В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 1. Успех
Шрифт:
– Я сижу слишком близко, – сказал Лиргамир. – Мне неудобно рисовать Таню.
– Ничто не мешает вам пересесть, – сказал я.
– Иди ко мне, на коленочки, – засмеялся Курилов, и все поддержали его, наконец, разрушая возникшее напряжение.
– Э, нет! Боюсь в тебя влюбиться после.
– А ты не боись, я добрый! – широко улыбнулся Курилов, вкупе с его замечательной внешностью этот рокочущий голос и белозубая улыбка, подействовали разрядкой на всех, как и шутливый хлопок Лиргамира и Тани.
Все мы хохотали, и будто не было взбучки, устроенной мной Тане. И
– «Отлично» ставлю авансом и только за вашу исключительную красоту, спасибо, доставили радость старику. Кстати, останьтесь после занятий сегодня, мне нужно с вами серьёзно поговорить.
– Валерий Карлович, мы тоже хотим побыть моделями как-нибудь, – сказала Саксонка Карина, улыбаясь и слегка заигрывая, вот с кем было бы как всегда…
– Прекрасно, Кариночка, после каникул милости просим, – улыбнулся я как можно лучезарнее.
Я дождался Таню в своём кабинете около четырёх, у них была лекция по истории искусств после моего занятия. Пока я ждал её, я рассматривал их работы. Таня на них, на этих эскизах, изображавших её, не была и близко так прекрасна, как на самом деле. Я взялся за пастельный карандаш и сделал несколько набросков. Нет… и у меня не получалось. Я должен узнать её лучше, я не понимаю пока, я пока её не чувствую, а я должен…
– Валерий Карлович…
Я обернулся к двери.
– Можно к вам? – Таня стояла в дверях.
– А…Таня… да-да, входи… э… – я растерялся немного, я слишком много думаю о ней. – Входите.
Она вошла, и снова в этом ужасном платье и в той же ужасной чёрной повязке на волосах. Я встал из-за стола, стол у меня обширный старинный, как и диван, громадный кожаный мастодонт, с резными финтифлюшками на спинке и подлокотниках, что стоит тут, наверное, ещё со времён царизма.
– Таня… вы…
– Валерий Карлович, если вы… считаете, что я не должна работать манекенщицей, что это… как-то мешает, я, конечно, брошу, – сказала Таня.
– Что?.. – я даже не понял, о чём она говорит. – Нет-нет… не надо. Если вы… вам это нравится… Я только… это от ревности, знаете ли.
Я обошёл вокруг неё, вдыхая аромат, который распространялся от неё, чистой кожи, теплых волос, шеи, мои пальцы пахли её шеей, после того, как я однажды касался её. А теперь я чувствовал, как пахнет она вся, я не мог этого знать, но мне казалось, что я знаю… каковы на вкус её губы, мочки, соски…
Она обернулась, удивлённо хмурясь, от этого её ресницы достали до этих самых тёмных и блинных бровей.
– Вы… Валерий Карлович… вы что… вы влюблены в меня? – спросила она изумлённо.
Ну вот и всё… Я поднял руку к её волосам и стянул проклятую повязку, отбросив её куда-то на пол, и, намотав её волосы, оказавшиеся в моих руках на ладонь, притянул её к себе, целуя. Губы… какие полные горячие изумительно мягкие губы… захватить их вполне…пробраться за них, влиться всем ртом в её, полный сладострастного огня, что полился внутрь меня сразу… я прижал её к себе другой рукой, такую тонкую, но она
– Ва… Валера… – она подняла руку и коснулась моей щеки, как будто хотела убедиться в чём-то и всматривалась так, словно узнавала.
Я отпустил волосы, незачем больше было удерживать её, она не собиралась выскальзывать, я коснулся ладонями её лица, к волосам, к шее… и теперь она поцеловала и меня в ответ, разомкнув губы, касаясь языком моих губ…
Жёсткий и узкий диван отлично может служить ложем любви, если достаточно желания…
…Мне неожиданно стало плохо. То ли потому, что я не ел с самого вечера, а уже давно прошло время обеда, пятый час, то ли потому, что понял, наконец, со всей отчётливостью, в какой капкан я попал. А может быть, я почувствовал что-то страшное, что касалось меня, но чего я не мог знать, только чувствовать. Я не взялся бы даже анализировать, что со мной, так сдавило грудь, будто кто-то наступил. Что это такое? Приступ стенокардии? Или ужас того, что едва я задумал уйти от Альбины, едва уже решил это, как она, в самом деле, оказалась беременна.
Но, как и почему? Разве я спал с ней?..
Тогда, в августе, проснувшись в середине дня, я обнаружил себя возле мирно сопящей на диване Альбины и, поняв, что кроме нас больше никого нет, стараясь не шуметь, быстро умылся в ванной и ушёл, придержав «собачку» в английском замке, чтобы не щёлкнула и не разбудила Альбину, я вышел вон и сразу побежал. Я сильный тренированный человек и пробежать несколько километров для меня не составляет труда.
Я прибежал в усадьбу, но Тани не было здесь. Всё осталось, как было, когда я уходил, но только не было её и не было больше здесь жизни, как не было огня в камине. Я бросился к ней домой. Мне открыла её мама.
– Валера… Вы…. – она странно смотрела на меня.
– Лариса Валентиновна, Таня… она…
– Она уехала, Валера, – сказала Лариса Валентиновна, почему-то бледнея.
– Уехала?.. Как это?.. Куда?!
– В Ленинград. Утренним поездом.
– В… Ленинград?.. как это может быть? Почему? – какой-то абсурд, как это может быть…
– Они с Володей Книжником туда уехали.
О, Боже… меня будто камнем ударили в лоб. С Книжником…
Лариса Валентиновна говорила что-то ещё, даже приглашала войти и выпить чаю, «а то на мне лица нет», но я, чувствуя, что этот самый камень, который ударил меня в лоб теперь у меня в груди вместо сердца, потому что оно даже не бьётся, отказался и пошёл прочь. Куда? Конечно, домой.
Дома мама встретила улыбкой, как всегда. Сегодня воскресенье, все по домам.
– Пообедаешь, Лер? – спросила мама. – Как Таня? Ты что-то не в духе. Поссорились?
– Таня… уехала Таня.
– Да ты чё… Всё-таки… Лер ты… ну, словом, не умирай только от этого, а? Ну, я говорила тебе, она не для тебя девочка. Она ни в чём не подходит тебе.
Я посмотрел на маму. Господи, как мне надоело это. Да мне никто на свете не подходит больше Тани, с которой мы даже дышим в унисон…
– Лер… ты отдохни, ложись. Лица на тебе нет.