В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3. Том 2
Шрифт:
Катя встречала в этот раз со счастливыми слезами, хотя я не писал, что ранен и контужен, но было кому сообщить об этом, и моя жена ожидала меня, рыдая каждую ночь, пряча слёзы от детей, впрочем, Анютку она отправила с Наргизой Анваровной в Крым отдыхать, а Ваня увлёкся авиамоделированием и стал посещать что-то вроде кружка или подготовительного отделения авиационного института. Однако когда я приехал, он признался под большим секретом, что на самом деле он ходит в лётную школу.
– А почему ты не маме не говоришь?
Ваня отмахнулся.
– Ты что, тут как этот твой оператор тощий приехал да рассказал, что ты контуженный в госпитале, она давай метаться, хотела ехать к тебе, еле-еле угомонилась, если бы не
Я немного смутился, хотя было приятно, конечно. Катя стала ненасытной и нежной и умоляла не уезжать больше «туда». Это слово она произносила с ужасом. И не хотела понять, что для меня поездки «туда» стали слишком важны, чтобы отказаться. На телеканале, кстати, тоже никто не разделял восторгов моего сына, то есть не то что бы кто-то опасался за мою жизнь, отнюдь, всем было плевать, как я понял, типа «твой выбор», мог бы с Гавайев каких-нибудь или Мальдив репортажи делать, а тебя в пекло понесло. Я и не ждал ничьего восхищения, но вот это: «только дураки вместо того, чтобы быть богатым и знаменитым выбирают какую-то там настоящую возможность своими глазами увидеть и осветить правдиво войну» меня по-настоящему бесило. Да ещё произносилось свысока, через губу, что называется. Похоже, я им казался едва ли не извращенцем. Все стремились к богатству и славе, присоединяясь к кликам того или иного медиамагната, а я как какой-нибудь безумец, пытался остаться вне этих объединений, а оставаться просто репортёром, тем, на кого я учился, кем учили меня быть мои профессора. Надо сказать, сейчас я был куда больше убеждён в том, что стремление к деньгам и славе не стоят усилий, затрачиваемых на них, а удовлетворение от превосходно выполненной работы, как у тех парней, что были героями моих репортажей – вот истинное наслаждение от любимого дела. Сейчас меня понимал только мой сын. Убеждён, что Катя понимает тоже, но от тревоги и страха за меня слепнет, и не хочет этого признавать.
Впрочем, понимал меня и Лётчик, и, конечно, поняла бы Таня, не сомневаюсь… И ведь я мог теперь увидеть её… Неужели правда могу увидеть?! Конечно, я дал Лётчику Танюшкин адрес и не сомневаюсь, что он поехал к ней, не успев и штаны переодеть с дороги. Обещал позвонить, как там, подожду, не буду мешать молодожёнам.
Честно признаться, я до сих пор не верю в то, что Лётчик не спятил, и ему не пригрезилось всё, что он мне рассказал о её беременности, о свадьбе, об их встрече в Петрозаводске, даже о Таниных письмах, всё это было как-то нереально, как-то чересчур хорошо, идеально, как не бывает, особенно у Лётчика с Таней, с которыми вечно происходили нехорошие случайности. Я решил не мешать Лётчику и пока не звонить, если я не нахожусь внутри его бреда, то Таня сама позвонит мне. Если, конечно, она жива…
…Да жива, чего там, убивать меня пока никто не собирался. То есть нас с Маратом обстреляли, конечно, но продырявили машину, и ранили Марата, но это я заметила не сразу, потому что мы неслись по шоссе, на которое выехали через несколько, минут на всех парах.
– Танюша, будет лучше, если ты спрячешься, – сказал Марат, едва мы вырулили на шоссе.
– Спрятаться? И… как? – я развела руками у живота, я уже пригнуться толком не могу. Малыш ещё забрыкал у меня в животе.
– Переберись на заднее сиденье и ляг там.
– Тогда остановись, я не могу перелезть.
– Только очень быстро, у них джипы, что эта старая развалюха против их движков… Если они успеют на шоссе пределах видимости, нам конец.
Он затормозил, шоссе пустое, тут всегда немного машин, я быстро пересела и улеглась на заднем сиденье.
