В России надо жить долго
Шрифт:
Особенно ужалило меня сострадание к подросткам-правонарушителям, когда, работая над диссертацией, в следственном изоляторе я проводила их обследование. Замполит следственного изолятора сердобольный Печеркин Михаил Семенович тоже сострадал своим несовершеннолетним заключенным. И когда узнал о теме моей диссертации, пошел на грубейшее нарушение режима, разрешил мне работать в воскресенье, когда не было следователей и охраны, и пустовал пристрой с кабинами для следственных допросов. Он выводил после завтрака пять пацанов, рассаживал их по кабинам, закрывал пристрой на ключ, оставляя меня одну с этими подследственными, совершившими групповые преступления.
Тема моей диссертации была «Престижность и асоциальное поведение несовершеннолетних», которая должна была выяснить, какие мотивы и причины заставляли сбиваться этих пацанов в асоциальные группы, быстро перерастающие в опасные разбойничьи стаи. Помимо анкетирования и тестирования, мне удавалось разговорить ребят, и исповеди об их безрадостной жизни приводили в глубокое уныние. Для большинства этих подростков было неожиданным открытием, что, оказывается, есть взрослые люди, которые без крика и нравоучений могут спокойно и доброжелательно разговаривать,
А Генсанычу удавалось без всяких КДН и ИДН справляться с этими трудными подростками, отрывать их от опасных уличных компаний, мало того, он рискнул принимать в клуб даже и сами эти компании, асоциальные группы и переориентировать их на общественно-полезные дела. Вот эта успешная профилактическая работа Нечаева как раз больше всего и раздражала милиционерш, инспекторов по делам несовершеннолетних. Они первыми начали атаку на «Дзержинец» и ринулись проверять его работу, обнаружив, что в клубе, оказывается, нет планов индивидуальной работы со стоящими на учете подростками и их родителями. Не делил Генсаныч своих питомцев на трудных и благополучных. К милиции подключились представители образования, отправив для проверки въедливую методистку из дворца пионеров, затребовавшую планы воспитательной работы по эстетическому, физическому, патриотическому и прочему воспитанию. Все это воспитание реализовывалось в клубе, но оно не соответствовало бюрократическим требованиям въедливой методистки. Проверяющим милиционершам из инспекции по делам несовершеннотлетних особо не понравился принцип самоуправления, на котором строилась жизнь в клубе. Они считали, что Нечаев из лени перекладывает свою работу на дзержинцев, которые доросли до командиров отряда и самостоятельно вели спортивные секции, вместе с ребятами готовили и проводили различные клубные мероприятия. Подключился к проверкам и совет ветеранов. Особо старался еще вполне крепкий старичок, служивший когда-то в СМЕРШе и с гордостью рассказывавший, как во время войны он расстреливал и не закапывал. Вот это «не закапывал» он произносил с особой гордостью. Старичку не понравилось вообще все, что он видел в клубе. Как водится, никто из проверяющих не захотел встретиться и поговорить с ребятами, познакомиться с альбомами, где были расклеены фотографии бывших дзержинцев в военной форме, присланные из армии теми подростками, которые когда-то стояли на учете в милиции, и которые могли бы сейчас быть не в военной, а арестантской форме. Обо всех обнаруженных нарушениях проверяющие тут же сообщили в прокуратуру. А поскольку за короткое время андроповского закручивания гаек прокуратуре требовалось особо остро реагировать на сигналы, то в клуб явился и прокурор по делам несовершеннолетних. Пробыл он там 10 минут и пришел к выводу, что изложенные в заявлениях факты подтвердились, и Нечаева следует уволить, а работу клуба временно приостановить. Но уволить Нечаева не успели, парализованный крепыш Генсаныч свалился на больничную койку.
