В Школе Магии Зарежья
Шрифт:
— У тебя что? — вместо ответа спросил он.
— Ваза... кха... — призналась я, выкашливая кусок, из-за неприятных воспоминаний о былом залетевший не в то горло.
— И у меня, — он прерывисто вздохнул. — Ваза.
— Когда-а? Сегодня?! — я даже бездумно отложила недоеденный пирожок на стоящий рядом стул, настолько увлеклась открывшейся мне информацией.
Глупый вопрос — конечно, сегодня. Как раз, когда старые укрепляющие заклинания были сняты, а новые еще не наложены. Но сразу две вазы! Сразу!! Две!!! Вазы!!! Кошмар. Степень гадости вероятных в случае разоблачения последствий возрастает троекратно.
И это хорошо, что я не стала сбрасывать книги, как хотела, — не спасло бы. Две разбитых любимых вазы библиотекарши в один день — немедленный приговор если не к смертной казни (это, пожалуй,
— ...Толерантность более старшей группы к более младшей должна брать начало ввиду понимания первыми не столько каузальности, связанной с экзистенциальностью общества в целом и концепцией генетичности, сколько детерминации, взаимообусловленной темпоральностью каждой определенной психотипической особи, и составляющей, в конечном итоге, массовое сознание изучаемого нами субкультурного объекта и проблем, возбуждаемых неустойчивыми множествами в его туловище..., — добросовестно болтаю я. По глубокой наивности это даже кажется несложным... в течение первого часа. — Выведение и подготовка к приготовлению данного принятия положит начало великолепному структурированному обществу, с радостью берущего на себя обязанности по добросовестному становлению сознательности, — монотонно переливаю информацию со страниц в библиотечное пространство. Но в течение второго часа подспудно приходит понимание, что не жить мне больше студенткой, так как мозг мой клубочком свернулся в голове, как барсук в своем логове, и предвкушающе объявил перерыв до следующей весны, собираясь переваривать переполученную на сто лет вперед информацию. Глаза невольно воздеваются к незамутненному бесконечными буквами потолку, но потом снова обреченно нисходят в книгу. — ...Ыыы!.. — сквозь вовремя притиснутые зубы все же прорывается тихий, но отчаянный вздох. — И критичности, и патриотичности, и моральной устойчивости, и логичности языкового изъяснения, и светскости, и приоритетно с упором на академичность и ненавязчивость манерности... — но после очередного словесного извращения на тему элоквенции я не выдерживаю: — Нет, ну сколько ж можно-то, Агриппа Дбарровна! Неужели вы еще не запомнили эти дурацкие правила, ведь вам их не первый раз читают!!..
У четверокурсников боевиков авральная семинарная неделя, они стоят возле постаментов с катастрофически-огромными, не подлежащими выносу (попробуй такие вынести — спину надорвешь, самого выносить будут) из библиотеки, книгами; некоторые постаменты оккупированы сразу двумя-тремя студентами. Я, бубня нудное, мешаю им поблизости. И поэтому свидетели (поди, сами не раз бывавшие на моем месте) злорадно хихикают, то ли над Агриппой Дбарровной, то ли над моей дальнейшей незавидной после пророненного участью. Я, пользуясь заминкой, перекладываю тяжелую книгу с одной руки на другую и катаю язык по рту, гадая — то ли он просто распух от трудновыговариваемого, то ли давно в узел завязался. Мстительные хихиканья переходят в сдавленный кашель, боевики, сгибаясь, утыкаются в книги, прячут лица за края постаментов и спины соседей — приближается Агриппа Дбарровна (которая до того работала где-то на соседнем от меня ряду со стеллажами и краем уха следила за ходом моего перевоспитания). В руках у нее мокрое скрученное полотенце и палка. Палка, однозначно — бить по пяткам, полотенце, как видно, — многофункциональное.
— Н-но... н-но ... н-н-но... — заикаясь, пытаюсь вразумить ее я. — А как же книг-ги, ик, современные способы воспи-пи-тания? Ведь... это же не ваши методы! Варварские методы!
— Не варварские, а ВарвАрские! — умно подсказывают со стороны, а я даже не могу отвести взгляд, чтобы запомнить обидчика — пялюсь на покачивающуюся петлю полотенца.
