В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
– Он очень дружно жил со своей женой Жаклиной, - говорит Поль, - они очень любили друг друга...
Поль останавливается, ей тяжело говорить, потому что она не позволяет себе заплакать. И я тоже не плачу перед горем Поля. Помолчав, она продолжает:
– И вот... Поль умер утром, а Жаклина - вечером того же дня. Их похоронили в одной могиле... А девочка их - такая, как ты, ей одиннадцать или двенадцать лет - осталась совсем одна... Моя племянница, Луизетта.
Горе Поля, горе, которое она переносит так мужественно, - ни одной слезы!
– придавило и нас с мамой. Мы сидим около нее, гладим ее руки;
– Полина!
– говорит мама.
– Милая, дорогая Полина... Если вы хотите, чтобы ваша Луизетта приехала сюда, вы хорошо знаете: наш дом - ваш дом. Мы будем растить ее, как своих детей...
– Я еще ничего не могу сообразить...
– жалобно говорит Поль.
– У меня голова кружится от мыслей... Что-то надо придумать... что-то надо сделать... И не ждать - сейчас подумать, сегодня, завтра сделать... А мне ничего не приходит в голову. Вот...
– говорит она вдруг с надеждой, - вот придет мсье ле доктер, он придумает!
Так мы сидим все трое. Сидим и ждем, когда придет папа. Юзефа, которая на кухне истекает слезами от сочувствия к горю Поля, иногда появляется в дверях и со всей доступной ее лаской говорит Полю:
– Може, биштецик скушаете?
Мы сидим, тесно обнявшись с Полем, и мне вдруг приходят в голову простейшие мысли, которых прежде никогда не было... Откуда берутся все немки, француженки, англичанки - бонны, гувернантки, учительницы языков? Ведь их множество; во всякой мало-мальски культурной семье в России они есть, их - целая армия. И в других странах тоже... Почему они покидают свою родину, уезжают на чужбину - иногда на всю жизнь? И мне становится понятно: у себя на родине они не могут работать, не могут заработать на жизнь. Почему они не выходят замуж за своих соотечественников? Я как-то спросила:
"Поль, почему ты не вышла замуж?"
И она ответила мне очень спокойно, без всякой горечи или досады:
"Потому что у меня не было денег, не было приданого... У нас во Франции на таких девушках никто не женится".
У всех этих тысяч немок, француженок, англичанок есть только одно: их язык. В других странах это иностранный язык, и их нанимают за деньги, чтоб они учили этому языку детей и взрослых. Они живут в этих чужих странах, в чужих семьях, растят чужих детей, и каждая откладывает из своего месячного заработка сколько может - "на старость" Откладывает и Поль. Мы иногда вместе с ней заходим в сберегательную кассу, и Поль никогда не берет оттуда ни одной копейки, а только вкладывает те рубли, которые ей удалось скопить за месяц. Как-то Поль при этом сказала мне с удовлетворением:
"Вот еще несколько лет - и я уже могу доживать старость у себя на родине".
"А я?" - спросила я с огорчением.
"Дурочка! Ты выйдешь замуж и забудешь своего старого Поля..."
"Я не выйду замуж!
– сказала я очень решительно.
– У меня тоже нет приданого, а ты же сама говорила: без приданого нельзя..."
"Нет, у вас в России эта дверь не так плотно захлопнута... Выходят замуж иногда и бесприданницы. Я видела такие примеры!"
И вот теперь смерть брата опрокидывает все жизненные планы Поля! Она должна либо ехать во Францию
– Серафима Павловна Шабанова просто мечтает о такой девочке-гувернантке...
– Я ничего не соображаю... Не работает моя голова...
– повторяет от времени до времени Поль.
– Я сделаю так, как скажет мсье ле доктер.
Наконец "мсье ле доктер", то есть папа, возвращается домой. Он зовет всех - и я иду со всеми - в кабинет на семейное совещание. Как поступить? Выписать Луизетту сюда, отдать ее в услужение каким-нибудь людям, которые хотят, чтобы их дети научились говорить по-французски, или же Полю возвращаться во Францию?
Вопреки всему, что говорят о папиной непрактичности, он рассуждает очень здраво и толково. "Когда дело идет о других, Яков очень практичный! говорит иногда мама.
– Даже удивительно!"
Есть ли у Луизетты, остались ли у нее после родителей какие-нибудь средства? Да, те знакомые, которые написали Полю о смерти ее брата и его жены, пишут, что у брата остались кое-какие сбережения - не бог весть что, но на то, чтобы девочке учиться и подрасти, кое-что осталось. У самой Поль есть сбережения, которые позволят ей прожить - о, очень скромно, очень! лет десять.
Есть ли у Луизетты во Франции какие-нибудь родные люди?
Нет. Никого.
– В таком случае, - говорит папа, - совершенно отпадает необходимость отдавать девочку в услужение каким-нибудь Шабановым! Кем она будет в такой семье? Французской куклой для избалованных, капризных и недобрых детей!
– Но зачем непременно отдавать ребенка в услужение?
– горячо возражает мама.
– Она может просто жить у нас, будет расти вместе с Сашенькой, и все!
– Очень хорошо! Допустим!
– спорит папа.
– Конечно, у нас ей будет хорошо, она будет, как своя, родная девочка. Ну, а как быть со школой? Ребенок должен учиться, а она вырастет без образования, неучем вырастет!.. Сколько вам было лет, когда вы приехали в Россию?
– спрашивает папа у Поля.
– Двадцать шесть.
– Значит, вы до двадцати шести лет жили на родине, среди на родине, среди людей, которые говорили только по-французски, да еще вы учились во французской школе. Поэтому вы были и остались француженкой. А тут приедет ребенок одиннадцати-двенадцати лет, он будет жить в чужой стране, среди людей, говорящих на чужом языке. Можете мне поверить: она забудет родной язык. Может быть, не вовсе, не начисто, но в значительной степени. Будет говорить на какой-то смеси французского и русского... Что же вы дадите ей взамен родины и родного языка?
Поль слушает папу очень внимательно. Видно, что в уме ее идет сложная работа и что папины доводы кажутся ей убедительными.
– Значит?..
– говорит она вопросительно.
– Значит, надо вам ехать во Францию, - отвечает папа.
– Дорогой мой Поль (папа впервые называет ее так), дорогой мой Поль, нам очень горько расставаться с вами... Я никогда не забуду, как вы водили меня ночью первого мая по темным окраинам, как помогали мне перевязывать людей, которых избили и ранили казаки...