В свободном полете
Шрифт:
— До! — командую я.
— До! — отвечает он.
«Олень! Олень и лань! Ре — как солнышка лучи!» [10]
— Ми! — кричу я.
— Вуф! — соглашается он.
— Я так зову себя! — Бросаю палку, наблюдаю, как он галопом несется за ней. «Фа — бежать так далеко» [11] .
Давным-давно я так не резвилась. Много лет, раз уж мне даже захотелось кувыркаться. Эх, отчего же мне никто прежде не раскрыл секрет существования Бруклина. Кому нужен кондиционированный
10
Парафраз песни из мюзикла «Звуки музыки».
11
Ray (англ.) — луч, нота ре. Me (англ.) — мне, я, меня, нота ми. Far (англ.) — далеко, нота фа.
«К теплой траве беззаботно прильнуть. Книжку читать и возможность вздремнуть. «Эй, телефон, не звони!» — «Не звоню». Это все вещи, что я так люблю».
К закату возвращаю Слайва и выхожу из лечебницы, сильно попахивая псиной. Меня-то это не особенно беспокоит, но, может быть, не слишком приятно моим попутчикам в метро. Побрякивание в кармане, впрочем, напоминает, что желанный душ всего в пяти кварталах отсюда. Взбегаю на три лестничных пролета, поворот ключа — да, вы правильно уловили мою мысль.
Не вылезаю из-под душа, пока не становлюсь вся почти багровой. Ванную оглашает глубокий томный вздох облегчения. А затем, когда клубы пара, благоухающего алоэ, окутывают зеркало, они внезапно начинают растворяться, словно вытягиваемые невидимым пылесосом.
Дверь открыта. И в дверях неподвижно стоит Джейк.
Уверена, в его голове бушуют остроумные замечания, очаровательные извинения, пара любезных фраз. Но вслух он произносит только одно паническое «Упс!».
Главным инстинктом оказывается скромность, поэтому хватаю полотенце — и визжу.
Дверь захлопывается, обрывая меня на самой пронзительной ноте. Оборачиваюсь полотенцем. Далее следует минута неловкого молчания.
— Джейк?
— Да?
— Все в порядке. Можешь войти, если хочешь.
Дверь чуть приоткрывается. Он просовывает голову внутрь.
— Извини, — начинает Джейк. — Я не…
— Нет, это ты меня извини. Я сегодня гуляла в парке и пришла только затем, чтобы принять душ. Я не думала, что ты вернешься так рано, и…
— Все в порядке. — Дверь приоткрывается чуть шире. — Я просто не ожидал застать тебя. То есть я очень рад, что ты здесь. Я хотел, чтобы ты осталась. Не думал, что это возможно, но надеялся… — И замолкает.
Улыбаюсь ему. Ослепительной белоснежной улыбкой. Впрочем, сомневаюсь, что Джейк заметил ее. Потому что в ту же минуту позволяю полотенцу упасть на пол.
Слайв разгребает лапами кучу листьев, виляя хвостом
— Слайв — хороший мальчик, — поощряю его со своего насеста под ближайшим деревом.
Он с важным видом усаживается на окорочка. Подхватываю с земли ветку и бросаю ему.
— Давай, малыш! — Дугой расстилаясь над землей, он несется за палкой.
За последние пару дней мы со Слайвом здорово подружились. Я люблю его, потому что он не осуждает меня, а я, надеюсь, отвечаю ему тем же. Мне нет дела до того, что его бросили или дурно с ним обращались. В свою очередь, Слайв не обращает внимания на то, что одежда моя помята, а моя специализация в английском оказалась несколько бесполезна.
Слайв рысью возвращается с поноской и бросает ее передо мной. Затем усаживается, выжидательно склонив голову набок.
Игнорирую намек. У меня есть план получше.
— Эй, Слайв, а где утка!
И он срывается с места, проносится пару ярдов в направлении озера, где трогает лапой воду и тычется носом в поисках эфемерной птицы. С легкой завистью возвращаюсь к завершающим главам «Die D"ammerung».
Как легко было бы ускользнуть в блаженный покой, наслаждаться солнышком, щенячьей преданностью и иметь время, чтобы упиваться прелестным литературным финалом. Но мне уже давно пора закончить с этой книгой, и глупо думать, что Принцесса расположена к шагам доброй воли. Даже если бы она не связывала вообще никаких планов с этим материалом, Принцесса рассчитывала бы на всесторонний, тщательный, исчерпывающий анализ.
С растущим негодованием заставляю себя просмотреть несколько последних страниц. И в голове вырисовываются наброски будущих критических комментариев.
Услышав жужжание в кармане, я вздрагиваю. Не сразу соображаю, что это звонит телефон. Слава Богу. Чертова штука не работала уже целую вечность. Я уж начала думать, что никому нет до меня дела. Вообще-то я в Бруклине уже неделю. Вы не думаете, что хоть кто-нибудь на Манхэттене должен был заметить мое отсутствие?
— Алло?
— Эй, все устроилось! Я договорился об интервью. У тебя ведь остался адрес?
— Э-э, не знаю…
— Уолл-стрит, помнишь? У тебя есть деловой костюм?
— А? Нет.
— Но ты сказала, что пойдешь домой переодеться!
— Я?
— Они ждут тебя через полчаса в «Ливингстон, Гейнор и Прайс»!
Ой-ой-ой. Кто, что и где?
— Марк?
— Да?
— Марк Шапиро?
— Да, и что?
— Я не могу через полчаса быть на собеседовании. Я в Бруклине.
— Каким образом? Ты же пятнадцать минут назад вышла из моего офиса!
— Нет. Я уже несколько недель не общалась с вами.
Пауза.
— Это ведь Сара Гилл?
— О нет. Это Сара… — Ну, давай, скажи это! — Пелтье-е.
— О, извини. — И бросает трубку.
Закрыв крышечку телефона, задумчиво прижимаю его к подбородку. Это что-то значит. Единственный раз, когда агент нашел хотя бы относительно приличную работу, оказывается, что она не для меня. А может, стоило это использовать — получаса вполне достаточно, чтобы приодеться и отправиться на собеседование на Манхэттен. Или стоит перезвонить Марку Шапиро и потребовать от него большего внимания? В конце концов, что такого есть у той другой Сары, чего нет у меня?