В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых
Шрифт:
И он подмигнул Тане, отчего она только усмехнулась.
– Убирайте оружие, молодые люди, нам пора, – сказал Лиргамир, снимая ногу, закинутую на колено. – Таня…
– Она не пойдёт. И вообще, здесь выполняют мои приказы, – сказал я.
Лиргамир посмотрел на Таню.
– Что скажешь, детка?
– Убей его, – негромко сказала она, не меняя размеренного тона разговора.
И… я не знаю, как это могло произойти так быстро, потому что я буквально не успел моргнуть, то есть веки не успели один раз опуститься и подняться, как грохнул выстрел, заполняя небольшое помещение запахом и дымом, я даже не почувствовал боли,
…Да нет, стало. Осталось три трупа. И пороховой дым, щиплющий глаза.
– Чёрт… Марк Борисыч, вы… бли-ин… скорее к машине!.. Уходите отсюда! – проговорил Филипп, бледный и возбуждённый, озираясь на трупы, и доставая рацию. – Вот же… бли-ин…
Бориса задело по касательной в плечо, а один из бандюков, как раз тот, что вообще не вынимал пистолета, и которого не дала мне пристрелить Таня, стоял и растерянно моргал светлыми глазами, и мне казалось, он сейчас заплачет, как пацанёнок из детсада, в группе у которого разобрали всех детей.
Я сжал Танин локоть и потянул к выходу.
– Фомка… ты… домой езжай, – сказала Таня, взглянув на него.
– Борис, погоди, останься, сейчас отвезу тебя к врачу, – услышал я за спиной голос Филиппа, когда мы выходили с Таней, торопясь на улицу по лестнице.
Милицейские, что были с нами, все в штатском, конечно, призывали сохранять зрителей спокойствие: «Пиротехнические патроны детонировали. Не волнуйтесь, возвращайтесь в зал, спектакль будет продолжен, уже дан третий звонок!», люди переглядывались, но слушались, успокаиваясь. А мы никем не сдерживаемые, побежали вниз, я держал Таню за руку крепко, думая, что ощущать в руке её ладонь – это уже счастье. Почти год. Почти целый год…
Всё, конечно, пошло совсем не так, как мы решали, разрабатывая свои планы, никто стрельбы не планировал, кто мог предположить, что Таня прикажет убить бандита? А не послушать я не мог. Приказала моя бесценная богиня, я сделал.
– Не бойся, никто не погонится, вся милиция здесь, а ФСБ с ними, операция устранения конкурентов местных авторитетов, – сказал я Тане, когда вы выскочили на крыльцо. – Шуба в гардеробе, что ли?
Она только посмотрела на меня, на лице, на волосах у неё засыхала кровь, брызги Паласёловских мозгов. Я быстро снял пиджак и набросил ей на плечи и вытер кровь с её лица ладонью, чуть растянув губы, веки… Танюшка, твоё лицо…
Да, я сказал ей, что бежать необязательно, но возбуждение от произошедшего гнало сердце со страшной скоростью. Я обнял её за плечи и потянул за собой.
Мы добежали до машины, я открыл дверцу перед ней, как делал всегда. Выруливать среди машин было непросто, Таня положила мне пальцы на ладонь, и я сразу успокоился, её прикосновения всегда имели магию.
– Ты сказал, не гонится никто, не нервничай… – севшим голосом тихо сказала она, а пальцы у неё были очень горячи.
Тогда я повернулся и, обхватив её под узел волос на затылке, впился в её губы. Я никого больше не целовал, я никого больше не хотел целовать.
– Иди ко мне… – прошептал я ей на губы, глядя в глаза так близко, что терялся фокус. – Иди, Таня…
Да, я не мог не вступить в свои потерянные было права немедленно, не мог больше терпеть и держаться, потому что хотя я и мог управлять своими
– Мари-ик… Мари-ик…
Да, мне не нужен секс, мне вообще не нужен секс, все мои тестикулярные потребности переходят в мозговую энергию, мне нужна её близость и её любовь, и вот от них я взмыл сейчас выше облаков, содрогаясь и крича, сжимая её, вцепляясь в её волосы, отчего поползла причёска мне на пальцы… Боже… ничего не может быть ярче, сильнее… Я закричал, кончая, как всегда, рискуя разломать автомобиль конвульсиями, плевать, что мы в центре Петербурга…
Я держал её, обмякшую, горячую и влажную сквозь ткань платья в своих руках, прижимая её лицо к своему, надеюсь только, что не причинил ей боль, не сжал слишком сильно…. Сирены милицейских машин и мигалки кричали вокруг нас, обдавая своими синими огнями.
– Я… я должен… я сейчас же должен лечь с тобой в постель, – задыхаясь, прошептал я, лаская пальцами её голову. – Прости… после… всего этого, ты, наверное, не… хотела бы, но… я сейчас не могу иначе. Мне надо… Я хочу ещё… много…
Она выпрямилась. Вокруг нас суета, кажется даже журналисты приехали, мигалки всё так же брызгали на нас свои огни, бегали какие-то люди, кто-то кричал, а мы вдвоём были словно в лодке, в середине этого бурления и суеты. К нам даже заглядывали в окна и даже что-то кричали, но я видел только её в сверкании, и видел я только её свечение, её улыбку, ласковую темноту её глаз сейчас.
Мы приехали в «Англетер» довольно скоро, потому что нас пропустили, машина была за оцеплением и то, что мы там делали, не вызвало подозрений у милиционеров, никто даже не подумал, что пьяные свиньи, совокупляющиеся на стоянке, могу иметь отношение к тому, что произошло в театре, где, после прикрытого отхода всех наших, начала работать оперативная группа. Двенадцать заезжих карельских бандюков, на которых сейчас спишут все нераскрытые грабежи и убийства, которые числились за «тамбовскими», «комаровскими», «малышевскими» и Бог его знает какими ещё, я не давал себе труда запоминать, я работал с людьми, не с группами, мои нити были тонки и надёжны именно поэтому, один знал одного, и так по цепочке. Не ОПГ, не банды, не компании, а люди. Десять живых, и три трупа. Фомка, за которого просила Таня, ушёл до приезда следствия. Так закончилась не начавшаяся история Макса Паласёлова. Впрочем, если бы не Таня и её разговор в ресторане, его и остальных убили бы в первые же дни в Питере, вместе с ней, женщины попадают в такие замес со своими мужчинами. А так, кроме троих, все остались живы. Отсидят немного и присоединятся к каким-нибудь новым бандам, если работать не научатся…
А мы едва вошли в номер, я протянул руку к ней, Таня обернулась, отбросила мой пиджак со своих плеч на диван, развернулась, расстегнуть молнию на своей талии.
– Позволь мне, – сказал я, подойдя ближе.
Тяжёлый чёрный шёлк отделял меня от неё, приятно было стянуть это платье с неё, под платьем на ней не было даже чулок, на ногах босоножки… Таня расстегнула рубашку на моей груди. Я вытащил пистолет, который засунул снова за пояс, едва было покончено с Паласёловым. Таня посмотрела на него.