В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых… Книга 1. Испытания. Том 1

Иванько Татьяна

Таня кивнула.

– Я не разбираюсь, но… такое… ампир.

– Говоришь, не разбираешься.

– Бабушка была искусствовед и отец у нас историк. Но я не разбираюсь, так, слышала кое-что, альбомы листала – она кивнула на шкафы. – Вон их, целых три полки. Так ты не сказал, что делать.

Мы давно уже покончили с завтраком, проглотил почти все вкуснейшие сырники, Таня съела только один, смазав сметаной. Чай она тоже хорошо умела заваривать.

– Что делать… дома оставлять нельзя. Выбросить тоже… всё же золото. Спрятать надо.

– Куда? В землю закопать?

– В землю – не найдёшь потом. Надо…

И тут я вспомнил красивый давно заброшенный дом на окраине города у реки, там была

когда-то усадьба, потом туберкулёзная больница, а потом больница переехала, усадьбу передали городу, вот она и разваливалась никому не нужная. Мне нравилось там бродить. Когда я был маленьким, это было страшно и возбуждало опасностью. А теперь я водил туда целоваться Альбину… Альбина Ветренко, можно сказать, моя невеста, мы встречались, или как это называли, ходили, с ней уже год, и я надеялся, что она дождётся, пока я окончу институт и приеду, чтобы жениться на ней. Она, темноволосая и зеленоглазая красавица, нравилась мне с первого класса, и вот, год назад я решился позвать её в кино, а потом в кафе-мороженое, потом снова в кино, потом поцеловал у подъезда… словом, всё как у всех. Ох, не о том я взялся думать…

– Тань, есть одно место, сходим туда вместе, там есть, где спрятать.

– Когда пойдём? – воодушевилась Таня, похоже, ей не терпелось избавиться от чужого золота.

– Пока я с такой рожей, мне на улицу нельзя.

– Ну и пережди у меня тут до темноты. А в темноте мы то место найдём?

– В темноте?.. – я задумался. – Фонарики нужны.

– Найдутся фонарики… Ты, Валер, пока на веранде побудь, ко мне обычно если и заходят мои, то на веранду не выходят. Не заметят. Я одежду твою выстирала и зашила. Сохнет на печной трубе, на веранде. А то в Платошкиных тебе не слишком хорошо, всё длинное…

– Я смотрю, ты без фингалов, – радостно приветствовала меня Света.

– С чего это мне быть с фингалами? – удивился я.

– А ты не слышал ничего?

– Что я должен был слышать? – и что она, загадками говорит?

– Что ты! Всю ночь милиция хулиганов по городу ловила, драку устроили, представь. Вон, видишь, наших мальчиков никого нет, девчонки одни…

– Какую драку? – я напрягся.

– Откуда я знаю?! Я не разбираюсь, «Центровые», «Деревенские», кто, как и с чего, не знаю. Отцу звонили ночью, говорили ЧП, массовая драка… Трое в больнице с переломами, в область двоих увезли травмы, человек двадцать в милицию забрали. Ты молодец, что с этими бандитами не водишься. А то болтают разное…

Тут подошла учительница, и нам с Морозовой, за неимением парней поручили нести эмблему школы…

И вот шёл я в радостной толпе, кричал со всеми вместе «Ура! Слава КПСС!» и тому подобное. А сам думал, кого бы мне спросить о том, что же было этой ночью… К Валерке Вьюгину зайти! Но я никого дома не застал, ни Лётчика, ни его мамы. Придётся до завтра погодить, надеюсь, он на огороды ни на какие не отправиться, грядки копать, а то тут все на майские праздники грядки копают, какой-то народный спорт…

После демонстрации Света позвала к себе на торт, мы, то есть я, и ещё восемь девчонок, пошли, из парней с нами был только Костя Коробкин, который ни в каких драках никогда не участвовал, потому что зрение у него было – 8, и он до сих пор весил тридцать семь килограмм, как в шестом классе. Светланины родители с удовольствие встретили нас, отца не было дома, он как партийный бонза, всегда отсутствовал, а мама тоже высокая полная блондинка, только гораздо более красивая, чем Света, улыбалась нам, угощая тортом, и разглядывала меня, будто Света ей что-то обо мне говорила особенное. Впрочем, со Светкой мы тоже как-то целовались и тискались, так что, может, и говорила.

