В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
Затем очищается комната для Тамарочки. Иван Константинович отдаст ей свою спальню, а вся его "хурда-мурда", все его "хоботье", как он называет, переносится в его большой кабинет - теперь он будет жить там.
Пока Шарафутдмнов белит и оклеивает обоями комнату Тамарочки, приближается время отъезда Ивана Константиновича. Он очень нервничает, укладывая свой дорожный баульчик, пихает в него почему-то пепельницу со своего стола и один башмак.
– Иван Константинович...
– выговаривает ему мама ласково.
– Зачем
– А - ни за чем!
– разводит руками Иван Константинович.
– Ну вот решительно ни за чем... Прямо сказать, окосел, старая туфля, и все...
– И кстати о туфлях: зачем вы сунули в чемоданчик один башмак? Ног-то ведь у вас, слава богу, две!
– Две, голубенькая, две...
– вздыхает Иван Константинович, словно ему жаль, что у него так много ног.
– Совершенно бесспорно. Черт побери мои калоши с сапогами!
Мама уговаривается с Иваном Константиновичем, что за четыре-пять дней его отсутствия она купит только занавески и повесит их на все окна.
– Зверям, голубчик, не надо...
– просительно говорит Иван Константинович.
– У них, знаете, у зверей, вкусы, как у меня: спартанские. На что нам природа солнце дала, если от него тряпками завешиваться?
Мы уходим. И все пять дней, пока отсутствует Иван Константинович, я не переставая трещу всем, в особенности классным подружкам, какая едет к нам прелестная новая девочка. Тамарочка Хованская, как с нею будет весело, интересно дружить.
Иван Константинович отсутствует шесть дней. Вечером пятого из этих дней мы получаем телеграмму.
ПРИЕДЕМ ВСЕ ТРОЕ ЗАВТРА ПОЕЗДОМ СЕМЬ
ПРИШЛИТЕ ШАРАФУТДИНОВА НА ВОКЗАЛ С ПОДВОДОЙ
РОГОВ
"С подводой" - это надо понимать так, что они везут с собой много вещей. Права была мама, когда уговаривала Ивана Константиновича не покупать пока мебель. У детей, говорила мама, есть, наверное, своя мебель, к которой они привыкли, есть и вещи их бабушки, которые им дороги. "Привезите все это сюда, расставим; если окажется - не хватает чего-нибудь, вот тогда и прикупим, что нужно".
Все-таки Иван Константинович настоял перед отъездом, чтобы купили маленький туалетный столик с зеркальцем, - все обито, как будочка, тюлем. Мама очень отговаривала покупать:
– Ведь она еще девочка! Зачем ей туалетный столик?
Но Иван Константинович заартачился:
– Купим туалет!
И купили. В беленькой, свежеоклеенной комнате Тамарочки этот туалетик-будочка, весь обитый белым тюлем, выглядит мило и трогательно. А Иван Константинович просто сияет - вот какую чудную вещь он купил для Тамарочки!
Я было начала шептать маме - при Иване Константиновиче, - что, может, хорошо бы повесить в Тамарочкиной комнате портрет ее бабушки, который есть у Ивана Константиновича. Но мама сказала, что, во-первых, шептаться нехорошо ("Иван Константинович может обидеться! Если хочешь что сказать, говори вслух!"), а во-вторых, у Тамарочки, вероятно, есть бабушкин портрет, вот пусть он у нее и стоит. А тот портрет, который у Ивана Константиновича, ему, наверно, подарила сама Инна Ивановна, - пусть у него и остается. Иван Константинович ничего не сказал, но поцеловал маме руку, и еще раз, и еще раз! Видно было, что от души.
До чего мне в этот день скучно в институте! Я все время думаю о приезде Лени и Тамары. Л впрочем, даже без этого, даже если б мои думы не были заняты другими делами, не институтскими, все равно скука в классе, как всегда, невообразимая! Сейчас все девочки очень увлечены писанием друг другу стихов в альбом. Стихи чаще всего глупые, да и вообще, по-моему, это не стихи:
Едет, едет лодочка,
Несет ее волна.
В ней сидит красоточка,
Марусенька моя!
Или:
Любить тебя - есть цель моя.
Забыть тебя не в силах я.
Люби меня, как я тебя.
Мы обе - институтки.
У всех девочек есть альбомчики - бархатные, кожаные, всякие. В углу каждой страницы наклеены картинки. Есть альбомчик и у меня - синенький, славненький, но полный такой стихотворной дребедени, вписанной руками моих одноклассниц, что не хочется и перелистывать его. Нас - Лиду Карцеву, Маню Фейгель, меня - подруги особенно осаждают просьбами написать им что-нибудь в альбом: мы знаем много стихов - правда, все больше неальбомных. Мы часто и пишем стихотворения, не предназначенные авторами для альбомов, но красивые, хорошие стихи. И хозяйки альбомов обычно очень этим довольны.
Сегодня из-за этого произошло у Дрыгалки столкновение с Лидой Карцевой. Лида написала в альбом одной девочки стихи:
О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и умиленье!
На память Нине Поповой - от Лиды Карцевой
В минуту, когда Нина Попова, получив на перемене от Лиды свой альбом со стихами, упиваясь, читала эти строки, а мы все стояли вокруг, тесно обступив ее и Лиду, - вдруг сверху протянулась хорошо знакомая нам сухонькая лапка, и Дрыгалка цапнула альбом из рук Нины Поповой. Дрыгалка прочитала стихотворение, очень кисло поджала губки, неодобрительно покачала головой. И пошла, унося альбом. У всех нас засосало под ложечкой от предчувствия беды.
Нина Попова помертвела от страха.
– Это ты мне что-нибудь неприличное написала?
– с укором спросила она Лиду Карцеву.
– А разве ты не прочитала?
– ответила Лида.
– Ты прочитала и была в восторге!
– Так почему же Дрыгалка так рассердилась за эти стихи?
– продолжает допытываться Нина Попова.
– Почему она сделала губами вот так? И еще головой потрясла, как будто "ах, ах, ах, как нехорошо!"
Лида не успевает ответить, потому что раздается звонок - конец перемене.