В пылу любовного угара
Шрифт:
– Он человек старой закалки, хоть и удачливый предприниматель, – пояснил Эдик. – Для него громкое имя и слава Елизаветы Петропавловской, его тетушки, важнее денег. И он не намерен позволять кому бы то ни было ее славу опорочить.
– Правда? – усмехнулась Алёна. – Так все эти криминальные разборки – и не надо делать оскорбленное лицо, давайте называть вещи своими именами! – нужны исключительно для поддержания своего громкого имени и славы тетушки Лизы?
– Ну да…
– А что насчет переименования улицы Школьной в улицу имени Елизаветы Петропавловской? – как бы между прочим спросила Алёна.
Эдик несколько дернулся:
– А вы откуда знаете?
– Если это секретная информация, вам следовало бы постараться, чтобы она не попала в Интернет. На сайте сего замечательного музея я вчера вечером нашла и фамилии мецената, и историю семьи Григорьевых, и информацию о том, что ваш тесть, Игнатий Валентинович, ратует за переименование улицы Школьной в улицу имени его тетки и уже практически заручился поддержкой депутатов… Кстати, и еще кое-что там обнаружилось, – добавила Алёна с самым невинным видом.
– Что еще? – насторожился Эдик Карнаков.
– Да насчет ее застройки.
– Какой?.. – Эдик хотел было задать вопрос, но подавился.
– А той самой. Речь идет о застройке всей улицы новыми домами – снос старого фонда, полный комплекс строительных работ, гаражи, автостоянки, инфраструктура… Затея муниципальная, но подряд может получить, если не ошибаюсь, компания «ГригорьевСам». И получит, факт, потому что в активах Игнатия Валентиновича поддержка городской Думы и давняя дружба с мэром. А если еще улица будет переименована в честь Лизы Петропавловской, то это сулит громадные дивиденды, как материальные, так и моральные. У Игнатия Валентиновича есть шанс войти в историю города. Для меня, к примеру, – честолюбие ничто, тщеславие – тоже пустота, но для мужчины… для удачливого бизнесмена, который уже начал задумываться о посмертной славе… ну что ж, я готова понять: ради такого на многое можно пойти. Кроме того, смею предположить, на обеспечение поддержки в городской Думе наверняка были затрачены немалые… силы, скажем так. И все может ухнуть, если «Карьеристу» удастся доказать, что вовсе не Лиза Петропавловская взорвала тот знаменитый мост. Конечно, она была партизанка, подпольщица, честь ей за то и хвала, однако именно взрыв моста существенно ослабил позиции мезенского гарнизона, что дало возможность партизанам провести несколько серьезных диверсионных операций, и, очень может статься, сыграл весомую роль в событиях сорок второго года. Ведь через Мезенск должны были идти танки на Курск, а после разрушения моста им пришлось двигаться в обход… Об этом упоминается в мемуарах некоторых деятелей войны. Не часто, но упоминается. На весах войны даже малая малость была весома. Я ночь в Интернете провела, подковалась, так сказать, теоретически. И если сейчас начнется ажиотаж вокруг имени Лизы Петропавловской… начнут выяснять, а был ли мальчик-то, вернее, девочка… да если еще за дело возьмется такая амбициозная газета, как «Карьерист»… позиции «ГригорьевСам» изрядно ослабеют. Мэр не захочет связываться с «Карьеристом» после того, как газета крепко стукнула по его заводику, изготавливающему брусчатку, а также по некоторым мероприятиям, которые наш мэр предпринимает для расширения производства на том заводике…
– Ну и что? – наконец обрел дар речи Эдик, но голос его звучал преуныло.
– Да ничего, – пожала плечами Алёна. – Только вы не учли, что все ваши игры на поверхности лежали. Выводы из ваших телодвижений можно было сделать самые очевидные.
– Да если бы вы не ввязались в это дело, никто ничего и не понял бы! Девчонок мы пугали вообще, абстрактно, не говоря, о чем именно нужно молчать. Мы надеялись, что они просто испугаются, с работы уйдут. Девчонки же, им ведь очень страшно было, я знаю… Так нет, понадобилось вам влезть! Расследование затеяли! И Муравьеву звонить начали, и…
– А кстати, кто у вас там прямой доступ к звонкам Муравьева имеет, интересно? – перебила Алёна. – Вообще, как я посмотрю, в милиции у вас многое схвачено. Раю науськали заявление написать насчет хранения газового оружия…
– Никто меня не науськивал. Что я, собака цепная?! – так и взвилась Рая за спиной Алены. – Я сама слышала выстрел и чуяла запах.
