В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Том 3, часть 4
Шрифт:
Когда же сегодня мы узнали, что имеется беременность, наш начальник воодушевился.
– Нам нужен этот эмбрион!
– Как вы себе этот представляете? Сан Саныч, мы привезём лишь… какой-то детрит.
– А вы постарайтесь. Выскоблите кареткой с эндометрием вместе и плодное яйцо, и в азот. Если нам удастся получить его живым… Вы видели ведь этих людей? – он посмотрел мне в глаза.
«Видела», да чтоб я провалилась! Я с этой паршивкой дружила восемь лет, каждый день смотрела на неё, пытаясь разобраться, почему она даже во мне, кто ненавидит её всеми фибрами, вызывает желание, не отрываясь смотреть на неё, подражать, смеяться её шуткам и даже просто улыбаться от того, что я просто
– Ну, а я видел, – Сан Саныч откинулся на спинку своего богатого кресла. – И кое-что о нём слышал… Евгенику заклеймили как расистскую лженауку, но, честное слово, я бы предпочёл вырастить этот эмбрион, а не создавал бы искусственное дитя нашего уважаемого босса… Тем более что эта женщина, если выживет теперь, вряд ли сможет ещё рожать.
– Ребёнок у неё есть.
– Но его мы уже не сможем выдать за ребёнка Виктора Викторовича, – он выразительно посмотрел мне в глаза.
– Я вас правильно поняла?.. – я всё же не могла поверить в это.
Сан Саныч показал на свой рот, изобразив молнию, на которую будто бы закрыл его. Конечно, то, что он задумал маловыполнимо, я не представляю, чтобы после отторжения из организма матери, пусть и на таком раннем сроке, но эмбрион сохранил бы жизнеспособность. Но почему бы и не провести эксперимент. О том, что это всё во мне вызывало мстительное возбуждение, я не говорю, я с удивлением почувствовала его. Мне казалось, всё давно забыто, всё перегорело во мне, и вот сейчас я поняла, что нет, всё живо, так же, как было тогда… Странно, возможно, во мне сработали какие-то нервные связи, грубо говоря, рефлекс, за столько лет я привыкла испытывать эти эмоции, и даже такой большой перерыв этот мощный рефлекс не разрушил.
Как бы то ни было, но я поехала в Бакулевский институт в сопровождении охраны, с портативным переносным аппаратом УЗИ, и по дороге уже не думала о том, что я сейчас увижу Таню, которую в последние годы я видела только по телевизору или в журналах, и то, потому что её было слишком много. Я думала о том, как мне таким образом извлечь эмбрион, чтобы он остался невредим и жизнеспособен. Задача практически невыполнимая, но потому и интересная. А что если удастся? Ведь это впервые, чтобы, по сути, абортивный материал был использован для ЭКО. Это, как говориться, пахнет, если не Нобелевской, то серьёзным прорывом. Публикациями в международных журналах, буквально, славой.
Да, именно это и было в моей голове, когда я вышла из машины во дворе Бакулевского центра. И я даже забыла о том, что мне сейчас предстоит очень ответственное, и сложное поручение. Надо сказать, я испытывала гордость, и даже приступ тщеславия, приятно бурлящий в крови. И только, когда я уже, торопясь, поднималась на крыльцо клиники, мне напомнили о том, к кому же я приехала, то есть не только зачем, но и к кому…
Я увидела и, конечно, сразу узнала Марата и Платона, просто потому что только что видела их обоих по телевизору, но, конечно, увидеть вот так их было неожиданно и они какие-то не такие, как на экране, хотя, кажется, те же. В первое мгновение после удивления, я подумала, надо бы подойти, но вспомнила, что я спешу, а ещё… а ещё вдруг поняла, зачем я здесь.
Вот тут я и посмотрела на третьего, бывшего с ними, я бы обратила на него внимание и просто потому, что в него весьма примечательная внешность: удивительно правильное лицо, оно показалось бы неживым, если бы не очень острый взгляд серых, даже тёмно-серых глаз из-под согласных прямых бровей, его глаза жгли, и я ещё не поняла, какого рода интерес горит на их дне, он меня взволновал, этот огонь, если это тот самый Лиргамир, муж
И вот такой, прожигающий взгляд, который воспламеняет даже на расстоянии, у того, кто опять принадлежит не мне? И не просто мне не принадлежит, но он её. Опять её, Тани! Это чёртовой Тани Олейник, которая будто появилась на свет отнимать у меня всё лучшее. О Володе я не вспоминала столько же времени, сколько не думала о ней, о Тане. И то, что Володя всё же стал знаменитым, вся эта шумиха и упоминания их имён вместе тоже мало волновали меня, я пережила это, перемолола в своей душе и забыла, и смотрела теперь отстранённо, даже не думая, что несмотря ни на что, они всё же вместе. Хотя это и были немного странные отношения, потому что Таня была замужем, и даже в нынешние времена довольно свободных нравов, даже с модой на эту самую свободу, на эту тему говорили глухо.
Когда же Володя погиб… это было больно. Неожиданно и больно. Я не думала о смерти сама и не думала, что могу в скором времени услышать о смерти кого-то из моих сверстников, там более о смерти Володи. В тот момент, год назад, всё как-то внезапно всколыхнулось, ожило во мне, я даже плакала… Больше того, я пошла на его похороны… И я видела безобразную сцену, которую устроила у гроба бывшая жена Володи, показавшаяся какой-то огромной лохматой вороной набросившейся на ласточку. Когда истошно заплакал его сын, я не смогла этого выдержать и ушла, не дожидаясь окончания церемонии. Проталкиваясь сквозь толпу, я выронила где-то свой букет красных гвоздик, не в силах сдерживать слёзы, и, рыдая, что ни в ком не вызвало удивления, многие плакали в той толпе. Оказалось, во мне ещё много было живого.
Когда я услышала о смерти Тани немного позже, это уже не тронуло меня вовсе, мне казалось, она умерла вместе с ним, с Володей.
Каково же было моё удивление, когда оказалось, что она не только жива, но именно от неё материал тщится получить наш Виктор Викторович, признаться, мне не было ничего об этом известно до сего дня. И вот я приехала, чтобы увидеть её и забрать у неё то, что понадобится нам для удивительного эксперимента. Странно и удивительно переплетает судьба наши с ней жизни.
И, конечно, вот он, этот человек, Лиргамир, судя по всему, именно о нём говорил Сан Саныч, когда упомянул о евгенике. Да, конечно, соединить Таню, какой её помнила я, и вот этого изумительного человека, это, действительно достойный материал, как говориться, куда выигрышнее генов кривоногого и неказистого злобного паука Виктора Викторовича. Так что во мне появился личный интерес постараться доставить их эмбрион живым…
Когда я вошла в реанимацию, со мной был охранник, который нёс аппарат УЗИ, нас обоих заставили надеть стерильные халаты и маски, что в общем понятно, послеоперационный период да ещё после такого вмешательства… Мне стало не по себе, когда я подумала, что я пришла совершить над беспомощной женщиной, которая притом находится между жизнью и смертью… А ведь это чудовищный по своему цинизму и наглости акт, я намереваюсь ограбить её в самом страшном смысле. Я отбираю то, что раньше никто не пытался воровать, биологическую идентичность. И только потому, что мне за это хорошо платят. Получается, в этом мире можно купить всё? Получается и я продалась, получается, я пришла совершить противоестественное и преступное деяние только потому, что за это заплачено?