В Школе Магии Зарежья
Шрифт:
— Фу-ух, — я свернула на городскую улицу и неверяще, чувствуя себя уловом, отпущенным в реку, осмотрелась по сторонам. — Неужто выкарабкалась?
В школе царило затишье: никого около ворот, перед главным входом, ни одна растрепанная голова не глядит из окна. Оно и понятно: какая ж ученическая душа не захочет побывать на народных гуляниях, посмотреть бои на мешках, кулачные стычки, запустить зубы в румяный пирожок, купленный у лотошника, а то и урвать (читай — слевитировать) из центра самой сильной толчеи и давки дармового государева угощения. Но мои оппоненты по условиям спора должны были до трех часов дня педантично сиживать у окна, ожидая моего триумфального возвращения. Да и Томка, поди, с ними волнуется. (На самом деле, волнуется-то она одна, недруги,
Увиденное повергло меня в шок. Сюрпризы, словно из бездонного мешка, не кончались. Я как раз свернула вместе с тропинкой к конюшне из-за угла соседнего строения, когда увидела то, чем развлекались мои одногруппники, ожидая трех часов, чтобы отправиться гулять и отмечать свой выигрыш. Они строили пирамиду из лошадей. Хвос, это вам не карточный домик сложить! Лошади явно были обездвижены, иначе они наверное выказывали бы хоть какое-то шевеление и попытки к бегству. Два огромных тяжеловоза — серый и пегий, с огромными, как дно у бочки, копытами, являли собой основу. Две легкие каурые кобылки перпендикулярно первому уровню конструкции, размещались на крупах и почти у холок коней соответственно. Подросший жеребенок прямо сейчас совместными усилиями десяти человек левитировался вверх. Что интересно, будь кони не обездвижены, столь длительная левитация их была бы невозможна, как, впрочем, и любого другого живого и, следовательно, нестабильного объекта. Именно это я и учла, когда, схватившись за палочку, расколдовала несчастного лошаденыша. Ох, как они бегали! Я заливисто хохотала, но внимание на меня обратили только когда норовистый рослый жеребенок, побрыкавшись, накусавшись и погоняв «архитекторов» по дворику, умчался по тропинке, дальней от меня, куда-то вглубь территории. Я к этому моменту уже вместо нормального смеха издавала невнятные хрюки-хрипы и сидела в сугробе, не имея сил из него встать:
— Эге! Ну, умора!
— Варька, хвосова девка! — узрев меня, Ерема сжал кулаки и затем незаметно потер зад, отбитый неподкованным копытом. — Нарываешься?!
— Она уже итак нарвалась дальше некуда, — вставая рядом с Еремой, высказалась Мариска. — Бить будем сильно и больно, — чересчур ласково пообещала она, взирая на меня сверху вниз.
— Дорогие вы мои! — обрадовалась я, продолжая пребывать в сугробе, и радушно распростерла к ним руки. Рукавичек у меня не было, синее пятно на озябшей ручонке нашло своих благодарных зрителей, все уставились мне в ладонь, как бараны на новые ворота. У Мариски, Еремы и Жица лица сразу вытянулись, аки блины на просвет, отдельные личности машинально продолжали улыбаться. — Даже можно сказать насколько дорогие — семидесятизолотниковые! Надеюсь на ваше великодушие, я ведь вам подарочек принесла! — я всплеснула руками как заботливая тетушка и извлекла сверток с медным ромбиком. Одноклассники как загипнотизированные провожали взглядом мою ладонь. Я запустила в Ерему свертком, он перехватил его одной своей лапищей и вытряс на другую медный ромбик. Теперь всеобщее внимание привлек этот кусочек металла.
— Я не верю, — прошептала Мариска. Через секунду она оторвалась от ромбика и взяла у Силида какой-то пузырек, который опрокинула на ватку. Мне бы обратить на это внимание, но я, возгордившись, ликовала, сидя как квочка в гнезде в своем сугробе. Томка подала мне руку, чтобы помочь подняться, но была оттерта в сторону Мариской, улыбающейся по-змеиному:
— Позволь мне помочь тебе, о великая!
От столь неприкрытого признания моих очевидных достоинств я умилилась и соблаговолила ей вытянуть себя из сугроба. Мариска схватила меня за руку, но через секунду отпустила. Я недоуменно полетела обратно в уже практически обжитую кучу снега.
