В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Холланд Том

В результате, когда Кавад стал лихорадочно искать какой-нибудь героический подвиг, который продемонстрировал бы колеблющимся подданным могущество его фарра, ему не пришлось далеко ходить. Ничто, даже полное уничтожение эфталитов, не могло бы сравниться со славой, которая обрушилась бы на него полноводным потоком, сумей он унизить цезаря. Даже мысль о правах на римские территории возносила самооценку шахиншаха до небес. Род Сасанидов захватил это право с самого начала. В 10 милях к западу от Персеполя, на скале, где находились гробницы древних царей Персии, можно было видеть великолепный портрет сына Ардашира – Шапура I, выглядевшего необычайно величественным на боевом коне. А перед ним два цезаря молят о милосердии – один опустился на колено, второй простер к царю руки. В этой картине было нечто большее, чем обычное хвастовство. Победить Рим – значит победить преемников Александра, утвердить победу добра над злом, света правды над тьмой лжи. Для такого царя, как Кавад, откровенного еретика, такая возможность представлялась чрезвычайно заманчивой. Невозможно придумать лучшего способа продемонстрировать подозрительным и раздражительным зороастрийским церковникам свою избранность Богом, чем блестящая победа над римлянами, наследниками Александра.

Знаком этого успеха, помимо

славы, станет добыча. Таковы были уверенные ожидания Кавада. Земля Рима – это все знали – сенсационно богата. Шахиншах никогда не признал бы это открыто, но в его решении двинуться на запад имелась изрядная доля зависти. В то время как Рим всегда считался персами достойным – если не основным – врагом, он также стимулировал Сасанидов к развитию, вселяя в них дух соревнования. Шапур I, который одержал победу над рядом римских императоров, получив множество пленных, стал активно использовать их знания. Что бы это ни было – роспись стен в царском тронном зале, сеть массивных дамб или целые города, построенные в малонаселенных местностях Ирана, его империя определенно приобрела римский облик. Спустя два века стремление Сасанидов подражать своему западному соседу нисколько не уменьшилось. И любопытным знаком этого стала любовь Кавада к купанию. В этом, по мнению многих персов, и особенно мобедов, заключалась шокирующая инновация, от которой определенно несло римским духом. Кавад не возражал. Он ставил на карту не только личную гигиену, а намного большее. Подражать Риму – значит догнать и обогнать его. Чтобы стать по-настоящему богатым, надо взять уроки римского величия. Ираншехр разваливался, но Кавад не изменял своим привычкам, показывая народу, что с уверенностью смотрит в будущее.

Пока суд да дело, все, что нельзя скопировать у Рима, нужно было украсть. Больше века центральным пунктом внешней политики Сасанидов являлось вымогательство денег у своего западного соседа. Время отпора вторжениям римлян давно прошло. Последняя серьезная попытка свержения Сасанидов, предпринятая римлянами в 363 г., завершилась смертью императора и навязыванием его преемнику унизительных условий мира. После этого римское командование пришло к пониманию весьма неприятной истины: Персию разбить невозможно. Продолжать игнорировать этот урок – значит идти на бесконечные траты и кровопролитие. Дешевле было заплатить за мирное сосуществование. И к немалой радости Сасанидов, они смогли довольно долго выжимать из своего великого соседа то, что римляне деликатно называли субсидиями, а персы – данью. Кто, к примеру, помог финансировать программу Пероза по строительству фортификационных сооружений вдоль северной границы? Цезарь. Кто помог уплатить выкуп? Цезарь. Кто внес золото на финальную экспедицию? Цезарь. Но правда и то, что уничтожение армии Пероза и его катастрофические последствия не остались незамеченными на западе. В 501 г., когда Кавад оказался под давлением эфталитов (ждали платы за поддержку), он обратился к римскому императору Анастасию, бывшему чиновнику и известному скупцу, с требованием «ссуды», посчитав, что удачно выбрал эвфемизм. Анастасий отказал. Ясно, что советники цезаря посчитали, что Ираншехр больше не представляет опасности. Такое развитие событий не сулило Каваду ничего хорошего. Больше века грозная репутация персидской армии приносила хороший доход Сасанидам. Но теперь, если он позволит римлянам отмахнуться от его требований, не только эфталиты окажутся без оплаты, но пострадает престиж и царя, и его империи.