Так что домой я попал только к вечеру. Мамы не было, у Тани

опять была закрыта дверь. Здорова она? Вдруг померла там, а мы так и не заглянули. Я постучался и сунул нос в дверь. Таня как раз вошла с веранды, какая-то возбуждённая, вроде румяная даже.

– Привет! Ты чего весь день с закрытой дверью? Мама не приходила?

– Нет, мама не приходила. Отец приходил с какой-то мымрой.

Я вошёл. Вот это уже интересно, чтобы отец сюда зашёл с какой-то женщиной, как это может быть? Он отлично знает, что мама до сих пор его любит и то, что они вместе не живут, для неё ничего не меняет. Он знает, его это устраивает, но ранить её нарочно он не станет…

– Да нет, мымра не заходила, конечно, – досадливо объясняла Таня. – Она на улице стояла. Я выглянула, стоит рыжая выдра с ассиметричной стрижкой, волосы как солома. Ветер треплет, и лак дешевый её медную каску не спасает.

Я засмеялся:

– Тебе на язык лучше не попадаться.

– Не волнуйся, к тебе я бережно отнесусь, герой-любовник – улыбнулась Танюшка. – Иди, позвони ненаглядной, уже звонила.

Я радостно вздрогнул, чувствуя, как жар пробежал по моей коже. Катя… я весь день запрещал себе думать о ней и только высматривал среди прохожих. Но так и не увидел.

Я позвонил, надеясь, что она сразу же позовёт меня. Но она сказала в трубку строго:

– Да? А… Аглая Степанна, да-да. Нет, нет.

– Катя, это я… – прошептал я, понимая, что она не могла перепутать мой басок с писклявой заведующей Дворцом пионеров, низенькой усатой армянкой в золотых очках по моде 60-х.

– Нет, сегодня не получится. А завтра я позвоню, обещаю. Утром.

Не хочет, чтобы мать знала?..

Но если бы мама… Она спала после дежурства, когда явился Олег, под шафе, какой-то растрёпанный, и злой, каким я не видела его никогда. Я только пришла с демонстрации, потому что после сразу мы пошли с коллективом нашего Дворца к той самой Аглае отпраздновать. И хотя я еле сидела от усталости и мечтала только о горячей ванне и десяти часах сна, пришлось улыбаться, смеяться над плоскими шутками, есть противный жирный торт, какие я ненавижу, с этими масляными розочками, и ещё расхваливать, а в душе проклинать всех этих тёток. По-моему меня понимала только моя аккомпаниатор Нина Ивановна, она и вышла вместе со мной на улицу, когда мы вырвались, наконец, из лап Аглаи.

– Устали, Катерина Сергеевна?

– Да, Нина Ивановна, плохо ночь спала…

– Да… ночь… Ночь сегодня Вальпургиева была, весь город плохо спал. Хулиганы подрались, потом их ловили по всему городу… Вам, Катенька, отсюда уезжать надо. Вы молодая, не губите свою жизнь. Уезжайте в Москву учитесь, а там видно будет. Уезжайте…

Я не стала спорить, и, наверное, поэтому не прогнала с порога явившегося Олега. Он вначале долго и противно рассуждал о какой-то своей значимости, что он накрыл тут целую подростковую банду, что их всех поймали, что теперь-то его карьера пойдёт в гору. А я сидела и думала о том, что хорошо, что поставила розы, которые принёс Платон, в свою спальню, и Олег их не видит, иначе стал бы задавать вопросы, и я точно сказала бы ему о Платоне, но слушая его теперь, я не уверена, что не навредила бы этой откровенностью самому Платону. Что-то очень подозрительно всё складывалось не в очень благородную картину, когда спровоцированные милицией подростковые банды устроили массовую драку, многие пострадали, многие могут теперь оказаться за решёткой или в колонии для малолетних. Об этом без стеснения рассказывал Олег, явно гордясь странным хитроумием. И не было ли всё это организованно и совершено с целью именно Платона изловить, и объявить организатором всего этого хулиганского разгула. И не на это ли намекал теперь пьяный Олег. И…