Обо всех этих печальных событиях рассказали прибежавшие ко мне домой взволнованные дзержинцы и макаренковцы. Надо было что-то делать, спасать Нечаева, спасать «Дзержинец». В одиночку с такой задачей было не справиться, и на квартире у меня начал заседать штаб. И тут мы вспомнили всех знакомых журналистов. Тюменский журналист Сергей Пахотин, друживший с Нечаевым и его клубом, опубликовал гневную статью в «Тюменской правде». Связались с Валерой Хилтуненом из «Комсомольской правды», который когда-то был в «Дзержинце» и писал о нем. Валера решил, что с гороно лучше всего справится «Учительская газета», и в Тюмень приехала его жена Лена Хилтунен, работавшая в «Учительской газете» – «Учителке». На имя начальника областного УВД я подготовила коллективное обращение от лица представителей науки, сочувствующих «Дзержинцу» преподавателей университета. И наконец, к делу подключился мой хороший приятель, собкор «Советской России» Игорь Огнев, после публикации которого не так давно от работы был отстранен первый секретарь Тюменского горкома КПСС В.Д. Уграк. И когда Огнев с этой проблемой зашел к секретарю горкома партии, горком партии принял все меры, чтобы загасить пожар вокруг «Дзержинца» и не допустить очередной скандальной публикации в «Советской России», органе ЦК КПСС, что грозило серьезными неприятностями партийному начальству. Общими усилиями «Дзержинец» был спасен, а Генсаныч не только не уволен, но и после больницы отправлен на курорт для восстановления здоровья.
Шум и волну общественного возмущения вокруг «Дзержинца» мы подняли такую, что мне домой позвонила недовольная секретарь горкома партии Тетерина Клара Афанасьевна. Она потребовала, чтобы я прекратила эту шумиху вокруг клуба, которая не дает им в горкоме партии спокойно работать. На что я ответила довольно дерзко: «Если такие как Нечаев оказываются в больнице из-за всех этих проверок, мы с вами, вы как партийный секретарь, я как ученый, даром едим свой хлеб». Эта дерзость мне дорого обошлась. Клара Афанасьевна потребовала, чтобы городская прокуратура проверила хозтему, которую два года назад мы с макаренцевами провели по заданию областного УВД. Я тогда обобщила данные о подростках, стоящих на учете в милиции и их родителях, над которыми шефствовали мои макаренковцы. На этой основе были подготовлены психолого-педагогические рекомендации для инспекторов по делам несовершеннолетних. Деньги на эту работу были выделены весьма скромные, что,
А тем временем по городу распространялись слухи, что Беличева с Нечаевым воры. И особенно старался в их распространении ветеран-смершевец, люто ненавидящий нас обоих. Наконец из прокуратуры было получено официальное уведомление явиться для ознакомления с результатами проверки. Шла я туда, что называется, на полусогнутых. В назначенном кабинете мне навстречу поднялась пожилая женщина в прокурорском мундире, пожала мою руку и совсем неожиданно для меня сказала: «Позвольте Вас поблагодарить за ту работу, которую вы проводите со своими макаренковцами». Она действительно была добросовестным проверяющим и встретилась со всеми студентами, которые значились в ведомости на получение своей скромной зарплаты. И они ей увлеченно рассказывали, как работают со своими подшефными подростками, стоящими на учете в милиции. Это не могло не умилить немолодую женщину, мать и бабушку.
Так благополучно закончилась история с тюменским Макаренко, но у самого Антона Семеновича была более печальная судьба. Несмотря на все его педагогические успехи в знаменитых колониях имени Горького и имени Дзержинского, где из бывших беспризорников и уличных воришек выковывались настоящие мастера своего дела, активные и успешные советские граждане, под натиском въедливых проверяющих педагогическую работу ему пришлось оставить. Не нужны были сталинскому режиму, упражнявшемуся на организации показательных судебных процессов над врагами народа всех мастей, столь честные, нетерпящие любой несправедливости и с такой активной жизненной позицией граждане, как те, которых воспитывал Макаренко в своих колониях. Но, отойдя от педагогической практики, он не забросил педагогику и оставил ценнейшее литературное наследие, две удивительных художественных книги «Педагогическая поэма» и «Флаги на башне», от которых трудно оторваться, когда читаешь о педагогическом опыте Макаренко и о его непростых воспитанниках. На занятиях со своими макаренковцами я просила их рассказывать о наиболее запомнившихся эпизодах из этих книг. И что интересно, каждый из этих эпизодов мог служить иллюстрацией для социально-психологических и социально-педагогических закономерностей создания коллектива воспитанников и педагогов, коллектива, служащего воспитывающей средой. Отрадно отметить, что Макаренко и его педагогическая система стали широко известны и получили свое признание не только в нашей стране, но и за рубежом. И не случайно 1988 год – год столетия Антона Семеновича – был объявлен ЮНЕСКО годом Макаренко.