Шахиншах был не тем человеком, который упускает любые, даже самые незначительные возможности. Смертельную опасность можно превратить в преимущество. Эфталиты будут наняты на службу – станут наемниками, представителями знати, вместо того чтобы ссориться друг с другом, тоже могут послужить общему делу. Религиозные противоречия, раздирающие Персидскую империю, будут позабыты – Кавад в этом не сомневался, – если призвать народ покарать римлян. Пусть Ираншехр обескровлен, однако он остался тем, чем был раньше, – государством, готовым к войне. Унижения от эфталитов не уменьшили уверенность, которую чувствовал Кавад в созданной им машине для убийств. Для царя не являлся тайной парадокс, заключавшийся в том, что его армии были намного лучше приспособлены для нападения на богатую и обширную Римскую империю, чем на обнищавших кочевников. Что бы ни говорили о римлянах, они, по крайней мере, были цивилизованными. Они имели города, которые можно было осадить, и армии, которые не всегда разбегались. А главное, в отличие от эфталитов, они находились рядом, как раз там, где желал их видеть шахиншах, прямо на пороге территории, являвшейся его военной базой и надежной гарантией того, что Ираншехр действительно супердержава.

Она называлась «сердце Ирана», хотя эта земля не была Персией, и ее населяли не арийские народы. Если идти по главной дороге, которая ведет из самой восточной провинции империи – она называется Хорасан, – через Парфию и Мидию к великому горному хребту Загрос, образующему западный рубеж Иранского плато, а потом спуститься вниз, преодолев множество извилистых поворотов, окажешься совсем в другом мире. Персы называли его Эраг (Eragh) – «плоская земля». Контраст с горными районами империи вряд ли мог быть разительнее. В отличие от Ирана, где города, построенные разными царями, лишь подчеркивали безлюдность соляных равнин и пустынь, низменности являли собой монотонную череду засеянных полей и кирпичных сооружений. И бескрайние поля ячменя или столбы коричневого дыма на горизонте – верные признаки разрастающихся городов, здесь все говорило об интенсивном использовании каждого клочка земли. Все золото и драгоценности царской сокровищницы не представляли такой ценности для Персидской монархии, как эта долина – истинный бриллиант в ее короне. Больше нигде в империи не было такой жирной плодородной почвы. К западу от Месопотамии – греки называли ее «землей между реками» – не было ничего, кроме песка, но в самом Междуречье земли обрабатывались, и великие реки – стремительный Тигр и медлительный Евфрат – активно этому способствовали.

Не без помощи народа, конечно. С незапамятных времен люди трудились в степях, но еще никогда не было таких восторженных энтузиастов и спонсоров ирригации, как Сасаниды. Если царская власть в восточных провинциях Ираншехра зачастую была чем-то иллюзорным, на западе она всегда орудовала железным кулаком. Большие трудовые бригады финансировались и управлялись прямо из имперского центра.

Они веками старательно трудились, чтобы как можно больше использовать богатства Месопотамии. Требовалось прикладывать огромные усилия, чтобы каналы не заиливались, чтобы реки не разливались, чтобы поля не превратились снова в болота. Персидская монархия добилась большего, чем избавление от ила и гудящих москитов: она многократно расширила сеть каналов, многие из которых были обычными ирригационными сооружениями, делящими поля на квадраты, но некоторые являлись воистину грандиозными сооружениями и оказывались не менее широкими и глубокими, чем Евфрат. Кавад лично надзирал за постройкой канала, который обещал стать самым крупным в Месопотамии – свидетельством решимости короны даже в условиях кризиса и финансовых трудностей не снижать расходы на инженерные сооружения. Тут игра стоила свеч. После завершения строительства новый канал должен был снабжать водой новый большой участок Месопотамии. Доселе голая земля станет цветущим садом, вырастет население, появятся города, экономика будет развиваться⁶⁵.

Дело только в деньгах. Шахиншах сумел унюхать величие в запахе месопотамского ила. Даже Ардашир, завоевавший эти земли в 226 г., быстро отказался от попыток управлять ими из Истахра, хотя этот город и был родиной династии. Вместо этого он обратил свой взор на берега Тигра. Ктесифон – беспорядочное скопление некогда отдельных городов и деревень, окруженное высокими стенами, – бесспорно, был весьма привлекательным. Не последнюю роль тут сыграл колоссальный царский дворец, притягивающий взоры огромными изящными арками. Основав здесь столицу, царский дом Сасанидов сознательно водрузил свой флаг среди больших и мелких камней – бесчисленных прежних режимов. Напротив, к примеру, находилась Селевкия – город, названный в честь одного из генералов Александра. Некогда он был воплощением греческой силы и уверенности, но его улицы, дома и дворцы уже давно оказались погребенными под слоем песка, а на стенах остались только виселицы. Сам Ктесифон, когда его захватил Ардашир, являлся столицей парфянских царей. Эта родословная, вкупе с обширными строительными программами Сасанидов, сделала город бесспорной столицей Азии. Неудивительно, что римляне, желавшие во что бы то ни стало уничтожить империю, находясь от Ктесифона всего в трех сотнях миль к северо-западу, всегда считали его заманчивой мишенью. И почти неприступной крепостью. Только однажды – в 283 г. – римскому императору удалось отобрать город у Сасанидов, но и тогда в него ударила молния – очевидное доказательство негодования Ормузда. Ктесифон охраняли не только небеса. За стенами, окружавшими город, тянулась бесконечная ирригационная система, ров за рвом. В 363 г., во время последней римской попытки захватить Ктесифон, на защиту города выступили даже москиты. Персы прорыли сточные канавы, и насекомые тучами летали над римским войском, так что «днем не было видно солнца, а ночью – звезд»⁶⁶.

