В тени человека
Шрифт:
Однако минут через пять мы увидели на тропе Хамфри — он возвращался обратно. Некоторое время он стоял и смотрел на своего ползущего, цепляющегося и кувыркающегося друга, а потом пустился догонять остальных. Но вскоре он снова вернулся и опять долго смотрел на старания несчастного калеки. На этот раз он даже начал размахивать руками — подобным образом самцы заставляют сопротивляющихся самок сопровождать их. В конце концов Хамфри распрощался с надеждами догнать группу и остался с Грегором, построив гнездо неподалеку от лагеря.
На десятый день мы, как всегда, принесли ужин нашему больному. Однако его нигде не было видно: ни в гнезде, ни около дерева. После непродолжительных поисков мы нашли его сидящим в густой траве — оказалось, что у него серьезно повреждена одна рука, и он уже не может владеть ею. И тогда мы поняли, что наутро нам придется пристрелить старого друга. На протяжении всех этих мучительных дней мы старательно гнали от себя эту мысль и ждали, надеясь на чудо. Но чуда не произошло.
Смеркалось… Грегор все чаще и чаще поглядывал вверх, на уже недоступные для него деревья, и я поняла, что он хочет построить на ночь гнездо. Наломав целую охапку зеленых веток, я положила их возле него. Он с трудом улегся на них и начал ловко орудовать одной рукой, помогая подбородком перегибать ветки, пока наконец не соорудил себе довольно удобную постель.
Я ушла в лагерь, но ночью вернулась к нему снова. Ослепленный ярким светом фонаря, старый самец встревоженно зашевелился, но, услышав мой голос, преспокойно закрыл глаза и снова заснул, хотя я стояла всего в метре от него. Как же он доверял нам, наш бедный истерзанный друг, и как жестоко мы обманули его доверие! Наутро, когда он, ничего не подозревая и урча от удовольствия, поедал свою излюбленную пищу — два яйца, принесенные ему на завтрак, — мы выстрелом из пистолета прекратили его мучения.
Никто из обезьян не видел трупа Мак-Грегора, и Хамфри в течение долгого времени не мог понять, куда девался его старый друг. Месяцев шесть он постоянно приходил на то место, где Мак-Грегор провел последние дни своей жизни. Хамфри подолгу сидел на дереве, озираясь вокруг и прислушиваясь к малейшему шороху. Когда шимпанзе отправлялись в длительное путешествие в соседнюю долину, он проходил с ними некоторое расстояние, но через несколько часов возвращался обратно и снова усаживался в надежде услышать громкий резкий голос старого Грегора, не подозревая, что голос этот, так похожий на его собственный, умолк навсегда.
17. Мать и дитя
Среди первых жертв полиомиелита был и пятилетний Мерлин. Хотя мы очень любили этого прежде игривого и озорного малыша, все же мы с облегчением вздохнули, когда он умер, так как к этому времени он совершенно переменился: до неузнаваемости исхудал, сделался вялым и угрюмым.
Но мне нужно вернуться к началу нашей истории и рассказать все по порядку. Мерлин рано потерял мать. В три года малыш ничем не отличался от других детенышей того же возраста: он все еще сосал грудь, ездил на спине у матери и спал рядом с ней в гнезде. Однажды Марина с Мерлином не пришли к месту подкормки и с тех пор вообще перестали посещать лагерь. Шестилетняя сестрина Мерлина, Мифф, продолжала приходить к нам за бананами. Мы решили, что мать и детеныш погибли. Но месяца через три Мерлин вслед за своим старшим братом, тринадцатилетним Пене, вновь появился в лагере. Он сильно исхудал, живот втянулся, личико, и без того крошечное, сморщилось, а глаза стали от этого еще более огромными. Что случилось с его матерью? Сколько времени прошло после ее смерти? Как ему удалось выжить? Мы, конечно, не могли ответить на эти вопросы, но выглядел малыш так, как будто бы он не спал в течение долгого времени.
Все шимпанзе, которые находились в это время в лагере, радостно приветствовали осиротевшего детеныша: объятия и поцелуи чередовались с дружескими прикосновениями и похлопываниями. Мерлин поел немного бананов и, усевшись на землю, прижался к старшему брату. Через некоторое время в лагере появилась Мифф. Она тотчас подбежала к малышу, и оба занялись взаимным обыскиванием. Правда, сиротка Мерлин лишь едва коснулся шерсти Мифф, в то время как она тщательно перебирала один волосок за другим и за пятнадцать минут привела в порядок всю шерстку маленького братца. Собравшись уходить, Мифф оглянулась и выжидающе посмотрела на Мерлина, тот затрусил следом за ней. Так всегда делает мать перед тем, как отправиться в путь.
