьма популярны. Француженки очень практичны, вот и породили новую моду. Помяните мое слово, сумки через плечо приживутся и всегда будут популярны у деловых женщин. Даже когда окончится война!
– Вы в своем репертуаре, – насмешливо ответила Лиза. – Как всегда, знаете тысячу вещей, о которых ни один мужчина и задумываться не станет. То рассказывали мне о чулках и педикюре, теперь вот о сумках…
– Помнится, мы еще говорили о белье, – заметил Вернер, сопроводив свои слова весьма игривым взглядом. – Эту тему я вообще готов обсуждать хоть целый час. Объясняю, почему: интерес у меня профессиональный. Мой отец – самый крупный в Германии производитель трикотажа, в том числе и шелкового, бельевого, и его иногда называют трикотажным королем.
– Фу ты ну ты… – изумленно протянула Лиза. – А вы, значит, трикотажный принц?
– Вот именно, – абсолютно серьезно кивнул Алекс. – Разумеется, теперь, во времена войны, все иначе. Ах, как бы я хотел, чтобы вернулись прежние времена и наши заводы вновь начали производить дамское белье, чтобы все девушки, в том числе русские, могли носить трусики и лифчики, сшитые не из каких-то ситцевых тряпок или из обрезков парашютов сбитых летчиков (честное слово, привожу, так сказать, исторический факт; я не вру, сам видел нечто подобное, даже купил такое изделие за немалые деньги и когда-нибудь устрою музей белья, выставлю там его как экспонат), а настоящий шелковый трикотаж! Желательно натуральный. Я недолюбливаю вискозу. Говорят, за ней большое будущее, но пока от нее одни только хлопоты.
– В каком же смысле? – живо поинтересовалась Лиза. Не потому, конечно, что ей было так уж интересно, а чтобы заговорить Алексу зубы и отвлечь его внимание от саквояжа.
Ну ведь все замечает этот глазастый фашист! Само собой, саквояж был громоздким и неудобным, вдобавок обшарпанным, совершенно не шел к Лизиному новому платью в изысканную меленькую бело-зеленую клеточку и к новым белым туфлям (все из запасов фрау Эммы, разумеется!). Но через пару-тройку дней Лиза в этом самом саквояже принесет в «Розовую розу» кислотную мину, и ей хотелось приучить окружающих к его виду. Саквояж должен стать ее привычным атрибутом, не вызывающим никаких подозрений.