— Ага-а-а!!! Вот я так и знала! — ликовала Мариса, суя под нос Ереме и остальным ватку, окрасившуюся синим от соприкосновения с моей ладонью. Она наклонилась ко мне, самодовольно улыбаясь. — Блефуем-с потихоньку, да? Не на таких напала! Краска от настоящей монеты несмываемая! Ха-ха! Готовь зад, Варенька, порка состоится сегодня вечером.
Я беззвучно пооткрывала рот, собираясь доказывать, что была на коронации, но меня опередил раскатистый, подобно громыханию грома, рев:
— Что это такое?!!!
Я глянула за спины одноклассников и обмерла. На дальней от меня тропке стоял директор, пораженно взирающий на лошадиную пирамиду. На животе у него виднелся белый отпечаток конского копыта. Видимо, жеребенок объявил человечеству вендетту, умчался нести возмездие за свой испуг в массы и мастерски делал свое дело. Одноклассники медленно обернулись. Немая сцена длилась пару секунд. Потом они все врассыпную бросились бежать, как тараканы от занесенного тапка.
— Стоять!!! — заорал бордовый Тихон Петрович. И абсолютно напрасно: скорость улепетывания школьников только увеличилась. Директор за какие-то мгновения раскидал по беглецам обездвиживающие заклинания. Многие были застигнуты практически в прыжке или в других неустойчивых позах, отчего деревянно валились на землю. Утечь от такойсомации не удалось никому.
— Я же сказал «стоять», — не торопясь, нехорошим тоном повторил директор. — Вы все сейчас пройдете в мой кабинет, — постановил он, обрубая каждое слово, будто топором. Я была отчасти замаскирована сугробом, и, наверное, поэтому не была примечена и обездвижена. Я покивала, соглашаясь с директором и, проигнорировав отсутствие варежек, перевернулась и попыталась на четвереньках незаметно скрыться с места происшествия. И когда я, тряско и деревянно переставляя одубевшие от холода конечности и оступаясь на края своей одежды, уже почти добралась до угла, который скрыл бы меня от опасности... то оцепенела.
— А вас, Варвара, — раздался надо мной суровый директорский глас, а в поле зрения взметнулся подол официальной мантии и встали носы начищенных сапог, — это касается в первую очередь.
После чего нас всех благосклонно расколдовали. Я поднялась на ноги и отряхнулась от снега. Рядом приходили в себя приунывшие одноклассники. О том, чтобы убежать сейчас, не могло быть и речи — педантичный директор запомнил всех и каждого. Пирамида под его строгим присмотром была разобрана и отправлена по стойлам. А дальше он, словно утка выводок, отконвоировал нас в кабинет. Я, опережая возможный обыск себя и не желая подставлять Расту, с которой мы успели неплохо сдружиться за время подготовки концерта к празднику, изловчилась незаметно передать Томке золотистую сетку, которую понятливая подружка шустро запрятала под куртку.
Усаживаясь за стол, директор глубоко вздохнул, а я подсчитала, что у него сегодня день был намного тяжелее даже моего. Поглядев куда-то вдаль своих мыслей, он перевел взгляд на нашу компанию. Потом, по-прежнему исподлобья поглядывая на всех, достал откуда-то из ящика стола платок, потыкал в него палочкой, сделав мокрым, и наложил на лоб. Я вместе с Томкой встала чуть сбоку от остальных и стала уже привычным образом рассматривать ковер. Директор, поняв, что от его манипуляций с платком и намека на скверное самочувствие никто не раскаялся, пожевал сухими губами, пошевелил усами и начал размеренную речь:
— Я очень боюсь того момента, когда вы окончите школу. Даже представить не получается, что вы сможете натворить после выпуска, оставшись без присмотра. В то же время день, когда вы покинете стены подведомственного мне заведения и снимете с меня ответственность за производимые вами глупости и разрушения, станет, возможно, одним из самых счастливых в моей жизни. Я не имею никакого желания выслушивать ваш лепет и невнятные объяснения произошедшему. Поэтому просто объявляю о месяце отработки на конюшне тем, у кого сейчас ее нет, и о продлении ее на месяц тем, у кого есть.