В шкуре зверя
Шрифт:
Озадаченное и злобное выражение лица египтянина сменилось презрительным. Дзигоро, не обращая на него ровным счетом никакого внимания, свел ладони вместе и прошептал несколько слов, которых маг не смог расслышать. И, о чудо! Произошло то, в чем египтянин не мог признаться даже самому себе, так быстро смирить гнев стихий не смог бы даже его повелитель. Толщи грозовых облаков таяли прямо на глазах, превращаясь в легкую серебристую дымку, которую тут же унес вдаль свежий ветер с верховий гор.
– Впечатляет, – кивнул египтянин и едко добавил: – но не слишком. Кто ты без своего бога? Никто. Меньше, чем никто. Презренный червяк под моей сандалией.
Губы Дзигоро дрогнули в едва заметной усмешке.
– «Никогда» – это слово, которое не пристало произносить смертным. Они не знают его подлинного смысла. «Никогда» – это слово богов.
– И тех, кто равен богам, – вскричал египтянин.
– Героев? – бровь Дзигоро слегка приподнялась, нарушая симметрию, отчего лицо его стало молодым и веселым. – Возможно. Их немного. И ты не из их числа.
– Ты думаешь, твой пес из их числа? – прошипел маг, наливаясь ехидной злостью. – И это слово пристало ему? Но как же быть, ведь он лишен дара речи.
Китаец медленно покачал головой.
– Зря ты так поступил с Йонардом. Время обретения утраченного еще не наступило, но оно настанет. Тумхат, оно неотвратимо, я чувствую его приближение, и ты его чувствуешь, и вся твоя злоба от страха. Ты боишься, Тумхат, боишься и правильно делаешь. Этот человек не умеет прощать такие обиды.
– Я не боюсь собак, – огрызнулся египтянин.
– Напрасно, – Дзигоро расслабился, повел плечами, разгоняя остатки морока, и сделал шаг.
Тумхат невольно попятился.
– Я не трону тебя, – мягко проговорил китаец. – В моем сердце нет ни злобы, ни желания мстить тебе. Ты такое же орудие судьбы, как и я. Но Йонард иное. Он решает сам. И своим прямодушием он рвет сплетенные вокруг него сети коварства. Ты уверен, что правильно понял предсказание? А что если не я, а варвар из Германии послужит орудием твоей гибели?
Египтянин выпрямился. Высказанная Дзигоро мысль поразила его в самое сердце.
– Ты напрасно сказал мне об этом, – проговорил он, наконец. – Теперь я точно найду и добью этого шелудивого щенка.
– Во всяком случае, попытаешься, это точно, – кивнул Дзигоро. – Что ж, удачи не желаю. Я читал знаки, которые судьба начертала над головой варвара. От твоей руки он не умрет. Ему суждено стать родоначальником династии великих правителей. Так что не советую тебе с ним ссориться.
С этими словами китаец вышел и аккуратно прикрыл за собою дверь, оставив мага кататься от бессильной злобы среди разбитых склянок с вонючей жидкостью по прожженному его же молниями ковру.
Он шел по узким коридорам, освещенным ненавистным ему еще со времен заточения холодным зеленым светом, и чувствовал, как поверженная было тьма вновь набирает силу, густеет по углам, собирается под лестницами в недобром ожидании. Ему не дано было рассеять эту тьму навсегда. Он мог только выстоять в схватке с ней, если будет на то воля Будды, который, теперь Дзигоро знал это точно, все-таки не оставил его, несмотря на пролитую на его пороге кровь. Его бог все еще был с ним. И что из того, что в свое время, быть может, за следующим поворотом, он потребует и возьмет плату за нарушение его заповедей. Это не страшно. Одна жизнь и одна смерть ничего не изменят на весах вселенной. Но по его следам пройдет другой. Воин. Герой – погибель магов, и если от шагов Дзигоро Черный замок лишь содрогнулся, то от поступи могучего варвара он рухнет на голову своего хозяина. Так будет!
Дзигоро ничего не расслышал. Шаги египтянина в мягких туфлях были легки, как походка большой кошки. Он крался по смежным коридорам, пока Дзигоро пересекал замок по главной лестнице. Рука мага сжимала страшное оружие. Легкий, как могло бы показаться со стороны, а на самом деле налитый смертоносной свинцовой тяжестью короткий меч или скорее длинный кинжал с необычно извитой формой клинка. Клинок этот не отбрасывал блики отраженного света, а принимая их на свою полированную поверхность, поглощал целиком и безвозвратно. Магическое оружие, дасар старинной работы, в умелых руках это воплощение Смерти. Вдобавок сам египтянин наложил на него знаменитое заклятье четырех стихий, которое едва уместилось на оружии, так много оно уже несло на себе.
Тумхат и не собирался отпускать маленького китайца. И когда в пятне зеленого света показалась его худая фигура, а затем узкая спина, египтянин не колебался. Он прыгнул вперед, занося руку с мечом, и со свистом вспоротого воздуха обрушил чародейскую сталь на голову Дзигоро. Вернее хотел обрушить. Китаец едва заметно отклонился, повернулся на самых кончиках пальцев ног и стремительно вскинул руку, ладонь его не была сжата в кулак, лишь чуть-чуть согнута. Тумхат не задержал удара, предчувствуя, как эта тонкая рука прямо сейчас упадет на пол жалким дергающимся обрубком. Но произошло иное. Его оружие, его великолепное орудие убийства, выкованное лучшими мастерами страны Заката и столь верно служившее хозяину до сих пор… наткнулось на вытянутую руку, как на стену, и с жалобным звоном рассыпалось бесчисленным множеством мельчайших осколков, точно промерзшее стекло от пролитого на него кипятка.
– Дух отражающего удар был крепче, чем дух наносящего удар, – отрешенно констатировал Дзигоро. – Ты что-то забыл мне сказать, Тумхат?
Тот, к кому был обращен вопрос, не отвечал, а в растерянности рассматривал обломок кинжала.
– Не расстраивайся, – посочувствовал ему Дзигоро. – В конце концов, это всего лишь железный меч.
– И мое лучшее заклятие, – прошептал Тумхат.
– Всякое заклятие – ничто против Веры, – живо возразил Дзигоро и мягко улыбнулся. – Ты выбрал не ту стезю. Впрочем, это не твоя вина. Вряд ли у тебя был выбор. Служители Сетха не могут быть свободными. Это их плата за могущество.
Дзигоро говорил легко и непринужденно, но каждый нерв в нем трепетал. Он чувствовал, как в египтянине закипает ненависть, черная ненависть, как беззвездное небо, как отражение мрака в бездонном колодце, как дары Сетха. Он видел воочию, как растет злоба в этом разъеденном страхом и завистью сердце, как коварный мозг сплетает сеть заклятия, с которым нельзя спорить. Брошенное вперед с силой и страстью Тумхата, оно вырвется наружу, превратясь в отравленный кинжал, золотую шаровую молнию или ядовитую гадюку. Дзигоро мог отклониться, но это не уничтожило бы силы заклятья. Оно вырвалось бы в мир, сея разрушения и усиливаясь с каждым мгновением горя, страха, боли, с каждым посланным ему вслед проклятием, пока не настигло бы свою цель, погубив на этом пути многие и многие невинные жертвы. За своей спиной Дзигоро почувствовал легкое дуновение. Он узнал его. Не мог не узнать. Всю жизнь он готовился к тому, чтобы ощутить за своей спиной этот легкий вздох. В этот миг он понял, какую плату потребует от него Великий Будда. Понял. И согласился.