— Так, ну уж если такие методы не помогают, тогда приходится по старинке! — возражает мне Агриппа Дбарровна и как-то безмятежно пожимает плечами — мол, уж не обессудь, подруга. Пособие по повышению культуры подрастающего поколения выпадывает из моих дрожащих рук, я бегло осматриваюсь в поисках выхода, и с обречением понимаю, что заперта в тупик.
— Я буду жаловаться! — неуверенно пищу я и, допятившись, распростертая вжимаюсь в угол между стеной и стеллажом. Дальше, как в замедленном времени.
Агриппа Дбарровна заносит полотенце. Я нелепо прикрываю голову руками, до невозможности вжимаюсь в угол, едва ли не просачиваясь водицею между страницами стоящих на стеллаже книг. А потом...
Вообще, я потом разузнала — ножка на том стеллаже шаталась давно, вот только плотник все не шел. Поэтому и виноват во всем он. За мной вины ну элементарно никакой не было. Я явилась жертвой пошлого стечения обстоятельств.
...А потом одному предплечью неожиданно стало как-то свободнее, будто даже пробежался вольный сквознячок; раздался издевательский скрип рассохшегося дерева, и прошла еще целая вечность, прежде чем я осознала, что происходит, и честно попыталась остановить процесс. Однако успела схватиться лишь за корешок какой-то из книг, когда заставленный до верха деревянный стеллаж, издав стон раненного животного, вдруг опрокинулся на другие стеллажи. А те, разгоняясь, в свою очередь, взялись по очереди ронять своих соседей, будто стадо неповоротливых умрунов, окончательно убивая последние мои особо стойкие надежды на полюбовное разрешение библиотечного конфликта.
Когда стих грохот, я осталась стоять с книгой в руках и оглядывать последствия.
Ошарашенные боевики и библиотекарша стоят рядом. Вдалеке теперь стали видны другие читатели, в такой ответственный момент тоже стоявшие.
— Там никого не задавило? — произнес кто-то голосом, похожим на Агрипп Дбарровин, только каким-то бесцветным.
— Нет, — ошеломленно мотает головой один из других посетителей, находящихся в других частях библиотеки, до того скрытых предметами обстановки, но теперь отлично обозревающихся.
— Х-х-х, — я пытаюсь что-то сказать, кажется, я хотела извиниться, но через стиснутую глотку прорвалось только мерзкое стороннему уху сипенье.
Привлеченная странными звуками, Агриппа Дбарровна впивается в меня по-орлиному пронизывающим взглядом. Потом ее взгляд сползает чуть вниз и застревает там, как копье в глиняном отвале. Выражение лица библиотекарши — отсутствующее, как у коровы, только что дожевавшей последнее сено из корыта, уголки губ краешками коромысла опущены. Я обращаю внимание на добытую книгу, которую, оказывается, судорожно сжимаю перед собой с двух сторон, будто шею врага. Поворачиваю обложкой к себе, как если оконную створку открываю. Скандально известный радикальностью приводимого мнения и живописаниями рекомендуемых видов наказаний, труд политического теоретика-аналитика Жебща Цибоки имел громкое, брызжущее патетикой название.
«Враг народа — кто он?»
И, глядя, как калейдоскоп эмоций изменяет лицо Агриппы Дбарровны, по новой осматривающей хаос, цепко пленивший округу, я поняла: обложечный вопрос — отнюдь не риторический.
Через полминуты меня уже в библиотеке не было.
— Кто же знал, что она именно сегодня заклинания укрепляющие обновляет! И именно поэтому вытащила свое дражайшее на главный стол. Ну, подумаешь, смахнула случайно мешком... — я глядела в стену, а передо мной заново разворачивались трагические события. Разбитая мною только что ваза была дорога. Не только сердцу некой злобной тетеньки, но и вообще. Коллекционершей она была заядлой и весьма гордилась подобранными ею экспонатами (и не одними лишь вазами, ее интересы простирались весьма далеко; а некоторые были откровенно неприятными). Часто устраивала экспозиции и выставки, на которые зазывала всех желающих. Последнее она делала с таким фанатизмом и в таких безлюдных темных коридорах, что некоторые преподаватели предпочитали не связываться и на всякий случай приходить, чтобы не попасть в черный список проигнорировавших личное приглашение. И ученичков со своих лекций приводили, я подозреваю, чтобы, если что, реальными жертвами неуравновешенного (ну что ты будешь делать — прямо как у оборотня!) характера падали они.