В России надо жить долго
Шрифт:
Глубоко уязвленной обвинениями в своей педагогической «буржуазности», что, кстати, было весьма небезопасно во времена партийной борьбы с буржуазной идеологией, с болью и горечью Сухомлинский пишет заместителю главного редактора журнала «Народное образование» А.Е. Боеву: «Если бы Вы могли сказать этому негодяю, что то, что я пишу, рассуждаю, написано кровью… Не ему учить меня быть патриотом. Когда в 1942 году я был тяжело ранен на фронте, фашисты повесили мою жену, выкололи ей глаза, а родившегося в застенке ребенка убили, как щенка, ударом головкой о каменную стену, выбросили тельце на свалку, где он лежал три дня».
Через год после этого кровью сердца написанного письма в возрасте 52-х лет Василий Александрович умер. На обвинения в игнорировании педагогической системы Макаренко он ответил в книге «Мудрая власть коллектива», которая вышла уже после смерти автора. Ответил одной образной фразой: «Я не против коллектива. Но я хочу, чтобы ребенок в коллективе был не прутиком в венике, а цветком в букете». В этой книге он описывает свой педагогический опыт воспитания в коллективе, который не подавляет, а помогает,
Понимая ведущую роль семьи в воспитании детей, он много сил и времени отдавал работе с родителями и по сути дела превратил школу в культурный центр, куда тянулись и взрослые и дети. Об этой многогранной работе директора школы со школьным педагогическим коллективом, с родителями, с сельским социумом Сухомлинский написал еще в одной своей книги «Разговор с молодым директором школы», которая также вышла после смерти автора. Бесценное наследие оставили наши выдающиеся педагоги – гуманисты Антон Семенович Макаренко и Василий Александрович Сухомлинский. Как 1988 год столетия Макаренко был назван ЮНЕСКО годом Макаренко, так и 2018 год, год столетия Василия Александровича Сухомлинского, был назван годом Сухомлинского. Эти два выдающихся советских педагога получили международное признание, однако, к сожалению, оба они оказались не ко двору советской власти, преследующей иные цели в воспитании подрастающего поколения.
Зато Валентин Кумарин оказался очень даже ко двору. Высокие покровители в благодарность за травлю Сухомлинского, ускорившую его преждевременную смерть, решили помочь Кумарину защитить докторскую диссертацию. Специально для этой цели под него в Институте общих проблем воспитания была создана лаборатория, пять сотрудниц которой добросовестно собирали материалы, архивы, ранее опубликованные работы и статьи о Макаренко и его педагогической системе, что и было темой докторской диссертации Кумарина. Конечно же, Кумарин успешно защитил докторскую диссертацию и уже подумывал о членкоррстве в своей излюбленной АПН СССР. Но здесь судьба распорядилась так, что наши дорожки пересеклись, что для меня обернулось тяжким жизненным испытанием, а для него – бесславным концом его псевдонаучной педагогической карьеры.
В докторантуру я шла не с пустыми руками. Мой самый многочисленный в Тюменском университете ФОП (факультет общественных профессий), в котором занималось по 150 студентов, я сориентировала и на исследовательскую работу. Шефствуя над своими трудными подростками, студенты-макаренковцы обследовали около тысячи стоящих на учете в милиции несовершеннолетних, условия их семейного воспитания, школьную ситуацию, методы профилактической работы ИДН и КДН (инспекций и комиссий по делам несовершеннолетних). Эти наблюдения студенты использовали в своих дипломных работах, а я проводила общий анализ коллективно собранного материала. В результате выяснилось, что лишь 30 % из стоящих на учете в милиции подростков представляют контингент, которым необходимо заниматься милиции, и то не столько подростками, сколько их пьющими отцами-дебоширами и матерями-алкоголичками и распутницами. Остальные нуждались в профессиональной медико-психологической и социально-педагогической помощи, для оказания которой не было ни специалистов, ни специальной социальной инфраструктуры, не считая таких редких клубов как «Дзержинец». То есть административно-карательную профилактику правонарушений несовершеннолетних необходимо было менять на охранно-защитную. Четкое понимание необходимости этого пришло, но пути практической реализации были совершенно неясны.
Тем не менее, оформившись в докторантуру и прикрепившись для работы над диссертацией к лаборатории исследующей педагогическую запущенность учащихся в этом самом Институте общих проблем воспитания АПН СССР, я начала на всех конференциях, круглых столах и дискуссиях, которых в перестройку было в избытке, толкать свою идею охранно-защитной превенции. В это время Альберт Лиханов, учредивший в 1987 году Детский фонд, открыл лабораторию детских домов в том же Институте общих проблем воспитания. Единственному сотруднику этой лаборатории, глубокому пенсионеру из Министерства образования, было поручено подбирать кандидатуры для работы в лихановской лаборатории. Однако всех, кого приводил пенсионер, Лиханов браковал по причине незнания трудного детства и его проблем. Пенсионер, видя мою активность, рискнул представить меня Лиханову. Моих нужных Лиханову знаний о детском неблагополучии было в избытке, и я была принята старшим научным сотрудником в лабораторию детских домов, заведующим которой числился Лиханов. Я не случайно употребила слово «числился», поскольку больше с Альбертом Александровичем общаться мне не пришлось. Руководство лабораторией он перепоручил своему заму Карманову Евгению Михайловичу, с которым мы просиживали допоздна, готовя предложения в Правительство по льготам детям-сиротам и детям, оставшимся без попечения родителей, которые Лиханову удавалось протолкнуть на самом верху. Обрабатывали и анализировали сотни писем и обращений, которые шли в Детский фонд и нашу лабораторию, по улучшению условий жизни воспитанников детских домов, где, как правило, царили казенщина и бездушье.
