В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
Мы спешим: нам надо еще к моей маме.
У нас неожиданно в сбор денег включается весь дом. Мама дает три рубля. Поль безмолвно кладет на стол полтинник. Юзефа, стоявшая у притолоки и внимательно прислушивавшаяся к разговору, достает из-за пазухи большой платок, на котором все четыре угла завязаны в узелки, развязывает один из узелков, достает из него три медных пятака и кладет их на стол:
– От ще и от мене. Злотый (15 копеек)... Сироте на бублики!
Итого 3 рубля 65 копеек. Пришедший дедушка добавляет для ровного счета еще 35 копеек - всего получилось 4 рубля.
В эту
Папа прибавляет к деньгам, собранным для Кати Кандауровой, еще одну "канарейку". Пришедший с ним Иван Константинович Рогов дает столько же. У нас уже собрано целых 12 рублей! Сумма не маленькая.
– А теперь, девочки, - говорит папа, - ваше дело кончено. Отдать эти деньги Фейгелю должен кто-нибудь другой, иначе обидите хорошего человека. Я его знаю: я - врач того училища, где он работает. Оставайтесь здесь, веселитесь, а главное: никому обо всем этом не говорите! Помните: ни одной душе! Ни одного слова? Вы еще головастики, вы не знаете, - из-за этого могут выйти неприятности. Я потом, мимо едучи, зайду к Фейгелю домой и все ему передам.
– Я бабушке скажу, чтоб в секрете держала!
– соображает Варя.
– А я - маме...
– озабоченно говорит Лида Карцева.
– Она может нечаянно проболтаться.
На том и расстаемся.
Глава шестая. НЕПРИЯТНОСТИ
Странно, все считают, что папа ничего не замечает вокруг себя, ни во что не вникает. Он-де занят только своими мыслями, своими больными, своими книжками, а все остальное до него не доходит..
А вот и неправда! Взять хотя бы этот случай. Мы собрали деньги для Кати Кандауровой, и папа первый сказал нам: "Будьте осторожны, не болтайте зря,могут быть неприятности".
Папа, как говорится, "словно в воду глядел"! Мы, правда, были осторожны и зря не болтали, но неприятности - и какие!
– сваливаются на наши головы уже на следующий день.
Поначалу все идет, как всегда. Только Меля Норейко опаздывает - вбегает в класс хотя и до начала первого урока, но уже после звонка. Дрыгалка оглядывает Мелю с ног до головы и ядовито цедит сквозь зубы:
– Ну конечно...
Меля проходит на свое место. Я успеваю заметить, что глаза у нее красные, заплаканные. Но тут в класс вплывает Колода, начинается урок французского языка, - надо сидеть смирно и не оглядываться по сторонам.
После урока я подхожу к Меле:
– Меля, почему ты...
– Что я? Что?
– вдруг набрасывается она на меня с таким озлоблением, что я совсем теряюсь.
– Да нет же... Меля, я только хотела спросить: ты плакала? Что-нибудь случилось? Плохое?
– Ну, и плакала. Ну, и случилось. Ну, и плохое...
– И вдруг губы ее вздрагивают, и она говорит тихо и жалобно: - Разве с моей тетей можно жить по-человечески? Для нее что человек, что грязная тарелка - все одно!
На секунду Меля прижимается лбом к моему плечу.
Лоб у нее горячий-горячий.
Мне очень жаль Мелю. Хочу сказать ей что-нибудь приятное, радостное.
– Знаешь, Меля, мы для Кати...
Меля злобно шипит мне в лицо:
– Молчи! Я не знаю, что вы там для Кати... Я с вами не ходила никуда,
Но тут служитель Степан начинает выводить звонком сложные трели - конец перемене. Мы с Мелей бежим в класс.
Дальше все идет, как всегда. Только Меля какая-то беспокойная. И удивительное дело!
– она почти ничего не ест. А ведь мы уже привыкли видеть, что она все время что-нибудь жует... Но сегодня она, словно нехотя, шарит в своей корзиночке с едой, что-то грызет без всякого аппетита - и оставляет корзинку. Больше того, она достает "альбертку" (так называется печенье "Альберт") и протягивает ее Кате Кандауровой:
– Хочешь? Возьми.
Небывалая вещь! Меля ведь никогда никого и ничем не угощает!
Катя, не беря печенья, смотрит, как всегда, на Маню. За несколько последних дней между обеими девочками, Маней и Катей, установились такие отношения, как если бы они были даже не однолетки, одноклассницы, а старшая сестра и младшая. И понимание уже между ними такое, что им не нужно слов, достаточно одного взгляда. Вот и тут: Катя посмотрела на Маню, та ничего не сказала, в лице ее ничто не шевельнулось, но, видно, Катя что-то чутко уловила в Маниных глазах - она не берет "альбертки", предложенной ей Мелей, а только вежливо говорит:
– Спасибо. Мне не хочется.
Когда кончается третий урок и все вскакивают, чтобы бежать из класса в коридор, Дрыгалка предостерегающе поднимает вверх сухой пальчик:
– Одну минуту, медам! Прошу всех оставаться на своих местах.
Все переглядываются, недоумевают: что такое затевает Дрыгалка? Но та уже подошла к закрытой двери из класса в коридор и говорит кому-то очень любезно:
– Прошу вас, сударыня, войдите!
В класс входит дама, толстенькая и кругленькая, как пышка, и расфуфыренная пестро, как попугай. На ней серое шелковое платье, поверх которого наброшена красная кружевная мантилька, на голове шляпа, отделанная искусственными полевыми цветами - ромашками, васильками и маками. В руках, обтянутых шелковыми митенками (перчатками с полупальцами), она держит пестрый зонтик.
Меля, стоявшая около нашей парты, побледнела как мел и отчаянно кричит:
– Тетя!
Только тут мы - Лида, Варя и я - узнаем в смешно разодетой дамочке ту усталую женщину, которую накануне видели в квартире Норейко в растерзанном капоте, с компрессом на голове. Это Мелина тетя...
Сухой пальчик Дрыгалки трепыхается в воздухе весело и победно, как праздничный флажок:
– Одну минуту! Попрошу вас, сударыня, сказать, кто именно из девочек моего класса приходил вчера к вашей племяннице
Мелина тетя медленно обводит глазами всю толпу девочек. Она внимательно и бесцеремонно всматривается в растерянные, смущенные лица.
– Вот!
– обрадованно тычет она пальцем в сторону Лиды Карцевой.
– Эта была!
Таким же манером она указывает на Варю Забелину и на меня.
Все мы стоим, переглядываясь непонимающими глазами (Меля бы сказала: "Как глупые куклы!"). Что случилось? В чем мы провинились? И все смотрят на нас, у всех на лицах тот же вопрос.
Зато Дрыгалка весела, словно ей подарили пряник.