В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3. Том 2
Шрифт:
Лётчик засмеялся, кивая.
– Я тебе добавлю кое-что, – сказал Лётчик, щурясь на солнце, постучал конвертом по коленкам. – Ты скоро станешь дядюшкой.
И он хочет мне сказать, что это всё на Земле происходит и в нашей реальности?
Но в этот момент вдруг мы услышали свист. Мы оба уже знали, что он означает: на нас летел снаряд, санбат обстреляли из миномёта…
Глава 3. Зло в фундамент
Я привёз из магазина стирального порошка и другую бытовую химию по списку,
Я обнял их, ласково потрепал по головкам, беленькой Вериной и чёрненькой Надиной. Жанна выпрямилась тоже.
– Дров наколи, – сказала она вместо приветствия, но я был рад, что она не ведёт со мной разговоров.
Я отправился к сараям, наколол дров, потом зашёл в дом, попрощаться с детьми, все сидели за столом, ужинали.
– Садись, Ваня, – сказал Матвей Федулович, как-то остро глядя на меня. – Садись, поешь с нами.
– Спасибо, я поеду.
– Садись, расскажи, что там в городе.
– Да что в городе… ничего нового, – сказал я. – Ну счастливо, до завтра.
– Пока, пап!
И я отправился на заимку, в багажнике были продукты, консервы, сливочное масло, мясо и молоко, а также фрукты, овощи и хлеб. Молока я взял от своих коров, я знал, как оно хорошо. От тайника в лесу я пошёл к дому, ускоряя шаги, тревога нарастала с каждым шагом, а вдруг с Таней что-нибудь случилось, пока меня не было, я отсутствовал почти целый день, а потом мне стало страшно, оттого, что её вообще там нет, что мне померещилось всё, что было этим утром. Так что, подходя к дому, я почти бежал.
Но я напрасно тревожился: Таня была на месте. Более того, она, сверкая босыми ногами, вышла на крыльцо, смешно пятясь, потому что мыла пол. Я остановился, глядя, как она полощет тряпку, нагнувшись, и снова сверкая белыми ногами. Полюбовавшись работой, Таня отжала и повесила тряпку на крыльцо, так всегда делала моя бабушка…
– Танюша, – проговорил я, подходя к дому.
Она обернулась, и я снова подумал, вот как она может, вот такая, изумительная, словно драгоценность из Алмазного фонда, просто мыть пол в этом нашем лесном доме?
– Так и не отдыхала? – улыбнулся я.
– Ну… я так, немножко прибралась, – и Таня улыбнулась.
– Очень грязно было?
– Да нет, всё нормально, просто мужское логово, даже постельного белья нет… Что там, в городе? – она улыбнулась, вытирая лоб согнутой рукой.
– Не знаю, ничего как будто не происходит. Во всяком случае, в магазине никто ничего не говорит, а у нас там как Агора в древних Афинах.
– Поедим? Я проголодалась.
– Я мяса привёз и овощей.
– Отлично, давай пожарим! На мангале этом вашем, – обрадовалась Таня.
Уже через час мы сидели за домом под навесом и ели душистое, ещё дымящееся мясо, не шашлык, а так вроде барбекю.
– На свежем воздухе всё вкусней, – сказала Таня, улыбаясь.
– Да, люди слишком много времени проводят в домах.
В этот момент глухо загремело в небе где-то за деревьями.
– Похоже, гроза приближается. Сегодня парит весь день, – Таня посмотрела на небо…
…Я выбрался из-под громоздкого стеллажа, сбрасывая с себя книжные тома и чувствуя полнейшим дураком, да что дураком, последним лохом. Это же надо, я Карелию под себя взял, всех конкурентов, не последних людей, пули в бок словил, а здесь, девчонка, странная брюхатая девчонка, крутит мне извилины и прочие места, да так, что я думать больше ни о чём не могу.
Оборачиваясь, я увидел, что Шлемофон откапывает Гоги из-под книг, Гоги мы звали так, потому что он когда-то ещё в школе сказал, что хочет быть грузином, как Мимино. Я потряс головой, и посмотрел на Шлемофона.
– Ну что там Гоги?
– Да приложило в висок. Кто это был? – Шлемофон посмотрел на меня.
Я подошёл ближе, Гоги, наконец, открыл глаза и сел, ошалело озираясь, на виске блестела свежей кровью ссадина углом.
– Что это было? Что… что это вообще, Макс? Кто это… приложил нас?
Мы посмотрели на Шлемофона, в конце концов, мы только слышали голос. Но и Шлемофон посмотрел на нас так же недоуменно.
– Я не видел, он меня в затылок, искры посыпались… Это этот, наверное… как его, ну её сожитель. Кто он вообще?.. Ниндзя какой-то? Ох… – Гоги поднялся на ноги.
– Ты как? Кочан-то целый? – спросил я, глядя, как струйкой потекла кровь по его щеке.
– Да цел… вроде…
Я оглядел разгромленную библиотеку.
– «Роман запустил тут всё»… вот хитрая сука. У, какая хитрая сука, а? А с виду не скажешь ни за что, ромашка-одуванчик, – пробормотал я, выходя на крыльцо.
Шлемофон двинулся к машине, а я пробормотал, оглядывая окрестности, будто надеялся увидеть беглянку:
– Убью суку.
Но Гоги покачал головой, глянув на меня.
– Нельзя.
– Чиво?
Гоги пожал плечами.
– Беременная женщина – нельзя. Ни пацаны не поймут, ни… по-человечески неправильно.
– Значит за… до смерти.
Он покачал головой, усмехаясь.
– Твоё дело, конечно, Макс… Но вообще, если хочешь знать моё мнение: я вообще не пойму, чего ты прицепился к ней? Чужая жена, чужой ребёнок, на хрена тебе? Фродька – шикарная баба, куда тебя несёт…
– Рот закрой.
Гоги поджал губы, вообще никто не смел прежде высказываться. Пристрелить бы его, но это он, должно быть, головой ударился…
– Запомни сам и остальным передай: если ты или другой кто, ещё раз не то что скажете, но подумаете, что я неправ, в глаз выстрелю, понял? – сказал я.
Гоги побледнел, даже как-то уменьшаясь в размерах.
– П-понял… – тихо произнёс он, кивая.
Вот так-то лучше, а то вольно почувствовал себя, только раз допусти, не остановишь.