В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
– Бонжур, мадам Бабакина!
– весело приветствует старушку Варя.
– Бонжур, мадемуазель Внучкина!
– спокойно отзывается "мадам Бабакина".
– О, подружек привела! В самый раз пришли - варенье готово! Из слив... Вон с того дерева собрала я сегодня.
Мы не успеваем оглянуться, как Барина бабушка уже усадила нас за круглый садовый стол, врытый в землю, поставила перед каждой из нас полное блюдце золотисто-янтарною варенья и по куску хлеба.
– Как вкусно!
– восхищается Лида.
– До невозможности!
–
Варя обнимает твою бабушку:
– Еще бы не вкусно! Кто варил? Варвара Дмитриевна Забелина! Сама Варвара Дмитриевна! Понимаете, пичюжьки?
Варя очень похоже передразнила Мелино "пичюжьки". Это, конечно, опять вызывает смех. Впрочем, в этом чудесном садике, позади дома, увитого разноцветным диким виноградом, да еще за вареньем Вариной бабушки, нам так радостно и весело, что мы смеемся по всякому пустяку и жизнь кажется нам восхитительной. Я смотрю то на Варю, то на ее бабушку - они удивительно похожи друг на друга! Бабушка говорит басом, как Варя, и у обеих - у бабушки и внучки - одинаковые карие глаза, подернутые поволокой, и веки открываются, как створки занавесок, раздвигающиеся не до конца в обе стороны.
– Спасибо, Варвара Дмитриевна!
– благодарим мы с Лидой.
– Какая я вам "Варвара Дмитриевна"!
– удивляется старушка.- Бабушкой зовите меня - ведь вы подружки Варины! Сына моего, Вариного отца, товарищи по морскому корпусу и по плаванию - всегда меня "мамой" звали. А вы зовите "бабушкой", а не то не будет вам больше варенья!
– А ведь мы к тебе по делу пришли, бабушка!
– вспоминает Варя.
Выслушав наш рассказ о Кате Кандауровой, которая живет в семье Мани Фейгель, Варвара Дмитриевна говорит растроганно:
– Смотри ты, Илья Абрамович сироту пригрел! Ничья беда мимо него не пройдет... И Маня, видно, в отца растет, добрая... Ну-ка, Варвара, где наш банк?
Варя достает в дом и тотчас возвращается, неся в руке "банк" - это металлическая коробка из-под печенья "Жорж Борман".
Варвара Дмитриевна открывает коробку, смотрит, сколько в ней денег.
– Гм... Не густо...- вздыхает она.
– Ну все-таки, я думаю, рубль мы можем дать, - а, Варвара? Надо бы побольше, да еще долго до пенсии, - вдруг на мель сядем?
– Не будем жадничать, бабушка! Наскребем все два...
Вот у нас уже собрано три рубля. Отлично! Мы прощаемся с бабушкой Варварой Дмитриевной, в которую мы с Лидой успели влюбиться по уши. Мы ей, видно, тоже понравились: она с нами прощается ласково, обнимает и целует нас.
Теперь мы идем к Лидиной маме, Варя тоже идет с нами.
В квартире Лидиных родителей все очень по-барски. Красивая мебель, ковры, много изящных безделушек. Мы стоим в гостиной, в ожидании, пока выйдет к нам Лидина мама. На одной стене большая фотография в красивой рамке - молодая темноволосая женщина в черном платье.
– Это твоя мама?
–
– Нет, - отвечает Лида.
– Это моя тетя. Мамина двоюродная сестра. Поэтесса Мирра Лохвицкая, - слыхали про такую?
– Нет, мы с Варей не слыхали.
– Странно...
– удивляется Лида.
– Она недавно получила Пушкинскую премию Академии наук. Во всех газетах было напечатано.
Мы смотрим с уважением на портрет поэтессы Мирры Лохвицкой, получившей недавно Пушкинскую премию Академии наук.
– А знаешь, - внезапно говорит Варя, - у нее глаза немножко странные...
– Верно. Сумасшедшие глаза, - спокойно соглашается Лида.
На другой стене висит большой портрет в тяжелой раме - красивая женщина в бальном платье.
– А это твоя мама?
– спрашивает Варя.
Лида смеется:
– Нет, это другая моя тетя. Жена моего дяди. И тоже писательница Мария Крестовская. Ее отец был очень известный писатель - Всеволод Крестовский, он написал роман "Петербургские трущобы". А тетя Маруся - ну, она хуже его пишет, но все-таки известная, ее печатают в толстых журналах. Очень многие читают и любят...
– У тебя есть ее книги?
– Есть, конечно... Могу тебе дать. Хочешь?
Ну конечно, я хочу! Я просто в себя прийти не могу: подумать только, Лида, Лида Карцева, .наша ученица, моя подруга, а тетки ее - знаменитые писательницы!
– Так я и знала! Так я и знала!
– раздается позади нас капризно-веселый голос.
– Они тетками любуются! А на меня, бедную, никто и не смотрит!
Мы оборачиваемся - в дверях стоит женщина, Лидина мама, Мария Николаевна, и до того она красива, что мы смотрим на нее, только что не разинув рты, и от восхищения даже зарываем поздороваться.
Лида бросается со всех ног, поддерживает Марию Николаевну и усаживает ее на затейливой формы кушетку, поправляет складки ее красивого домашнего платья. Потом представляет матери нас, своих подруг.
– Значит, эта, большенькая, - Варя Забелина, а это, поменьше, - Шура Яновская?
– повторяет Мария Николаевна, вглядываясь в наши оторопелые лица.
– А почему они молчат?
А мы молчим оттого, что восхищаемся!
– Как-к-кая вы красивая!
– неожиданно вырывается у Вари.
Мария Николаевна смеется.
– Лидушка!
– говорит она с упреком.- К тебе гости пришли, почему ты их ничем не угощаешь? В буфете конфеты есть. Принеси!
Мы едим конфеты и излагаем дело, которое привело нас сюда.
Мария Николаевна задумывается.
– Кажется, Лида, - говорит она,- надо на это дать рубля три. Как ты думешь?
– Я тоже так думаю.
Лида приносит матери ее сумочку. Мария Николаевна дает нам трехрублевку.
Мы встаем, благодарим и уходим. Мария Николаевна сердится:
– Что же вы спешите? Я думала, вы что-нибудь смешное расскажете, а вы вон как... Ну ладно, до следующего раза!