– Тебя не задела пуля? – спросил Марат, трогаясь с места.
– Нет. А… – тут я догадалась. – Ты ранен?
– Ерунда, царапина. Лежи, ради Бога. У Паласёлова всё схвачено, если нас засекут пэпэсники, они тут же сообщат ему. И тогда меня будут наши болотные пиявки жрать, а ты… Ну тебе, может, и хуже придётся.
Удивительно, но именно Марат как никто понял ужас того, что мне угрожало сейчас. Впрочем, он не знает, что мне угрожало прежде и до сих пор я не знаю, возможно, та угроза ещё не миновала. Но что сейчас об этом думать, когда по пятам идёт человек, который стреляет по нам…
– Куда мы едем? – спросила я, в окна мне были видны только верхушки деревьев и небо.
– На другую заимку, сейчас, километров пять и будет поворот…
– Нет, Марат, здесь нам не спрятаться, – я даже села. – Ну, день-другой и они найдут. Если тебя сдали твои близкие, они сдадут все ваши заимки.
– И что делать? В Карелии нам места нет, нас в любом городе найдут, в любом селе…
– Марат, у нас большая страна, и чем больше город, тем сложнее там кого-то отыскать. Езжай в Питер.
– Что?
– Ты не знаешь дорогу?
– Дорогу… да дорогу найдём. Ну, в Питер так в Питер, – усмехнулся Марат и потянулся к бардачку, достал карту автомобильных дорог СССР и бросил назад мне на колени. – Посмотри, и командуй, будешь штурманом.
Выяснилось, что до Северной Пальмиры ехать почти пятьсот километров, н-да, у нас большая страна…
Мы летели на предельной скорости часа два, не меньше, странно, но ГАИ нас не остановила ни разу, потому ли, что ожидали двоих в машине, или потому что Марат вёл очень аккуратно, не нарушая правил. Однако где-то часа через полтора за руль пришлось сесть мне, потому что Марат едва не потерял сознание. Я даже задремала под шум мотора и шин по асфальту, но вдруг он начал сбрасывать скорость и сказал, немного повернув голову.
– Таня… Танюша, я… сядь за руль… – и едва не съехал в кювет.
Я, неуклюжая больше, чем обычно, поспешила выбраться наружу, кое-как отодвинув переднее сиденье. Марат, заваливаясь на бок, сильно побледнел, но всё же постарался пересесть на пассажирское сиденье. Я села за руль и тронула с места, а метров через пятьсот высмотрела съезд между деревьев в лес. Здесь я остановила, и открыла дверцу Марата, который едва смог открыть глаза, чтобы посмотреть на меня. Больше так ехать было нельзя, он истечёт кровью.
– Щас, Марат, погоди. Погоди… погоди-погоди… – я откинула его кресло, хотя мне непросто было перегнуться через него, нащупывая рычажок, к тому же сам Марат очень тяжёлый, пришлось задрать его свитер и футболку под ним. Две круглые кровоточащие дырки в левой половине живота, струйки крови сантиметра в полтора шириной, в моей голове сразу включилась «лекция», которую мне читал Валера от нечего делать в Петрозаводске. Я спросила его, как он спасает людей, и почему считают, что ранение в живот самое худшее из всех. И он долго и подробно рассказывал об этом. И я слушала, потому что всё, что он говорил, мне всегда было интересно. Вот потому сейчас в моей голове и сработало: «Проникающие и непроникающие ранения брюшной полости». Я вспомнила, как Валера говорил, как это проверить…
– Марат… Маратик, ты потерпи… я… сейчас…
Я открыла аптечку, что была у него в машине, она оказалась укомплектована всем необходимым, перекись водорода и спирт тут были. Я обработала руки и раны, а потом, перекрестившись и шепча про себя молитву, запустила пальцы в рану…
Марату повезло. У него мощная мускулатура, и пули, должно быть с большого расстояния попали не на угасающей скорость и потому застряли здесь, в мышцах, все эти вещи я тоже знала от Валеры, он ещё в бытность экспертом нередко рассказывал мне о самых диковинных ранениях. Марат стонал и корчился, извиваясь и бледнея от боли, тогда я предложила ему выпить спирта из аптечки. Он с сомнением посмотрел на меня через мокрые ресницы.