В пылу любовного угара
Шрифт:
– Ишь, наживаются! – проворчал однорукий мужик, пытавшийся поменять поношенный пиджак на картошку. – Только все у них не настоящее, а подделка из подкрашенного эрзац-спирта. От их сигарет в горле дерет, а мыло пены не дает и не стирает. Обманщики и грабители, вот они кто!
Как ни странно, раздобыть кусочек нормального мыла фабрики «Свобода» («Земляничное» – было написано на брусочке, завернутом в обрывок немецкой газеты) удалось очень быстро. Лиза ничтоже сумняшеся отдала за него одну пару чулок. Обе стороны – и Лиза, и вертлявая веснушчатая девица, менявшая мыло, – остались, похоже, весьма довольны обменом.
Так, теперь можно и о продуктах позаботиться. А их было мало, совсем мало. Лиза разлетелась было к порядочному ломтю сала, но постыдилась доставать свои новенькие шелковые чулки, когда первой начала торг исхудалая женщина, пытающаяся обменять изрядно заштопанную пару хлопчатобумажных. Видно было, что она продает последнее, лишь бы не умереть с голоду. Таких людей, кстати, на толкучке было много. Они предлагали поношенную одежду, штопаное белье, пожелтевшие салфетки, посуду с трещинками и щербинками.
– А вот прянички! Не желаете пряничков? – выкрикивала маленькая старушка, держа перед собой корзинку, доверху наполненную темно-коричневыми поджаристыми коржиками. Выглядели они очень аппетитно.
– Овсяное печенье, что ли? – невольно сглотнула слюну Лиза.
– Ну, овсяное… Эка ты чего захотела, милая моя! Где ж теперь овсяное взять? – пожала плечами старушка. – Желудевые прянички. Да что с того? Ничуть не хуже, чем овсяные.
– Желудевые? – Лиза уставилась непонимающе. – Да как же можно из желудей стряпать?
А впрочем, она тут же вспомнила то, о чем читала в книгах: в Гражданскую вовсю пили желудевый кофе. Может, из гущи того кофе пряники и пекут?
– Да очень просто, – покровительственно усмехнулась старушка. – Замечательно получается – с глицерином и корицей. Вы купите хоть один, попробуйте, вас потом за уши не оттянешь!
Лиза зачем-то сунулась в саквояж, хотя заранее знала, что там нет ни копейки денег. Да и не в ходу тут деньги. Но не отдавать же за какие-то пряники драгоценные чулки? Неравноценный обмен.
– Не покупайте! – схватила ее за руку невысокая женщина с милым, усталым лицом, очень похожая на сельскую учительницу из довоенного фильма, который так и назывался – «Сельская учительница». – Отравитесь!
– Вот еще! – Старушка обиделась, мигом ощетинилась, и ее маленькое сморщенное личико приняло воинственное выражение. – С чего вы взяли?
– Потому что в желудях находится ядовитое вещество – танин, – с наставительным выражением проговорила «сельская учительница». – У нас у соседей сын съел кашу из желудей – и у него отнялись ноги. Отравился танином.
– И что? – ужаснулась Лиза. – Умер?
– Еле выходили, – вздохнула «сельская учительница». – Нужно было молоко, чтобы вылечить его. А где сейчас молоко взять? У другой соседки есть корова, но женщина такая куркулиха – не давала ни капли, только на обмен. Родители с себя все сняли, меняли и поили сына. Кое-как выходили мальчика, но сами нищие остались.
– Вот и сучка! – вызверилась старушка. – Да, сейчас таких куркулей развелось немало. Но соседи твои, милушка, сами виноваты, что сын отравился. Плохо желуди приготовили. Их сначала надо очистить и кипятить, все время меняя воду. Терпение нужно, зато потом ничего не бояться можно. Покупайте прянички, не сомневайтесь! – повернулась она к Лизе.
Однако та послала ей извиняющуюся улыбку и быстренько замешалась в толпу. Не хватало еще танином отравиться! Кто будет для нее молоко добывать? Петрусь, что ли? Ха-ха! Или отец Игнатий? Один ее с удовольствием пристрелил бы, второй – придушил. Еще те у нее соратнички по борьбе с немецко-фашистскими захватчиками!
Лиза бродила по площади туда-сюда, но никак не могла найти то, что искала. Между делом присматривалась к людям.
Многие немецкие солдаты хотели поменять на продукты униформу, шинели, армейские башмаки или сапоги. Их сторонились. Лиза поняла, что люди избегают обмена, потому что их поражало низкое качество материала, из которого была сшита форма. Неудивительно, что те солдаты, которые, наоборот, меняли на вещи еду – мед в картонных стаканчиках, или подозрительного вида колбасу, или крупу, не похожую на крупу, – просили за них шерстяные или меховые вещи. Пережив русскую зиму хоть раз, начинаешь относиться к ней как к серьезному противнику и заботиться о себе сам, если то же самое не в силах сделать командование.
Вот и хорошо, что оно не в силах! Вот и замечательно!
Послышался рокот самолета. Все задрали головы и смотрели в небо. Пилот доказывал свое мастерство, то заставляя «Мессершмитт» взмывать в неимоверную высоту, то падать низко к земле. Воздушная акробатика выглядела весьма эффектно, но у Лизы мороз пошел по коже. Она машинально начала запихивать обратно в сетку кофту, которую только что развернула.
– Погоди! – схватила ее за руку какая-то толстая селянка с мрачным краснощеким лицом. – Что ж, менять не станешь? Какая вещь добрая… Полпуда картошки даю, берешь?
– Не беру, – буркнула Лиза, сбрасывая ее короткопалую руку со своей. – Нет, я не буду менять. Раздумала.
– А чего вдруг? – изумилась баба.
Лиза ее почти не слышала, да и вряд ли понимала, что говорит и что делает. В ушах звенело от рева самолета. В глазах потемнело при виде черных крестов на его крыльях.
Ерунда, конечно. Таких самолетов полно, это самый типичный немецкий истребитель. И все же леденит душу его рев. Пуганая ворона, знаете ли… Нужно уйти отсюда. Тот случай на берегу сделал Лизу настоящий психопаткой. Да-да, нужно уйти!
Девушка стала пробираться сквозь толчею к краю площади. А, черт, Липовая же на противоположной стороне, куда только Лиза смотрела! Повернула снова на площадь, и в то же мгновение самолет пошел в крутое пике, а к реву мотора примешался другой звук.
Он начал стрелять! Он расстреливал эсэсовцев, собравшихся во дворе казармы!
Тот же самый самолет… Тот же самый кошмар, что был на берегу…
Пули косили солдат – Лиза воочию убедилась теперь, насколько верно это выражение. Именно косили, как траву.