В тине адвокатуры
Шрифт:
— Ну, а ведь я не влюблен в эту актрису; как ее фамилия?
— Александра Яковлевна Пальм-Швейцарская.
— Александра Яковлевна… — прошептал смущенный Виктор.
Он ощутил сердцебиение и побледнел.
«Не может быть!.. Одно и тоже имя и отчество!..» — подумал он про себя.
— Что с тобой? Ты ее знаешь?
— Ровно ничего!.. Я о ней не имею ни малейшего понятия!
— За этот подвиг чести, вполне приличествующий мне, как «рыцарю без страха и упрека», меня, впрочем, утешила одна из ее товарок, драматическая актриса Соня Волина, толстейшая бабенка с миниатюрной, прехорошенькой головкой, — веселое, беззаботное созданье. Для меня она даже изменила — конечно, временно — своему постоянному обожателю, богачу-рыбнику из Охотного ряда…
Владимир захохотал.
— И от нее не пахло рыбой? — со смехом спросил Виктор.
— Один Chypre, чистейший Chypre! — отвечал с комическою важностью Шестов.
Разговор затем перешел на другие темы, и приятели, условившись как провести вечер, расстались.
Прошло около месяца, а Виктор Гарин почему-то никак не мог отделаться от так поразившего его рокового совпадения имени и отчества восхитившей его друга московской актрисы и предмета любви его ранней молодости. Нет, нет, да и приходило ему на память это совпадение. Кровь бросалась ему в голову.
«Неужели это она? Актриса и содержанка… Не может быть!» — гнал он от себя эту мысль.
Несколько раз, как бы вскользь, расспрашивал он о ней у Владимира, и описываемый последним портрет московской знаменитости оказывался схожим с покинутой Виктором девушкой. Ее прошлого не знал и Шестов. Он был всего один раз у матери, когда Гаринова служила у нее в камеристках, и не обратил на нее внимания; В Шестове, во время похорон княгини, он тоже почти не заметил ее. Гиршфельд ни словом не обмолвился о прошлом Александры Яковлевны, да и сам он знал это прошлое, как нам известно, лишь в общих чертах, по рассказу баронессы Фальк. Щемящий душу князя Виктора вопрос оставался, таким образом, открытым.
— Да чего ты ко мне пристал с ней? Если хочешь, поедем в Москву — познакомлю! — заметил Владимир раз своему другу, когда тот перевел разговор на Пальм-Швейцарскую.
Князь Шестов уже почти позабыл предмет своего московского восторга и был всецело занять в это время ни на шаг не подвигавшимся покорением сердца неприступной княжны Анны.
— Отлично, поедем! — ухватился за эту мысль Гарин. — Ведь я, относительно Гиршфельда, не нахожусь в твоем положении, и могу покойно постараться украсить его рогами. Не так ли?
— Конечно! — сквозь зубы процедил Владимир, которому надоели эти разговоры.
Хлопоты о кратковременном отпуске не заняли много времени, и через неделю оба друга уже катили с курьерским поездом в Белокаменную.
Стоял конец ноября. Театральный сезон был в полном разгаре. Познакомив своего друга Гарина с Гиршфельдом и, вспрыснув приезд в Москву и это знакомство шампанским за прекрасным обедом в ресторане «Эрмитаж», князь Владимир повез Виктора вечером на Тверскую улицу, в театр, распорядившись еще во время обеда послать за двумя креслами первого ряда. Театр был, по обыкновению, набит битком. Главной пьесой шла комедия «На хуторе», в котором Пальм-Швейцарская пленяла даже своих хулителей изяществом, грацией и пикантностью, особенно на сцене в саду, качаясь в гамаке.
При первом появлении ее на сцене, князь Виктор вздрогнул — по его телу как будто пробежала электрическая искра. Что-то знакомое мелькнуло ему во всей изящной фигуре красавицы-актрисы. Нельзя сказать, чтобы он совершенно не узнал в ней Александру Яковлевну Гаринову; время — более трех лет — и костюмы изменили ее почти до неузнаваемости: она пополнела, похорошела и даже как будто выросла, так что хотя Виктор, увидав ее, с первого разу мысленно воскликнул:
«Да ведь это она!» — но тотчас же прогнал снова от себя эту мысль:
«Нет! Не может быть!»
Несмотря на такое решение, он все-таки почувствовал какой-то боязливый сердечный трепет, когда в один из антрактов Владимир сказал ему:
— Ну, пойдем в уборную к «божественной»; я тебя представлю.
Виктор знал по рассказам Владимира об этом эпитете Пальм-Швейцарской.
С возрастающим ежеминутно волнением переступил он порог двери, ведущей за кулисы, на которой зачем-то имелась надпись крупными буквами: «Посторонним лицам вход воспрещается». В театре г-жи Львенко, слово «посторонний», видимо, имело весьма обширное толкование. Пройдя через сцену привычным шагом бывалого человека, раскланиваясь направо и налево со знакомыми актерами и актрисами, князь Шестов провел Виктора на половину, где помещались дамские уборные, и смело постучался в уборную № 1.
— Войдите! — раздался симпатичный голос. Он вошли.
Александра Яковлевна сидела спиной к двери, перед громадным овальным зеркалом, одетая в то же самое легкое летнее платье, в котором была на сцене, и поправляла гримировку. Шестов подошел и поздоровался с нею.
— Недолго просидишь в Петербурге, если увидишь вас, да еще познакомишься с вами! — заговорил он. — Вот я и снова около вас, да кроме того, привез вам еще смертного, моего закадычного друга, влюбленного в вас без ума по одним моим восторженным рассказам, в справедливости которых, впрочем, он сам уже успел убедиться, увидев вас сегодня на сцене. Позвольте представить: князь Виктор Васильевич Гарин.
При этом имени, Пальм-Швейцарская вздрогнула и выпрямилась.
Слушая до сих пор Владимира в полоборота, она вдруг обернулась лицом к гостям и окинула князя Виктора долгим взглядом. Этот взгляд решил все: Виктор узнал Александрину. Он потупил глаза и едва удержался на ногах от необычайного волнения.
Александра Яковлевна заметила произведенное ею впечатление и постаралась прекратить эту, тяжелую для них обоих, при постороннем лице, сцену.
— Очень рада, князь, познакомиться с вами! Надеюсь, что вы будете у меня; адрес мой сообщит вам ваш друг. Завтра от двух до четырех я буду одна! — сказала она, протянув ему руку, которую Виктор машинально пожал.
Владимир с недоумением слушал и ничего не понимал в этой сцене.
— Теперь же, по праву свободной артистки, я попрошу вас удалиться, господа! Мне надо переодеваться. Прощайте! — Она кивнула головой и начала снимать брошку.
Шестов, поцеловав ей руку, вышел; вслед за ним, шатаясь как пьяный, последовал и князь Гарин.
— Однако, ты счастливец! — заговорил Владимир. — Не успел явиться, как получил на завтра же приглашение на tete-a-tete. Это как тот, как бишь его, римский или греческий полководец, который говорил: пришел, увидел, победил.