В сладостном бреду
Шрифт:
У него дрогнули губы.
— Возможно, хозяева, нанимавшие меня, тоже считали меня грабителем.
Он почти улыбался. Она внезапно почувствовала желание вызвать его улыбку еще раз.
— Нет, я говорила Кадару, что, скорее всего, причина, по которой вас выгнали из ордена, ваше сластолюбие. Вы, наверное, нарушили закон воздержания.
Он улыбался и сразу стал на несколько лет моложе.
— Я действительно находил это ограничение весьма обременительным.
Она кивнула.
— Я тоже так думаю.
Его улыбка погасла.
— Вы-то что знаете о вожделении! Кадар сказал,
— Я видела, как это происходит, в доме Николаса. Когда важные покупатели и торговцы приходили к нему, он иногда приглашал их на женскую половину и позволял выбрать себе женщину для наслаждения.
— И вашу мать?
— Однажды.
— И вы видели это?
— Нет, я закрыла глаза. Она сказала мне, что ей не будет больно. — Tea не хотелось воспоминать об этой ночи. Она ничего не видела, но слышала тихий смех мужчины, его хрюкающие всхлипы, прерывистое дыхание, ликующий стон, а позже мать, вернувшись к ней, тихо рыдала. — Она солгала, говоря, что ей не будет больно. Может, не телу, но он причинил ей боль. — Ее голос задрожал от едва сдерживаемого гнева. — Вот что значит быть рабом. Не иметь выбора, знать, что твои мозги, и тело, и все твои таланты не принадлежат тебе. Не убеждайте мне, что быть пленником — приятно. Это не так.
— Хорошо. Мы больше не будем говорить об этом.
В комнате повисла тишина, и Tea почувствовала себя очень неуютно. Она встала.
— Я должна пойти к Гаруну.
На этот раз он позволил ей уйти, провожая ее взглядом, когда она шла через комнату.
— Вы сказали, что сажали новые деревья шелковицы для Николаса. Как вы это делали?
Она остановилась, удивленная таким неожиданным поворотом.
— Как и любые другие деревья. Он привез молодые саженцы из торговой поездки и посадил их в рощице. Я ухаживала за ними, чтобы они лучше укоренились.
— Это то, что вы хотели сделать в Дамаске?
— Да, или купить их, заработав.
— Еще одна рубаха для императора?
— Вы бы так не язвили, если б ее видели.
Он встретился с ней взглядом.
— Я вовсе не насмехаюсь. Я вам верю.
Она почувствовала неожиданную теплоту в его тоне.
— Правда?
— Я верю, что вы можете сделать все, что захотите.
Он правда так думал, поняла она.
— Обещаю вам, что она не сравнится с тем знаменем, которое я вышью для вас, — воскликнула она горячо. — Императоры будут вам завидовать. Вы сможете с гордостью передать его вашим сыновьям. Это будет… Она внезапно остановилась, увидев как изменилось его лицо. — Что случилось?
— Ничего. — Он поднялся с кресла и лег на кровать. — Я устал сильнее, чем думал, и все эти разговоры о сыновьях мне скучны. Я подремлю немного. Бегите к своему Гаруну.
Ему не было скучно. Она увидела боль в его глазах. Что она могла сказать такого, что так ранило его?
— Я не хотела… — Но как она может сказать этому чертову гордецу, что сожалеет о том, что невольно причинила ему боль, если он не хочет в ней признаваться? Нечего даже терять время.
— Приходите во двор замка в полдень, — сказал он, не открывая глаз.
— Зачем?
— Потому что я этого хочу. Разве Кадар не велел вам не оставлять меня одного?
— Велел.
— Тогда составьте мне компанию во дворе сегодня в полдень.
— Но я не… — Он лег на другой бок, не обращая на нее внимания. Она открыла дверь. — Если захочу.
— Я уверен, вы сдержите свое обещание, которое дали Кадару.
Она вздохнула, с раздражением закрывая дверь. Она не хотела встречаться с ним снова так скоро. Слишком трудное испытание для ее чувств. Когда Кадар просил ее об услуге, она знала, что это будет нелегко, но она даже не подозревала, насколько уязвимо она будет себя чувствовать при этом. Было бы гораздо легче, если бы ей пришлось только противостоять его грубости и неприятию. Она не могла понять его внезапного интереса к ее прошлому, ведь он совсем недавно говорил ей, что ему безразлично ее прошлое. А теперь задает чересчур много вопросов, и копает слишком глубоко. Это очень смущало ее. Инстинкт настоятельно предупреждал избегать его до тех пор, пока не вернется ее обычное хладнокровие.
Но она обещала Кадару.
Что же, раз так, то она должна быть уверена, что у Вэра не будет удобного случая продолжать это слишком тесное общение. Он не сможет задавать свои бесконечные вопросы в присутствии других людей. Значит, она просто не должна оставаться с ним наедине.
Ей не было нужды беспокоиться о том, что она останется вдвоем с Вэром, подумала Tea с изумлением, когда увидела колонну верховых солдат в полном вооружении, заполонивших двор перед замком. Там стояла повозка для перевозки тяжестей.
— Где вы пропадаете? — хмуро спросил Вэр, направляя свою лошадь к ступеням замка. — Я же сказал вам, в полдень.
— Но я опоздала совсем чуть-чуть. — Она была слишком поражена, чтобы обижаться на его грубость. — Куда вы собрались?
— Я принес вам недостаточно этих проклятых шелковичных листьев, — проворчал он. — Вам понадобится еще, раз теперь вы остаетесь.
Он прав. Пройдет, по крайней мере, два месяца, прежде чем Кадар вернется с Селин, а у нее оставался всего трехнедельный запас.
— Вы берете с собой всех этих воинов? Но ведь вы говорили, что не станете рисковать…
— Все изменилось. — Он наклонился и протянул руки. — Идите сюда. Нам следует вернуться до темноты.
— Я тоже поеду?
— Зачем бы еще я предложил вам встретится со мной в полдень?
— Первый раз вы меня не брали.
— Я же сказал вам, сейчас все изменилось. Вы можете мне понадобиться.
Тогда, конечно же, она должна ехать. Она подошла ближе, и он поднял ее к себе в седло, посадив впереди себя.
— Но вы ведь теперь знаете сами, как выглядят шелковичные деревья.
Он не ответил и подал знак отправляться.
Сегодняшняя ее поездка с Вэром резко отличалась от той, когда она ехала с ним в ночь ее приезда в Дандрагон. Металл на доспехах, к которому она прижималась спиной, нагрелся от солнца, и ей почему-то стало очень уютно.
— Вы взяли повозку, чтобы везти листья?
— Да.
— Но столько не надо! Нескольких корзин вполне достаточно.
— У меня нет выбора.
— Но мы только потеряем…