С этого дня Мифф и в самом деле начала по-матерински заботиться о своем младшем брате. Они всюду бродили вместе и по ночам спали в одном гнезде. Мифф то и дело чистила Мерлину шерстку, наверное, даже чаще, чем это делала бы Марина. В первые дни сестрица позволяла малышу взбираться к ней на спину, но потом стала прогонять его — очевидно, для нее, худенькой и не слишком крепкой, это была непосильная ноша. Пепе, уже почти взрослый самец, стал проводить с младшими членами семьи гораздо больше времени, чем раньше, когда была жива их мать, — может быть, из-за Мифф, которая теперь по пятам ходила за ним. В минуты чрезмерного волнения Пепе обычно подбегал к маленькому Мерлину и, прикоснувшись к брату, быстро успокаивался.
Но шли недели, а Мерлин, несмотря на все заботы Мифф, все больше худел, все больше вваливались его глаза, шерсть становилась тусклой и вылезала клочьями. Он все меньше и меньше играл со своими сверстниками и временами впадал в сонное оцепенение. Поведение его резко изменилось.
Как-то раз Мерлин и Мифф сидели на территории лагеря и обыскивали друг друга. Внезапно на тропе, ведущей из лесу, показалась группа шимпанзе. Впереди, громко ухая, ступал Хамфри. Две самки поспешно убрались с дороги разбушевавшегося самца. Успела вскочить на дерево и Мифф. Маленький Мерлин вместо того, чтобы тоже убежать прочь, вдруг направился прямо к Хамфри, уже начавшему демонстрировать свое могущество. Увидев перед собой малыша, который негромко похрюкивал в знак покорности, взрослый самец тем не менее схватил его за руку и поволок за собой по земле. Как только Хамфри отпустил его, Мерлин, громко визжа, бросился в объятия Мифф. Он вел себя в данном случае как глупый младенец, который не может правильно оценить намерений старших и получает из-за этого тумаки и шишки. А ведь раньше Мерлин, как и всякий нормальный трехлетний детеныш, верно улавливал перемену в настроении взрослых и своевременно реагировал на нее.
С этого времени взаимоотношения Мерлина с другими членами сообщества начали постоянно ухудшаться. Маленький шимпанзенок все время попадал впросак: то и дело подбегал к взрослым самцам в самые неподходящие моменты. К четырем годам Мерлин стал одним из наиболее подчиненных детенышей среди своих сверстников: он всячески заискивал перед взрослыми шимпанзе, без конца принимал позы покорности, подставляя зад или припадая к земле, причем все его действия сопровождались взволнованными криками. С другой стороны, отношение Мерлина к его сверстникам отличалось чрезмерной, ничем не оправданной агрессивностью. Стоило кому-нибудь из детенышей подойти к Мерлину, чтобы поиграть с ним, как тот угрожающе кидался на своего прежнего товарища. Флинт, который был на год младше его, нередко, попискивая от страха, убегал от Мерлина. Правда, случалось и так, что Мерлин просто не обращал внимания на детеныша и поворачивался к нему спиной, отказываясь принять участие в играх. В отличие от своих сверстников он все больше и больше времени тратил на выискивание в шерсти у старших членов группы, в особенности, у своей сестры.
К, шести годам поведение Мерлина стало еще более странным. Он то и дело висел вниз головой, уцепившись ногами за ветку и не шевелясь, наподобие летучей мыши. Или, усевшись на земле и обхватив колени руками, начинал монотонно раскачиваться из стороны в сторону, а его огромные, широко раскрытые глаза неподвижно смотрели в одну точку. Он все чаще занимался самообыскиванием, при этом он беспощадно выдергивал волос за волосом и, пожевав волосяную луковицу, выплевывал их.
Но наиболее странно вел себя Мерлин во время термитного сезона. Будучи еще двухлетним малышом, Мерлин подолгу стоял возле Марины, внимательно наблюдая за ее действиями. Потом он и сам начинал брать тоненькие прутики и, неумело держа их в руке — примерно так же, как держит ложку впервые взявший ее ребенок, — втыкал в поверхность термитника. Через год он достиг значительных успехов и ловко орудовал возле гнезда насекомых, хотя его ужение еще не было достаточно результативным, как, впрочем, у любого трехлетнего малыша. Он почти всегда выбирал слишком коротенькие травинки или прутики — в длину его «орудия» не превышали пяти сантиметров, тогда как у взрослых шимпанзе они достигали двадцати-тридцати сантиметров. К тому же, аккуратно засунув свою коротенькую травинку в один из ходов гнезда, он почти тотчас же резко выдергивал ее обратно, так что если бы даже какой-нибудь термит и успел ухватиться за травинку, он бы тут же свалился с нее от такого рывка. Однажды Мерлин затолкал в отверстие слишком толстую соломину, а потом долго пыхтел, но так и не вытащил ее обратно.