В Суоми
Шрифт:
Форточка захлопнулась. За стеною яснее слышится дробь ремингтона.
«Не придется выпить», — думает Каллио и подходит к столу, за которым сидит Сунила, чтобы записаться в отряд. А насчет слушания речей он не мастак. Он сразу и так понял, в чем дело.
— Твоя куртка может пригодиться: хороший из нее выйдет красный флаг, — говорит он, обращаясь к Сунила.
Коскинен махнул рукой и с расстановкой заключает свою речь:
— Теперь вы знаете все и делайте выбор, на чьей стороне будете драться.
Он не успел еще спрыгнуть с ящика, как вокруг заговорили, зашумели, захлопали.
Так вот какая на этот раз забастовка!..
Инари казалось, что Коскинен неудачно окончил свою речь словами: «На чьей стороне».
Да разве надо об этом спрашивать? Разве это вопрос? Ведь каждый решил его для себя, наверно, давно.
Нет, он, Инари, помнил речи на фронте!
Два мира стоят друг против друга.
Он сумеет дополнить, сказать все, что надо.
Мы победим!
Он вскакивает на ящик и видит устремленные на него взгляды. Волнение захлестывает его, у него замирает сердца. Он знает все, что хочет сказать, и не может произнести ни слова, а лесорубы ждут. Тогда он начинает разматывать красный шарф со своей шеи и кричит громким голосом, долетающим до самых отдаленных от него слушателей:
— Товарищи! Товарищи! Все, что говорил сейчас товарищ Коскинен, уполномоченный нашей партии (и когда Инари произносит слово «партия», гордость звучит в его голосе), — правда. Мы, лесорубы, готовы за эту правду драться и, если надо, умереть! Да здравствует Советская Россия и пролетарская солидарность во всем мире! Не позволим лахтарям лезть в свободную Карелию!
И он, размахивая красным своим шарфом, слышит крики:
— Ура! Хорошо!
Он замечает среди других Каллио и машет ему рукой: «Дай винтовку!» И вот винтовка уже быстро идет по рукам к Инари.
На блестящий при ярком свете солнечного морозного утра штык Инари повязывает свой шерстяной красный шарф. Он слышит крики одобрения и вдруг снова замечает в толпе Хильду.
Бродячий торговец Ялмарсон, затесавшийся в толпу лесорубов, смотрит на дом господ и видит — выстроилась возле входных дверей длинная очередь. В открытую дверь он видит, как сидящий у стола остролицый бледный лесоруб ведет запись в отряд.
Из дома лесорубы выходят уже с винтовками, японскими и русскими. Несколько человек получили только револьверы. Это, видимо, командиры.
Ялмарсон смотрит на очередь, на выходящих вооруженных лесорубов и злобно плюет на утоптанный снег.
— Добровольцы!
— Нет, ты подумай, — говорит молодой лесоруб Хильде, — я так слушал, что даже не заметил, как отморозил уши.
Хильда захватывает горсть снега и начинает оттирать его побелевшие уши.
— У тебя тоже побелел нос. — И он хватает снег.
— Постой! — Хильда смеется.
Она перестает смеяться. К ней подходит Инари и говорит:
— Хильда, найди меня через час, мне нужно тебе многое сказать.
И он проходит дальше, потому что он занят. Он назначен командиром головного отряда и должен принять свой отряд.
— Что ты хочешь сказать, Инари? — уже вдогонку спрашивает Хильда.
Он оборачивается, глаза их встречаются, и вся жизнь для них останавливается.
Так они постояли минутку, а глаза ее сами ответили на так и не высказанный вопрос Инари.
Потом Инари повернулся и ушел, а она осталась стоять на морозе.
— Так ты, значит, раньше знала этого парня? — ревниво спросил молодой лесоруб.
— Да!
Он понял, что спрашивать дальше бесполезно, и побрел к костру, где на вертеле поджаривалась говядина. Мясо было почти готово.
Уже шла выдача денег по ведомостям: тут же каждый получал два кило сала и полбуханки хлеба.
Лундстрем стоял подле стола, рядом с кассиром, когда к раздатчику подошла Хильда.
Это было занятно — Хильда со штыком. Лундстрем поздоровался с ней, как будто только вчера вечером они виделись. Когда она уходила, бережно держа в руках полученный паек я деньги, он следил за нею, пока она не исчезла, потерявшись в толпе.
— Нам все равно нечего будет здесь делать, работа ведь прекратится, — говорят те, кто не записался в батальон.
— Тогда пойдем вместе, сразу же вслед за отрядом.
— Батальон, стройся! — гремит команда.
Командует Инари.
— В две шеренги!.. Мы разобьемся на роты, а затем закусим; потом несколько часов военной учебы. Вечером уходим, — говорит он, обращаясь к Олави.
Олави утвердительно кивает головой. Он помнит. Он сам был, когда вырабатывался план.
— И да здравствует красный партизанский батальон лесорубов Похьяла!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Позвякивая медным котелком, Анти шел не торопясь и опоздал на собрание.
Еще не доходя до господского дома, он узнал у своего знакомца по бараку, что собрание заканчивается. Тот не стал долго разговаривать с Анти, потому что торопился. Ему было поручено доставить обращение к лесорубам, составленное Коскиненом, на соседние лесоразработки. Он спешил. Когда Анти подошел к дому господ, перед домом на утоптанном, плотном снегу стояла большая шеренга — по два человека в ряд.
Список читал Лундстрем. Рядом с ним стоял Коскинен.
На правом фланге был Инари.
— Эй, Котелок, становись в строй! — крикнула ему Хильда.
— А кто здесь — белые или красные? Я к белым не хочу!
— Становись, говорят!
И Анти встал в ряд. Но сначала он снял лыжи и аккуратно прислонил их к сосне.
«Как в восемнадцатом году», — весело вспомнилось ему.
Уже разбивка по ротам кончилась. И Медный Котелок — Анти — попал в первую роту. Командовал первой самой маленькой и передовой ротой Инари. Здесь были собраны люди, бывавшие в боях. Рыжебородый возчик, пришедший с Коскиненом, стал командиром второй роты.