Шрифт:
Annotation
Про жизнь
Вержуцкий Дмитрий Борисович
Вержуцкий Дмитрий Борисович
В школе
В ШКОЛЕ Автор утверждает, что хотя изложенные в рассказе события и описания имели место быть в реальности, фамилии, имена, прозвища, занимаемые должности, географические названия и отдельные эпизоды существенно изменены, а все совпадения случайны.
Маленькие глаза на ее оплывшем лице
– В Перевальную? Серьезно?!
– Ну, да. Там у меня дача недалеко, несколько километров всего, и я могу...
Она не дала докончить фразу, внезапно начав громко и совершенно искренне смеяться. Крупное тело, одетое в темный деловой костюм, заколыхалось, поблескивая перстнями, кольцами, браслетами, кулонами желтого цвета, а кое-где и камешками в оправе. Растерявшись, я стоял, не зная - что делать. С трудом справившись с очередным приступом смеха, заведующая районным отделом народного образования, наконец, успокоилась, поправила прическу и двумя размашистыми росчерками подписала бумаги.
– В Перевальную? Ха-ха! Ну, что же, дерзайте, молодой человек!
– она протянула мне лопатообразную и такую же твердую на ощупь руку. Я быстро пожал ее, забрал направление, и, что-то благодарное лепеча на ходу, попятился и поскорее выскочил из кабинета. Произошедший разговор с высоким педагогическим начальством настораживал. Затея стала мне нравиться уже меньше, чем вчера.
...
До обратной электрички оставалось минут двадцать. Впереди в очереди стояло всего человек пять, и я резонно рассчитывал успеть. Надо было купить подсолнечного масла, хлеба и макарон. И хоть немного каких-нибудь самых дешевых конфет. Разглядывая разнообразные продукты, выставленные в витрине и на полках, я неторопливо размышлял о том, что всего два года назад ничего такого в этом пристанционном магазине не было. То есть, вообще ничего, кроме банок с кабачковой икрой и морской капустой и спичек. Все-таки, кое-что положительное в жизни в наше время тоже есть. Были бы деньги...
Месяц назад директор нашего НИИ, собрав заведующих отделами и лабораториями, объявил интересную новость о том, что вынужден сократить половину штата института, а тем, кто останется, придется уйти на полгода в отпуск без содержания. Кроме, понятно, служб жизнеобеспечения и нескольких человек из администрации и бухгалтерии.
Семью с двумя детьми надо было чем-то кормить и как-то содержать. Картошка и прочий продукт с огорода, конечно, выручали, не давая совсем пропасть, но и не более. Попытки быстро найти работу в городе не увенчались успехом, и я все реже там появлялся, проводя все время на даче, выслеживая в окружающей тайге рябчиков и белок, высматривая на деревьях коричнево-черные наросты березового гриба - "чагу", которую охотно покупали аптеки.
Стоя в очереди, я сначала не вникал в разговор стоящих передо мной женщин, погруженный в собственные мысли, но подсознание вдруг зацепилось за отдельные выражения: "А что директор-то может сделать?", "Ой, да какой дурак в такую дыру, как у нас, учительствовать поедет?", "Биологию-то уже полгода вести некому!".
В голове внезапно что-то соединилось, и пришло озарение.
– Макаровна, извините, что влезаю, а что, в самом деле, в школе учителя биологии нет?
– вроде как для поддержания разговора, поинтересовался я. Тетки повернулись и с новым пылом принялись объяснять про существующую печальную реальность и совсем не радостные перспективы получения полноценного образования для местных детишек.
Оказалось, что школой руководит отставной полковник. Весь поселок, за небольшой рост и умение внезапно возникать ниоткуда, за глаза называл его "Ниндзей". Он преподает математику, физику, физкультуру и начальную военную подготовку. Его жена, Людмила Павловна, завуч, ведет русский и литературу, а также пение и домоводство
Больше никого не было. Еще в мае уволилась, присланная по распределению из института, "немка", проработавшая меньше года и застуканная директором в неподходящий момент с кем-то из старшеклассников. Географию и биологию в прошлом году преподавала тоже какая-то пенсионерка-дачница, но дальше вести отказалась по состоянию здоровья. Химический кабинет пустовал уже полтора года. Все попытки директора хоть кого-нибудь найти оказались безуспешны.
Уложив купленные продукты в рюкзак, я обошел одноэтажное здание вокзала, вышел на перрон и закурил. Народу почти не было - две старушки с разных полустанков, ездившие, как и я, за хлебом и другой провизией и, прилично выпившая и по этому поводу ссорящаяся, парочка неопределенного возраста бичей. Этих я тоже знал - они жили в зимовье в верховьях Никишинской пади, километрах в семи от моей дачи. Существовали, как и большинство жителей населенных пунктов, расположенных вдоль железной дороги, за счет окружающей тайги, собирая и продавая в городе ягоды, грибы, орехи и прочее дикорастущее и доступное богатство.
В километре отсюда, из-за сопки с горелым лесом, показалась электричка. Она выползла всеми девятью вагонами и сразу стала заворачивать вбок, огибая большое болото и по дуге приближаясь к станции. Следующая была только вечером.
"Да, в конце концов, чем черт не шутит? Дойду обратно и пешком, четыре километра - вообще не расстояние", - решился, наконец, я и направился к виднеющейся в конце короткой привокзальной улицы школе с плоской, недавно выкрашенной, железной крышей. Директор оказался на месте. Он, узнав про наличие у меня диплома "преподавателя биологии и химии", обрадовался, сказав, что все отлично, только годик надо поработать, вникнуть в дело, а потом он, конечно же, с радостью передаст мне бразды правления этим учебным заведением.
Такая перспектива меня, мягко говоря, не очень устраивала. Дело в том, что из всех разнообразных чувств, испытываемых мною к школе, когда я в ней учился, всегда абсолютно доминировало лишь одно. Я ненавидел школу, ненавидел каждой клеточкой организма, каждый миг и час, все десять лет обучения. Собственно, никакого другого отношения и не могла вызвать казарменная школьная сущность у ребенка, никогда не ходившего в детский садик, выросшего у бабушки с дедушкой на природе и при полной свободе и, вдруг, в семилетнем возрасте, насильно впихнутого в переполненный класс городской школы с жесткими рамками уроков, дисциплиной и другой маятой.
Итак, получив от вышестоящего начальства благословение и официальное разрешение, уже следующим утром я направлялся к школе, где мне в обозримом будущем необходимо было "сеять разумное, доброе и вечное". Как конкретно это делать, я не слишком хорошо представлял, хотя и имел опыт в виде двух месяцев педагогической практики в городской школе на пятом курсе. Здесь же все казалось другим и незнакомым.
Видимо, шла перемена. Было тепло, не ниже двадцати градусов мороза, и толпа разновозрастных школяров без верхней одежды носилась по двору, кидая друг в друга снежками. Пацаны постарше солидно стояли за углом, покуривая и смачно сплевывая на снег. У всех мое появление вызвало откровенный интерес, особенно у группы стоявших на крыльце рослых девиц, сразу прекративших обсуждать что-то свое и дружно, с видимым любопытством, уставившихся на меня. Видимо, кто-то уже успел сообщить им о предстоящем появлении нового учителя.