В пылу любовного угара
Шрифт:
– Знаете, я, к примеру, даже не знаю, что такое бензопровод, – усмехнулась Алёна. – И впервые слышу, что он умеет летать. А вы знаете? Вы машину водите?
– Нет, у меня и машины-то нету, не заработала еще на автомобиль, – засмеялась в ответ Катя. – А бензопровод – наверное, штука, по которой бензин куда-нибудь поступает. И Вадька вроде бы сказал, что он полетел потому, что засорился. Конечно, я ему поверила: машина-то не ехала!
– Ага, – кивнула Алёна. – Но потом он, я так поняла, Вадька ваш, все же как-то доехал до редакции, верно? Значит, не столь уж далеко и улетел тот самый бензопровод. А вот вас завезли довольно далеко.
– Да вы что? – почти с ужасом пробормотала Катя. – Вы думаете, Вадька мог… Да он же наш, свой! Он нас столько возил… Да не мог он нас предать!
* * *
– Ну как, все в порядке в управе? – спросила фрау Эмма.
– Без сучка без задоринки! – Лиза гордо показала аусвайс и хихикнула. Собственная физиономия, заклейменная краешком самой настоящей немецкой печати, казалась ей ужасно глупой и смешной.
– Великолепно. Значит, вечером можете выйти на работу.
– Ну да… – пробормотала Лиза, и улыбка слиняла с ее лица.
– Только вот что, Лиза… – Фрау Эмма холодно смотрела на нее, вскинув свои безукоризненные брови. – Вечерами вы будете надевать форменную одежду э-э… официанток нашего ресторана, но днем вы бываете на улице, вас может увидеть кто-то из господ офицеров, и если вы окажетесь одеты так, как сейчас…
Она пренебрежительно выпятила подбородок, указывая на очередное платьице Лизочки Петропавловской, на сей раз темно-коричневое, шелковое, с желтым воротником. Сущий ужас, конечно, но Лиза надела его совершенно сознательно, именно за уродство: вот еще, пытаться немцам понравиться!
– Если вы будете выглядеть так, как сейчас, это может нанести удар репутации нашего заведения. Я строго слежу за одеждой своих девушек. На меня работают хорошие портнихи. Сейчас нет времени делать вам новый гардероб, но вы можете порыться в моих шкафах. Вон в той комнате… – она махнула рукой на дверь, – несусветное количество вещей. Понимаете, когда немцы вошли в Мезенск, у меня появился замечательный покровитель… в весьма высоких чинах. Всего-навсего комендант города. Потом он погиб при налете партизан, но благодаря ему я получила доступ к складу бывшего советского Военторга. В моей гардеробной вы увидите то, что при большевиках можно было взять только по талонам, в закрытом распределителе для товарищей красных командиров и их женушек. По сути дела, весь склад перекочевал в мою квартиру. Там есть очень недурные заграничные вещи. Можете не стесняться! И, прошу вас, хорошенько запаситесь чулками. Служащая «Rosige rose» не может себе позволить сверкать голыми коленками! Ну да, чулки, конечно, не французские, какими потихоньку спекулирует Алекс Вернер, но в Кенигсберге была неплохая фабрика, и в той комнате вы найдете чулки именно из Кенигсберга. И туфли есть, думаю, на вашу ногу можно подобрать. Прошу вас, проходите…
Какое-то время Лиза тупо стояла перед распахнутыми шкафами, дивясь царившему в них изобилию. Потом нерешительно оглянулась на фрау Эмму.
– Берите все, что нравится, – небрежно сказала та. – Мой личный гардероб в другой комнате, так что не смущайтесь. На самом деле, конечно, все вещи самую чуточку устарели. Нынче в моде платья в виде буквы «х»: широкие плечи, подчеркнутая талия, короткие расклешенные юбки. В Париже теперь носят очень высокие платформы и каблуки из дерева или пробки, а на головы водружают сооружения из всех мыслимых материалов, начиная с газетной бумаги с отделкой из вуали и вплоть до цветов, бархата и перьев. Смешнее всего, что только изготовители шляп не испытывают недостатка в материале. Да и вообще, шляпы – единственный товар, который можно купить не по карточкам и талонам, а совершенно свободно. Кстати, как вы думаете, почему так резко укоротились юбки? Думаете, потому, что многим женщинам пришлось начать работать, а короткие юбки удобнее? Ничего подобного. Длина нормирована специальными распоряжениями оккупационных властей: с апреля по всей территории Третьего рейха, включая, конечно, и завоеванные территории, были ограничены длина юбки и ширина брюк, запрещены лишние детали (например, отвороты на брюках). И все-таки в Париже процветает haute couture! Я слышала, что по плану фюрера парижские дома высокой моды должны были переместиться в Берлин или Вену, чтобы столица Третьего рейха стала и столицей моды. Однако один знаменитый кутюрье – его имя Люсьен Лелонг – сумел убедить оккупационные власти, что высокая мода может существовать только в Париже. Ведь она тесно связана со многими фирмами – поставщиками белья, обуви, украшений, головных уборов, перчаток, кружев, сумок, пряжек, пуговиц и всего прочего, а некоторые из этих предприятий насчитывают по нескольку веков истории. Благодаря его усилиям в Париже сохранилось девяносто два дома моды. Вы представляете? Конечно, коллекции стали гораздо меньше, чем до войны (разрешено делать только сто моделей); лимитировано количество ткани, которое можно использовать в одной модели; нельзя шить платья или костюмы, напоминающие немецкую военную форму… И все же мир моды жив! Между прочим, Алекс Вернер, который обладает поразительными познаниями в мире тряпок, рассказывал, что Лелонг был женат на Натали Палей, двоюродной сестре последнего российского императора Николая Александровича, дочери его дяди, великого князя Павла Александровича, от морганатического брака. Потом, когда Лелонг развелся с Натали, он выпустил духи «Lа N…» Вроде бы названы по первой букве имени Натали, но ведь на французском так же звучит слово ненависть – la haine! [5] Интересно, верно?
