В сердце моем
Шрифт:
– Большинство людей готовы тебя без штанов оставить, - философски сказал мне однажды работяга.
С некоторым злорадством я решил оставить его без сапог. Они остались в шкафу - новехонькая пара полусапожек фабрики Хью Томпсон, со штампом "высший сорт" на подошве; прекрасные сапоги ручной работы из мягкой, хорошо выдубленной кожи. Рядом с обыкновенными сапогами они - пахнущие новехонькой кожей, подбитые гвоздями, с подковками на каблуках, - казались аристократами. Черт с ней, с украденной пастушкой!
Я
Но работяга держался другого мнения. Он пришел в конце недели за своими сапогами. Я не утаил, что они у меня, но прибавил, что он, как фактический муж, живший в моем доме, несет ответственность за квартирную плату.
– Если каждый, кто переспит с бабой, должен считаться ее мужем, что с нами со всеми будет?
– спросил он, красноречиво воздев руки к небесам.
– Не знаю, - ответил я.
– В тюрьму все сядем.
– За что?
– За многоженство.
– Вернемся к делу!
– сказал я.
– Вы должны за квартиру. Угодно вам заплатить?
– Я вам ничего не должен.
– Но вы жили здесь?
– Ничего подобного. Я просто заходил в гости.
– Я бы сказал, что вы несколько загостились, черт бы вас подрал!
– Что верно, то верно. Но ведь человеку надо же иметь крышу над головой.
– А как насчет барахла, которое она стащила?
– Стащила?
– удивился он.
– Неужто она прихватила ножи?
– Да, и пастушку тоже.
– Что? Ту дрянную штучку? Ну за это вы ей спасибо сказать должны.
Он помолчал, потом задумчиво произнес:
– Вот уж никак не думал, что она такая. Говорят, никогда не узнаешь женщину, пока не поспишь с ней. А выходит, что и поспав не узнаешь. Из моих вещей она никогда ничего не брала - но могу пожаловаться.
– Верно, ваших не брала, - подтвердил я.
– Я, признаться, даже удивился, почему она не взяла сапоги.
– Ну, это понятно - ей пришлось бы объяснять следующему мужику, откуда они у нее. А самой ей они не нужны. Что же теперь делать? Мне нечем заплатить вам за квартиру. Я ей отдал все деньги, которые у меня были, Послушайте, верните мне сапоги. На кой черт они вам? Все вы, домовладельцы, одинаковы: из-за гроша удавиться готовы.
– Кто это тут домовладелец, черт вас подери?
– рассердился я.
– Я сам как рыба об лед бьюсь. А ну вас к черту с вашими сапогами! Только и смотрите, где бы что урвать! Ладно, забирайте!
Я достал сапоги из гардероба и поставил на стол:
– Вот, пожалуйста!
Мой гнев привел его в замешательство, но он справился с собой и взял сапоги.
– Хорошие сапоги, как по-вашему?
– спросил он.
– Я за них пятнадцать монет отдал.
– Высший класс, непромокаемые - лучше не бывает, - ответил я. Дайте-ка их мне.
– Я взял у него сапоги.
– Обратите внимание, как пристрочен язычок. Видите? Он доходит до самого верха. В таких сапогах можно стоять по щиколотку в воде, - ноги не промочишь.
– Как раз такие мне и нужны, - сказал работяга.
– Я ведь целый день работаю в мокрой земле.
– Натрите их растительным маслом, - посоветовал я, - тогда кожа не затвердеет.
– Так и сделаю, - с готовностью сказал он.
– Спасибо.
И, уходя, добавил:
– Вот что, я не из тех, которые любят урвать что-нибудь. Если вам надо будет выкопать яму для уборной, только скажите. Я выкопаю. И ничего за это не возьму. Она нас обоих облапошила, - меня на несколько фунтов, и вас тоже... что ж теперь делать!
Освободившуюся квартиру заняла буфетчица. У этой довольно полной женщины были черные волосы и невозмутимые глаза. Она обладала спокойствием человека, который видит правду и мирится с ней. Она прекрасно знала, что жизнь отнюдь не усеяна розами, она видела, как радостно вступают в нее люди и как жизнь их встречает. Звали ее Джин Оксфорд, работала она в баре небольшой гостиницы.
Пока я заносил некоторые сведения в ее расчетную книжку, она спокойно рассматривала меня. В ее взгляде не было любопытства, она не пыталась определить, что я робой представляю и как со мной следует держаться. Она рассматривала меня без всякой задней мысли, и я чувствовал себя с ней свободно.
– Подпишите вот здесь, - сказал я, протягивая ей книжку.
Она встала, подошла к столу, наклонилась, взяла ручку; на ней была блузка с глубоким вырезом, крестик на золотой цепочке, который она носила под блузкой, вывалился и повис, покачиваясь, над столом, словно приглашая заглянуть в охраняемый им заповедник.
Подписав бланк, она задержалась на минуту, как бы ожидая продолжения разговора, и я предложил ей сигарету.
– У вас, вероятно, интересная работа, - сказал я, зажигая спичку.
– Интересная.
– Она снова уселась и затянулась сигаретой.
– Я переменила много мест. Эта мне подходит больше всего.
– А интересно знать - почему?
– Ну... там ты будто во всем участвуешь - кипишь в самом котле.
– Встречаетесь со многими людьми, разговариваете с ними, - поэтому, да?
– Ага. Там никогда не соскучишься. Я работала в конторе, на фабрике, была официанткой. Торговала в собственной лавочке всякой всячиной - это, скажу я вам, была самая паршивая работа.