В тот год мне посчастливилось поучаствовать в конференции, посвященной 100-летию А.С. Макаренко, которая проходила в Егорьевске, где был детский дом, директором которого до самой своей кончины работал Семен Афанасьевич Калабалин и его жена Галина Константиновна Калабалина. Семен и Галина служили прообразами героев книги Макаренко «Флаги на башнях». Все жизнь они сохраняли благодарную память об Антоне Семеновиче и следовали его примеру в своей работе в детском доме и в своем отношении к воспитанникам. Их сын Антон Семенович Калабалин пошел по стопам родителей и тоже стал педагогом. На эту конференцию приехали человек шесть бывших воспитанниц Макаренко. Эти живенькие старушки жили в разных городах, имели разные профессии и разные непростые судьбы, но своими белыми блузками, а главное, оптимистическим настроем, которым когда-то зарядил их Антон Семенович, были похожи друг на друга.
Но еще более горькая и трагическая судьба была у другого выдающегося советского педагога Василия Александровича Сухомлинского. На Сухомлинского, директора скромной Павлышевской сельской школы на Украине обрушились не просто проверяющие из районо, на него обрушалась сама Академия педагогических наук СССР. АПН, Академия педнаук была учреждена Сталиным в 1944 году, когда подходила к концу Великая отечественная война, унесшая 28 миллионов советских граждан. И дальновидный вождь процессы воспитания подрастающего поколения решил взять под контроль, с тем, чтобы ученые педагоги разрабатывали методы формирования послушных винтиков в хорошо отлаженной им, отцом всех народов, государственной машине. И ведущая роль в этом отводилась Институту общих проблем воспитания, где заправляла авторитетная тройка, состоящая из директора В.М. Коротова, академика АПН СССР Б.Т. Лихачева (не путать с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым) и профессора Л.Ю. Гордина. Нашелся и подходящий подручный, владеющий бойким журналистским пером, в ту пору всего лишь кандидат педагогических наук Валентин Кумарин. Не прошла, конечно, мимо этих заправил советской педагогической науки книга сельского учителя «Сердце отдаю детям», вызвавшая одобрительный интерес в нашей стране и на Западе.
Начал эту компанию в 1967 году Борис Лихачев статьей «Нужна борьба, а не проповедь». Лихачев был возмущен тем, что Сухомлинский в одной из своих статей посмел утверждать, что «основное в человеке коммунистического общества – это человечность». Идеологически выверенная позиция заведующего кафедрой Вологодского пединститута была замечена, и Лихачева назначили на должность заместителя начальника отдела педагогической науки Минпроса СССР. А вскоре он дорос и до действительных членов АПН СССР. Заметили и подключившегося к травле Валентина Кумарина, который по личному приглашению президента Академии педагогических наук был назначен ученым секретарем президиума Академии. Бойкий писака Кумарин с одобрения академиков разразился серией статей и доносов в президиум АПН СССР о буржуазной немарксистской педагогике Сухомлинского, «представляющей реальную угрозу как сила, поворачивающая педагогическое мышление в сторону буржуазной теории свободного воспитания». Сухомлинский любил детей, учитывал индивидуальность каждого своего школьника, воспитывая детей добрыми, мыслящими, всесторонне развитыми людьми. И это тоже ставилось в вину, как противопоставление педагогической системе Макаренко воспитания в коллективе и через коллектив.