В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 1. Успех
Шрифт:
– Кто-то был уже? – спросила мама, не показывая виду, что её коробит или ранит это открытие.
– Были. Но… мама, я скорее асексуален, чем гомосексуален. Если тебя это как-то успокоит.
– Это героин? Из-за этого… ты под кайфом был, когда…
– Нет. То есть под кайфом бывало, конечно… Но это… всегда было. Для меня не существует объектов вожделения. Красота для меня имеет пол только потому, что она разная, и она для меня… ну как цветы, море или там… звёзды на небе. Никто ведь не хочет трахать звёзды на небе.
– Фу! Не выражайся, – скривилась мама. – Ты… поступай, как тебе надо. Но… не надо, чтобы дедушки или отец узнали об этом. Ты понимаешь?
Я пожал плечами. Конечно, расстраивать близких мне не хотелось, хотя и это мне было безразлично: все они, все эти многочисленные взрослые, окружавшие меня, так меня обожали и баловали, считая идеальным, самым красивым, самым одарённым, самым главным ребёнком, что так и не заметили, что я вырос, и я вовсе не идеален.
– Ты не должен легкомысленно относиться к этому, Марк, если не хочешь остаться без содержания, – вдруг сказала мама, разрушая моё самолюбование.
– Что?! – я выпрямился.
Мама покивала, сложив руки в замок, и руки-то у неё большие, не женственные. Я не помню её в каких-нибудь платьях, она всё время в костюме, серых и сероватых цветов, ни украшений, ни причёсок, кроме вот этой почти мужской стрижки, настоящий мужчина. Может потому я такой, не мужчина, и не женщина, что моя мама совсем не женщина. И мой отец человек тоже неоднозначный? Чего они от меня хотят?
Вот это мамино заявление о том, что меня могут оставить без средств, поначалу показалось мне немного странной и неправдоподобной угрозой.
– Я уже отбила несколько десятков атак насчёт твоей предполагаемой «голубизны», поверь мне, это не так-то просто убедить всех, что ты то, что ты говоришь, а не гей.
– Ну, скорее гей, чем нет, – сказал я. – Но это… скорее потому, что женщины менее склонны затаскивать юношей в постель, чем иные мужчины.
– Кто это был? – спросила мама, хмурясь.
– Ты не знаешь, – сказал я, отвернувшись.
Но это была ложь. Одного она точно знала, он был вхож в наш дом и сделал то, что сделал, когда приезжал к нам на дачу однажды летом. Это было так давно, что я и не помнил уже, сколько лет прошло. Однако после произошедшего на выпускных экзаменах я получил все отличные оценки, потому что этот «друг нашей семьи», мамин товарищ по работе, с которым они когда-то учились в институте или в школе, я уже этого знаю, был председателем Московского ГорОНО. Это был первый урок о том, что секс – это отличный товар. Но я не могу сказать, что я с тех пор ещё хоть раз так же продался, не оттого, что я такой уж чистый, просто не представилось возможности, но я запомнил это на будущее. После все мои приключения на этом фронте были единичными и случайными, после каких-то вечеринок. Так что нет, никакой системы в моей сексуальной жизни не было, потому что её самой почти не было.
– И что мне теперь… жениться? – я разозлился, что меня принуждают ещё как-то прикидываться или… чего они от меня хотят?! – Мам, если вы лишите меня средств к существованию, что я, по-твоему, сделаю? Не думай, что любителей мальчиков так мало. Придётся пойти на содержание к какому-нибудь слюнявому развратнику.
– Ты понимаешь, что за это можно сесть в тюрьму? – спросила мама.
Превосходно… За то, что мне меньше повезло в жизни, чем нормальным людям? За то, что в наш дом проникло зло, растлившее меня в мои пятнадцать или шестнадцать, меня ещё выбросят на улицу, а потом, если что и в тюрьму? Мама…
– Послушай, Марк, я на твоей стороне. Что бы ты ни делал, что бы ни думал о жизни… Я хочу сказать, не надо шокировать остальных в нашей семье, хорошо? Иначе все имущество достанется каким-нибудь сто десятым внучатым племянникам наших дедушек, а не тебе. Тебе это надо?
Вот мама, всегда была самым ценным членом в нашей семье. Причем членом в самом широком смысле слова. Не стала ни кудахтать, ни ахать, сразу к делу. Поэтому с мамой мне было общаться проще всего. С отцом нет. Он слишком холодный, закрытый человек. Даже выражение его лица никогда не меняется, о чём он думает на самом деле, я никогда не мог бы догадаться…
И только бабушки и дедушки с обеих сторон обычные традиционные и жизнерадостные люди, которые прожили свои длинные интересные жизни всем на зависть ярко и быстро, потому что знали много горя и радостей. Они пережили то, чего я, мне кажется, никогда не смог бы выдержать: ни войну, ни голод, ни страх репрессий, о которых говорят так много, один мой дед, тот самый генерал, попал в лагерь перед войной, но он был из тех счастливцев, кто вернулся и после воевал как герой. Страннее всего то, что он не только не рассказывал об этом, и о войне не любил, как и остальные, но и никогда не держал обиды за несправедливость. Искренне никакой несправедливости не видел, так и говорил на мои изумлённые вопросы: «Время было такое». Так что да, мои бабушки и дедушки никогда не смогли бы понять и принять мой способ существования.
Это они ещё не знали всего, что я, вскоре после того как вышел из клиники после лечения от наркотиков, всерьёз увлёкся ещё кое-чем: пользуясь тем, что мама работала в министерстве внешней торговли, я заинтересовался этим, то есть возможностями, которые она, конечно, использовать не могла, и даже не думала об этом, а я, на волне развития кооперации и мелкого предпринимательства задумался о том, что я могу использовать информацию, которой владела мама: о контрактах и планах министерства. Ведь сводить и соединять тех, кто выгоден друг другу, и иметь с этого небольшой процент – невинное развлечение, которое постепенно стало увлекать меня и даже приносить небольшой доход, на карманные расходы, как говориться.
Но лишиться наследства… а наследство… вообще-то, было, что терять. Я посмотрел на маму.
– Ладно… я всё понял. Мне девушку завести?
– Прекрасная идея, – кивнула мама, улыбаясь одними глазами.
Идея была хороша, вот только исполнить её непросто. Какая девушка согласиться встречаться так, как хотелось бы мне, просто изображая отношения? Вот, о чём я подумал, когда увидел Таню Олейник на вступительных: она стала бы идеальной девушкой для меня, потому что она мне нравилась. И я мог бы гордиться ею перед всеми, а мне не хотелось даже думать о девушке, которая мне не нравилась бы внешне. Но у Тани был парень…
Однако оказалось, никакой он был не парень, а жених, и к началу учёбы уже Таню бросил…
Я так и спросил её, когда мы ехали на Кузнецкий.
– А парень твой не против? Ну, что ты в манекенщицы собралась?
– Парень? Нет у меня никакого парня, – сказала Таня.
– Летом был, – не унимался я. – Я тебя с ним видел.
Таня посмотрела на меня. Долго смотрела, будто раздумывала, что сказать.
– Слушай, Марк, ты ведь… Почему ты увязался за мной?
– Странный вопрос, – усмехнулся я. – Понравилась.