В стране литературных героев
Шрифт:
Гена: Точно! Как это вы сумели?
Холмс: Я не был бы Шерлоком Холмсом, если бы не справился с этой пустяковой задачей.
Уотсон: Превосходно, Холмс! Но скажите, быть может, мы имеем дело с обратным влиянием? Возможно, русский переводчик комедии Мольера подчинился воздействию поэта Грибоедова?
Холмс: Я ждал этого вопроса, Уотсон. Нет! Текст монолога, который вы только что слышали, был переведен на русский язык поэтом Федором Кокошкиным в тысяча восемьсот шестнадцатом году. То есть за семь лет до того, как Грибоедов завершил работу
А.А.: Одну минуту, мистер Холмс.
Холмс: Как? Я вас не убедил? Вы не верите фактам?
А.А.: Напротив. Вы проявили редкую осведомленность, и ваши аргументы безупречны. Но все-таки вы ошиблись.
Уотсон: Холмс?! Ошибся?!
Гена (ему стыдно за профессора): Ну-ну, Архип Архипыч, это уж вы чересчур… Шерлок Холмс не может ошибиться!
А.А.: Да, там, где царствует одна логика, Шерлок Холмс не знает себе равных. Но тут ее недостаточно. Слов нет, Альцест в известной мере был предшественником Чацкого…
Гена: Вот видите!
А.А.: Да, таким же предшественником, как Чаадаев, Кюхельбекер, лорд Байрон. Каждый из них сыграл тут свою роль. Но главным прообразом Чацкого был совсем другой человек.
Холмс (до этой поры он хранил оскорбленное молчание, но профессиональное любопытство взяло верх): Кто он? Назовите его.
А.А.: Звали этого человека Александр Сергеевич Грибоедов.
Холмс: Как? Вы утверждаете, что Грибоедов изобразил в Чацком самого себя? (Иронически.) Да это сенсация!
А.А.: Это не только не сенсация – это даже не новость для тех, кто понимает природу художественного творчества.
Холмс: Как вам кажется, ваш великий поэт Пушкин достаточно понимал эту природу?
А.А.: Еще бы!
Холмс: Так вот! Пушкин утверждал, что между Грибоедовым и Чацким нет решительно ничего общего. Он уверял, что Чацкий гораздо глупее Грибоедова.
А.А.: (с уважением). О, вы и это знаете… Ваша осведомленность удивительна для неспециалиста. Но тогда вам должно быть известно и другое. Ведь именно Пушкин говорил, что Чацкий кажется умным, потому что весь напитан мыслями Грибоедова, его остротами, сатирическими замечаниями. К этому надо добавить, что Грибоедов подарил Чацкому не только свой мощный ум, но и свое горячее сердце, всю боль своей души…
Холмс (к нему вернулся его сарказм): Ах, сердце! Душа!.. Я уже говорил, что это не моя стихия. И все-таки я осмелюсь с вами поспорить. Не станете же вы утверждать, что Грибоедов мог сказать: "Чацкий-это я"?
А.А.: Вам это кажется нелепостью? А между тем именно сейчас вы гораздо ближе к истине, чем когда
Холмс (сухо): Представьте, знаком.
А.А.: А известно ли вам, кто был прототипом главной героини этого романа Эммы Бовари?
Холмс: Хотя я, как вы изволили выразиться, и неспециалист, но могу ответить вам совершенно точно. У меня хранится ее досье. Уотсон, передайте мне папку с литерой "Б"… Благодарю вас… Итак, прототипом Эммы была Адельфина Кутюрье. Это с непреложностью установлено трудами Госсэ, Дюбоска, Дюкена, Дюмениля, Роше и других. Некая Жоржетт Леблан предприняла специальное путешествие в город, где жила Адельфина Кутюрье, встретилась с ее служанкой, восьмидесятитрехлетней Августиной Менаж, и выяснила множество подробностей о жизни ее хозяйки…
А.А.: Браво, мистер Холмс! Ваша эрудиция снова потрясла меня. Но известно ли вам, что была высказана и другая версия?
Холмс: Что вы имеете в виду?
А.А.: То, что один мужчина – и притом довольно пожилой – во всеуслышание заявил: "Эмма-это я!"
Холмс (расхохотавшись): Я не занимаюсь психическими расстройствами. Вот тут я действительно неспециалист.
А.А.: Но человек, о котором я говорю, был совершенно нормален.
Холмс: Как же звали этого чудака?
А.А.: Гюстав Флобер.
Холмс: Как? Сам автор романа "Мадам Бовари"?
А.А.: Да, он! Как вы сами понимаете, мнение такого свидетеля мы не можем оставить без внимания… Поверьте, Флобер не для красного словца сказал: "Эмма – это я". Он действительно вложил в облик своей героини немалую часть собственной души, наделил Эмму своими сокровенными чертами, свойствами, особенностями. А уж Грибоедов еще с большим основанием мог сказать: "Чацкий-это я". Ведь Чацкий-то гораздо больше похож на своего автора, чем мещаночка Эмма на великого Флобера…
Уотсон: Не огорчайтесь, Холмс. Ваш промах даже нельзя назвать ошибкой. Часть истины вы приняли за всю истину. Только и всего!
Холмс: Вы правы, Уотсон. Репутации любого другого сыщика это маленькое недоразумение не повредило бы ничуть. Но для Шерлока Холмса оно непростительно! Впрочем, что ж! Этот случай будет мне уроком. Благодарю вас за него, господин профессор, и знайте, что мы с Уотсоном всегда к вашим услугам!
Гена: Значит, вы не обиделись на Архипа Архипыча?
Холмс: Я? О, ничуть! (Пожимая профессору руку, торжественно.) Я умею ценить достойного соперника!
Путешествие пятое. Вторая ошибка Шерлока Холмса
Комната профессора. Архип Архипович и Гена обсуждают маршрут своего очередного путешествия.
Гена (самым невинным тоном): Архип Архипыч, а по-моему, Шерлок Холмс все-таки на нас обиделся.