Перед Кавадом не было подобных препятствий. Никаких естественных преград – ни горной цепи, ни реки – не находилось между империями Востока и Запада. Граница представляла собой едва ли не линию, проведенную на песке. Те, кто жили по обе ее стороны, говорили на одном языке, вели одинаковый образ жизни. Потому они, как неодобрительно заметил один римский автор, предпочли не бояться друг друга, а вступать в смешанные браки, везти продукты на одни и те же рынки и даже помогать друг другу в обработке земли⁶⁷. В результате и персидским, и римским властям приходилось вести одновременно осторожную политику по отношению к своим подданным и устрашать врагов. На самом деле, по условиям мирного договора, подписанного шестью десятилетиями ранее, сооружение новых крепостей вблизи границы было запрещено. Однако демилитаризация, по сути, была победой персов, поскольку шахиншах, в отличие от римлян, уже имел большой укрепленный город, расположенный почти на самой границе. Он назывался Нисибин (Нусайбин) и некогда являлся опорой всей системы обороны римлян на востоке. К Персии он перешел в 363 г. после поражения атаки Юлиана на Ктесифон. Прошло почти полтора века, а у римлян все еще не было аналогичной крепости, откуда они могли бы координировать отражение персидских атак. В течение десятилетий, пока между двумя супердержавами существовал мир, все это вряд ли имело значение. Но теперь, когда наемники-эфталиты вторглись на римскую территорию, цокот их копыт вселял страх в людские сердца за сотни миль от границы.

Амбиции Кавада шли намного дальше, чем разорение сельской местности Римской империи: он хотел захватить большой город. Лучше два. В конце концов, настоящее богатство находилось именно в городах: золото, промышленное производство, рабы. Соответственно, шахиншах не пошел по низинным дорогам, по которым уже шли потоки сельских беженцев, а направился на север через горы Армении. Его первой целью стал город Феодосиополь, который он атаковал внезапно и захватил с легкостью. Далее он повернул на юг и устремился к еще более заманчивому призу. Амида, сильно укрепленный город в 80 милях от границы, массивные базальтовые стены которого возвышались над верховьями Тигра, отбил много персидских атак. И теперь Кавад не ожидал, что он станет легкой добычей. Еще до атаки городской губернатор укрепил оборону, руководствуясь целым рядом дурных знамений: нашествие саранчи, затемнение солнца, землетрясение, голод и чума⁶⁸. Определенно не было перспективы повторить трюк с Феодосиополем и взять Амиду внезапной атакой. Тем более что более 50 тысяч жителей, убегая от кавалерии эфталитов, нашли убежище в городе, практически удвоив его население. Хотя это сделало существование людей невыносимым, по крайней мере, не было опасений, что не хватит воинов для защиты городских стен. И действительно, оборона Амиды впоследствии стала легендой. Все, что было в городском арсенале, бросили против персов: стрелы, камни, кипящее масло. Даже женщины и дети шли на стены и кидали на головы атакующих камни. А городские проститутки насмехались над шахиншахом, выкрикивали оскорбления, когда он оказывался в поле их зрения, и оголялись перед ним.

Через три месяца настал черед Кавада смеяться последним. Отряд персов проник через канализационную трубу, проходившую под стеной, и занял внутреннюю башню. Сам шахиншах стал у подножия стены, обнажил меч и поднял в атаку армию. Персы устремились по осадным лестницам на стены и наконец ворвались в город. Охваченные триумфом и жадностью победители разорили город. Многие жители были захвачены в плен, чтобы стать рабами. Знать превратилась в заложников, а остальных безжалостно убили. Улицы заливали кровью. Десятки тысяч тел были свалены за городскими стенами, и еще долго по всей округе разносилась вонь разлагающейся плоти. Прошли десятилетия, но люди, жившие вдоль восточной границы Рима, все еще помнили страшную бойню.