Моя жизнь била ключом и была переполнена трудно совмещающимися проблемами. Нужно было самостоятельно решить жилищную проблему, заниматься обменами квартир и завершить в срок до конца докторантуры, то есть до конца учебного 1987-го года, диссертацию. Со всеми этими проблемами мне удалось довольно-таки успешно справиться. Обмотав все ближайшие подмосковные городки, я удачно обменяла свою тюменскую
Но пройти мимо такого события как обсуждение на общем собрании Щетинина Михаила Петровича, который числился в штате института и руководил опытно-экспериментальной школой на Белгородчине, я не могла. Дело в том, что Щетинин был одним из ярких представителей педагогов-новаторов, с которыми яростно боролись наши академики и подпевающие им подобострастные сотрудники института. Так же, как я пришла к выводу о необходимости замены административно-карательной профилактики на охранно-защитную, педагоги-новаторы пришли к выводу, что на смену авторитарной педагогике в школу должна прийти педагогика сотрудничества. Но если я в то время не видела возможных путей реализации своих идей, то они уже наработали и использовали в своей практической работе эти методы и способы, позволяющие учителю не подавлять и наказывать учеников плохими оценками, а сотрудничать с ними в процессе обучения и воспитания, делая сам процесс обучения интересным и увлекательным. Щетинин, имея музыкальное образование, был очень озабочен тем, что обучение школьным дисциплинам эксплуатирует в основном левое полушарие, контролирующее логическое мышление, произвольные память и внимание, в то время как урезаны до минимума уроки музыки, пения, рисования, которые могли бы развивать и левое полушарие, оперирующее образами. Кроме того, большая часть школьной жизни учащихся проходит в неподвижном сидении за партой, тогда как развивающийся организм ребенка требует движения, пластики, а значит, помимо уроков физкультуры необходимы и уроки танцев. Но где взять время для всех этих дополнительных правополушарных уроков? И памятуя, что смена деятельности это уже отдых, Щетинин в начальных классах своей школы сократил на 15 минут время уроков и, исключив перемены, ввел дополнительно уроки музыки, пения, рисования, танцев, перемежая их с уроками математики, чтения, русского языка, обществоведения. Свое нововведение было и в старших классах. Здесь, напротив, материал стал подаваться методом погружения, когда всю неделю учащиеся погружались в какую либо тему по истории, литературе, физике, математике, не отрываясь и не переключаясь на другие предметы. В школе ключом била вечерняя жизнь, капустники, поэтические вечера, вечера танцев, где сам директор на баяне играл для танцующих школьников вальсы и фокстроты. Школьникам стало интересно жить и учиться, в школу тянуло. И при этом не только не пострадала, но и улучшилась успеваемость и в начальных и в старших классах.
Казалось бы, надо порадоваться за такую школу и ее учеников. Но у инспекторов из Института общих проблем воспитания, приехавших проверить опытно-экспериментальную школу Щетинина, кроме раздражения эти нововведения ничего не вызвали. Его школа не соответствовала главному критерию, по которому оценивали школы в Академии педнаук: не было порядка. Мало того, были нарушены все установки и предписания Министерства образования, вместо советского учебного заведения Щетинин устроил какой-то цирк. Ох, и досталось же Михаилу Петровичу на этом общем институтском собрании, которое проводилось в лучших традициях открытых судебных процессов над врагами народа! Выступающие буквально рвались к трибуне, чтобы, не выбирая слов, выразить свое негодование и возмущение Щетининым, его школой, а заодно и всеми педагогами-новаторами, посмевшими покуситься на основы советской педагогической науки и практики. Он попытался было объясниться и оправдаться, но был грубо оборван председательствующим директором института В.М. Коротовым и обреченно замолчал. Собрание клокотало около трех часов и двигалось к завершению, когда я попросила слово, которое мне не хотели давать, поскольку казалось, что все негативные эмоции уже выплеснулись. Но я не выдержала и вступилась за Михаила Петровича, а заодно и за всех педагогов-новаторов. И еще сказала, что дискуссии о новых идеях и нововведениях в таком тоне не ведутся, и право, мне неудобно за коллег ученых, коммунистов.
После собрания Щетинин зашел к нам в лабораторию, мы пили чай, и он, как будто забыв о собрании и всех обрушившихся на него обвинениях и оскорблениях, вел философские разговоры о человеке и его миссии. «Вы только подумайте, из чего состоит слово «человек» – чело века, – говорил воодушевленно Михаил Петрович. – Чело, которое определяет, чем, каким содержанием наполнится век, и куда будет развиваться история всего общества и всей цивилизации. Ребенок уже рождается с этим предназначением – быть челом века. Нужно только не подавить, а развить в нем весь заложенный от рождения потенциал. Вот чем прежде всего должна быть озабочена школа». Он как будто предчувствовал, что, несмотря на разгромное общее собрание, ничего страшного с ним не случится, и его идеи восторжествуют. И действительно, судьба педагога Щетинина оказалась вполне благополучной. После разгрома в Институте общих проблем воспитания Михаила Петровича в свою лабораторию перевел доктор психологических наук, действительный член АПН СССР Артур Владимирович Петровский, который вполне оценил педагогические новации Щетинина и предоставил ему полную свободу. Позже Щетинин обосновался в Краснодарском крае, где его школа выросла в настоящую школьную республику со своими производственными цехами, полеводством, садоводством, пошивочными мастерскими, школьным театром, оркестром, хором, танцевальным коллективом, стадионом и оборудованными современными спортивными снарядами спортзалами.