5
Во французском языке h в начале слова не читается, артикль сливается с существительным.
Спустя час Лиза вернулась на Липовую, нагруженная огромным узлом с новой одеждой. Причем в него была упакована только часть тех вещей, которые заставила ее взять фрау Эмма, остальное предстояло забрать завтра – Лиза просто не унесла бы все разом. Прямо скажем, к подбору осенней одежды – костюмов, пальто, осенних туфель на каучуковой подошве и так далее – она отнеслась наплевательски. Ведь Лиза вовсе не собиралась зимовать в Мезенске. И даже осень встречать не намеревалась. А когда она уйдет из города, с собой возьмет только самое необходимое, то, что можно надеть на себя. И все же в узле было куда больше одежды, чем ей понадобится на оставшуюся неделю ее жизни в Мезенске. После взрыва в «Розовой розе» ей будет не до фланирования на городским улицам в разных прелестных платьицах. Придется сразу уходить… если, конечно, останется жива при взрыве.
Лиза с трудом отогнала мысль о том, что фрау Эмма, которая была так добра к ней, обречена погибнуть вместе со своей «Rosige rose», и именно она, Лиза, станет причиной ее гибели. Но что делать? На войне как на войне… A rre comme a la guerre… На войне как на войне! A la guerre comme a la guerre!
Беспрестанно повторяя известную пословицу то по-русски, то по-французски, Лиза начала было развешивать вещи фрау Эммы в шкафу Лизочки Петропавловской, как вдруг ощутила, что ей не хватает воздуха. Оказывается, не так просто жить чужой жизнью и все время подчиняться правилам навязанной игры. Невыносимо захотелось побыть самой собой, сделать что-то свое, проявить, так сказать, инициативу. Что именно сделать? А вот что – сходить на толкучку. Вдруг Петрусь еще раз приведет тех ребят-химиков, пленных? Нужно раздобыть для них сала, а еще лучше мяса.
Что взять для обмена? Чулки, само собой (двумя и даже тремя парами она вполне может пожертвовать). И шерстяную кофту – новую, но довольно старушечью. Лиза ее нарочно прихватила, с дальним прицелом, именно для того, чтобы снести на базар. Наверняка теплые вещи всегда в цене, а кофта очень хорошего качества, хоть и уродлива до крайности.
О, вот чем она не запаслась у фрау Эммы: бельем. Возможно, оно лежало в других шкафах или комодах. Жаль. Потому что у Лизы по-прежнему всего один шелковый гарнитурчик от Эриха Краузе, вернее, от Алекса Вернера. Ну и ладно, шелк отличного качества, ему ничего не делается от ежедневных стирок. Так что можно продолжать стирать. Хотя мыло, конечно, сейчас ужасное. Ой, а вдруг на базаре попадется нормальное туалетное мыло? Вот было бы здорово!
Лиза отыскала на кухне авоську, положила в нее кофту и три пакета с чулками. Хотела прихватить еще одно платье – ситцевую цветастую «татьянку», очень нарядную, – да одумалась. Людям теперь не до нарядов, нужны только практичные вещи.
Поспешно вышла из дому. Конечно, до вечера, до семи часов, когда ей на работу, еще масса времени, а все же мешкать не следует.
Лиза помнила, где видела вчера толкучку, и скоро дошла до нее. Это была небольшая площадь, сбоку от которой стояло длинное двухэтажное здание, очень похожее на школу. Кажется, теперь там разместилось что-то вроде казармы. За копьями ограды, на просторном дворе строились в колонны молодые ражие немцы. Их было не меньше сотни. Судя по мундирам, то были солдаты частей СС.
– К параду готовятся, – долетел до Лизы мужской голос, – вроде бы большой начальник на днях приезжает, вот они и чеканят тут шаг с утра до вечера. Эх, всех бы одной бомбой…
– Молчи, дурак! – одернули неосторожного. – Вон полицай ошивается, еще привяжется!
«Большой начальник, которого ждут, это, конечно, Венцлов, – подумала Лиза. – Ну, бомбу не бомбу, а парочку-троечку мин я вам, кажется, могу пообещать…»
Она отвернулась от казармы.
Сегодня народу на толкучке было еще больше, чем вчера. Шастали по базару и немцы, продававшие сигареты цвета соломы, сахарин, мыло. Продавали солдаты и коньяк, какие-то вина.