– Чуяла запах? – повторила Алёна, обернувшись. – Обычно данный глагол употребляют как раз в применении к собакам… Но вы ничего чуять не могли. Вы же на даче были! Я вас утром видела, как вы возвращались с сиренью с электрички. Так что именно науськали вас, а вы дали себя науськать. Но я вас не виню, вы ж за музей душу положите. Я видела букеты в залах, да и тут целый пук стоит… – Писательница кивнула на вазу, в которой роскошно раскинулась сирень.
Рая вылетела из комнаты.
«Застеснялась, что ли?» – озадачилась Алёна.
– Итак, – снова обернулась она к Эдику Карнакову, – с Раей мы разобрались. Заявление заявлением, но ведь служебное рвение лейтенанта Скобликова надо было обеспечить. Подумаешь, газовое оружие! Не хранение же наркотиков, чтобы бригада наркоконтроля немедленно с места срывалась. А тут получилось, что Рая написала заявление – и через десять минут опергруппа в лице Скобликова и какого-то юного симпатичного помощника (таким образом Алёна поблагодарила своего белобрысого доброжелателя) оказалась у меня в квартире с намерением произвести в ней несанкционированный обыск. Понятно, что в прокуратуру бы вы с этим делом не полезли. Да и зачем? Вы ведь и меня тоже просто хотели попугать. Кстати, между нами говоря: среди работников Советского райотдела милиции лейтенанта Скобликова нет, я нарочно выясняла. И в Сормовском также нет. Он служит в ГАИ, в городском ГАИ. К нему-то и попал запрос о номере серого «Ниссана», верно? Он вас и предупредил, что делом заинтересовался Муравьев? Интересно, кем он вам приходится, тот лейтенант… Тоже племянник чей-нибудь? Брат, сват?
– Не ваше дело, – буркнул Эдик Карнаков.
Алёна подумала и согласилась. В самом деле – не ее. Да и неважно это.
Вдруг пасмурное чело Эдика осветилось.
– Слушайте, а ведь вы плащик сдали в гардеробную, – вкрадчиво проговорил он. – Что, если мы сейчас вызовем тот самый наркоконтроль, о котором вы говорили? Вдруг в кармане вашего плаща найдут пакетик с «дурью»?
Ого, востер мальчик! Ловит идеи на лету! Далеко пойдет… если милиция не остановит, как говорилось в какой-то старой прибаутке.
– А у вас что, пакетик приготовлен был заранее или вы вообще на всякий крайний случай его с собой имеете? – с невинным видом спросила Алёна. – Для вашей собственной необходимой дозаправки?
– Ехидная вы дамочка, однако! Но ведь скандалы не только вы с вашим «Карьеристом» раздувать умеете, не только вы. И другие газеты есть! – тоже начал улыбаться Эдик. – Известная писательница, а…
– Ага, – кивнула Алёна, – все же вы признали мою известность. А не далее как позавчера говорили, что не знаете такой!
Она улыбалась самым беззаботным образом. А между тем в словах его была, как говорится, своя сермяга. Насчет газет – любительниц скандалов…
– Известная писательница, значит, а по ночам с молодыми любовниками время проводите, газовое оружие применяете. А еще может вдруг выясниться, что наркотой балуетесь… – сообщал черноглазый Эдик один за другим интересные факты биографии Алёны. – Представляете, каким дерьмом вас обольют, а? В ваши-то годы – да с мальчиками-красавчиками…
– Уверяю вас, Эдик, – холодно произнесла Алёна, окидывая собеседника взглядом с ног до головы, – я чрезвычайно разборчива.
Ну да, это она умела! Как влепит иной раз… наша героиня называла это так: поставить человека на место. Вот только Эдик на отведенном ему месте стоять не пожелал – лицо его исказилось ненавистью. Еще бы, всю жизнь считал себя неотразимым, а тут… Нет, они, неотразимые, такого не любят!
Вне себя от ненависти, Эдик так и ринулся на Алёну. Она отпрянула, наткнулась на стул, чуть не упала и, чтобы удержать равновесие, взмахнула сумкой… Сумка вылетела из ее рук и шлепнулась на пол… Почему-то ридикюльчик оказался открытым, и из него вылетели и разъехались по кабинету многочисленные предметы: косметичка, кошелек, другая косметичка, в которой Алёна держала паспорт, дисконтные карты и кредитки, а также еще расческа, тюбик с кремом для рук (он был большой и не помещался в косметичке), связка ключей, пять гелевых ручек (писательница наша была дама запасливая), оранжевая тетрадка в клетку полиграффирмы «Апельсин», которую Алёна носила вместо блокнота, и вдобавок нечто тяжелое, завернутое в пластиковый пакет. Последнее «нечто», прокрутившись на полу, подъехало к ногам Эдика и остановилось. Пакет от удара прорвался, и на свет божий высунулась черная рукоятка пистолета.