В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
– Значит, Карцева, Забелина и Яновская? Пре-крас-но... Карцева, Забелина, Яновская, извольте после окончания уроков явиться в учительскую!
И, обращаясь к Мелиной тете, Дрыгалка добавляет самым изысканно-вежливым тоном:
– Вас, сударыня, попрошу следовать за мной.
И уводит ее из класса.
Все бросаются к нам с расспросами, но ведь мы и сами ничего не знаем!
– Ну да!
– кричат нам.
– Не знаете вы! А за что вас после уроков в учительскую зовут?
Но у нас такие искренне растерянные лица, что нам верят: да,
Все-таки класс взбудоражен страшно.
Все высыпают в коридор. Я тоже хочу идти вместе со всеми, но Меля удерживает меня за руку в пустеющем классе.
– Подожди...
– шепчет она.
– Одну минуточку! Когда мы остаемся одни, Меля говорит мне, придвинув лицо к моему:
– Имей в виду - и Лиде с Варей скажи, - она все врет! Она ничего не знает - ее не было, когда папулька мне канарейку дал: она в это время в другой комнате грязное белье считала.
– А зачем ты мне все это говоришь?
– А затем, что и вы никакой рублевки не видали - понимаешь? Не видали вы! И - все... А что там после было - у Лиды, у Вари, у тебя, - про это и я ничего не знаю, я же с вами не ходила. Скажи им, понимаешь?
Резким движением Меля идет к своей парте, ложится, съежившись, на скамейку лицом к спинке и больше как будто не хочет меня замечать.
Но я вижу, что ее что-то давит.
– Меля...
– подхожу я к ее парте.
– Меля, пойдем в коридор. Завтракать...
Меля поворачивает ко мне голову:
– Я тебе сказала: ступай скажи им! Не теряй времени... Ты ее не знаешь - она такое может наговорить!
– С тоской Меля добавляет: - И хоть бы со злости она это делала! Так вот - не злая она. Одна глупость и жадность... Ступай, Саша, скажи девочкам: вы никакой рублевки не видали!
Большая перемена проходит скучно. Я передаю Лиде и Варе то, что велела сказать Меля.
Варя широко раскрывает свои большие глаза с поволокой:
– Нич-ч-чего не понимаю!
– А что пониимать-то?
– спокойно говорит Лида.
– Если спросят, видели ли мы, как Мелин папа дал ей рубль, надо сказать: нет, не видели. И конец. Очень просто.
Может быть, это очень просто, но все-таки и очень сложно. И неприятно тоже. И все время сосет беспокойство: зачем нас зовут в учительскую? Что еще там будет?
Так ходим мы по коридорам, невеселые, всю перемену. Зато Дрыгалка просто неузнаваема! Она носится по институту, как пушинка с тополя. И личико у нее счастливое. Поворачивая из малого коридора в большой, мы видим, как она дает служителю Степану какой-то листок бумаги и строго наказывает:
– Сию минуту ступайте!
– Да как же, барышня, я пойду? А кто без меня звонить будет после четвертого урока и на пятый?.. Не обернусь я за один урок в три места сбегать.
– Пускай Франц вместо вас даст звонок!
– говорит Дрыгалка и, увидя нас, быстро уходит.
Варя встревоженно качает головой:
– Это она нам что-то готовит...
– Степку куда-то посылает. В три места... Куда бы это?
– гадаю
– Очень просто!
– серьезно объясняет Лида.
– К доктору, к священнику и к гробовщику!
Как ни странно, погребальная шутка Лиды разряжает нашу тревогу и подавленность: мы смеемся.
Когда после окончания уроков мы входим в учительскую, там уже находятся три человека. Три женщины. За большим учительским столом торжественно, как судья, сидит Дрыгалка. На диване - тетя Мели Норейко. В стороне от них, в кресле, - бабушка Вари Забелиной.
– Бабушка...
– двинулась было к ней Варя.
Но Дрыгалка делает Варе повелительный жест: не подходить к бабушке! Потом она указывает нам место у стены:
– Стойте здесь!
Мы стоим стайкой, все трое. Лида, как всегда, очень спокойная, я держусь или, вернее, хочу держаться спокойно, но на сердце у меня, как Юзефа говорит, "чевось каламитно". Варя не сводит встревоженных глаз со своей бабушки.
– Бабушка...
– не выдерживает она.
– Зачем ты сюда пришла?
Старушка отвечает, разводя руками:
– Пригласили...
Дрыгалка стучит карандашом о пепельницу:
– Прошу тишины, медам!
Варвара Дмитриевна искоса скользит по Дрыгалке не слишком восхищенным взглядом. Сегодня Варина бабушка нравится мне еще больше, чем вчера. В стареньком и старомодном черном пальто и черной шляпке "ток", ленты которой завязаны под подбородком, Варвара Дмитриевна держится скромно и с достоинством. Это особенно подчеркивается, когда видишь сидящую на диване расфуфыренную тетю Мели Норейко. Она обмахивается платочком и порой даже стонет:
– Ф-ф-ухх! Жарко...
Никто на это не откликается.
Проходит несколько минут, и в учительскую входит мой папа! Он делает общий поклон. Дрыгалка ему руки не протягивает, только величественным жестом указывает ему на стул около стола. Папа осматривает всех близорукими глазами. Когда ею взгляд падает на нас, трех девочек, он начинает всматриваться, прищуриваясь и поправляя очки; я вижу, что он никого из девочек не узнает, хотя видел их у нас только вчера. Это обычная у него рассеянность: бывает, что, встретив на нашей лестнице Юзефу, папа ее не узнает и церемонно раскланивается с ней, по ее словам, "як с чужой пани". Меня он не видит, потому что меня заслоняет Лида Карцева. Я делаю шаг в сторону - и папа узнает меня.
– Здравствуй, дочка!
– кивает он мне.
Молодец папа! Понимает, что здесь не надо называть меня по-домашнему "Пуговкой".
– Здравствуй, папа!
– говорю я.
Дрыгалка строго поднимает брови:
– Прошу не переговариваться!
Папа секунду смотрит на Дрыгалку и говорит ей с обезоруживающей любезностью:
– Прошу извинить меня... Но мы дома приучаем ее к вежливому обращению.
Я вижу, что и Лида, и Варя, даже Варвара Дмитриевна смотрят на папу добрыми глазами. Я тоже довольна: мой Карболочка здорово "срезал" Дрыгалку!