В высших сферах
Шрифт:
– Нет, я не изменил своей точки зрения, и очень маловероятно, что когда-нибудь это сделаю. То, что здесь сейчас произошло, – на тот случай, если вы не заметили, – есть заранее спланированная политическая демонстрация, устроенная безответственными элементами. – Карандаши репортеров торопливо бегали по блокнотам, а Хауден тем временем продолжал:
– Эти элементы – мне нет нужды называть их по именам – используют данный пустяковый вопрос в попытке отвлечь внимание общественности от успехов и достижений правительства в куда более важных сферах. Более того, должен вам сказать, что пресса, продолжая раздувать этот незначащий вопрос в тот момент,
Он увидел, как Брайан Ричардсон почти в трагическом отчаянии умоляюще трясет головой. Ладно, отмахнулся про себя Хауден, пресса достаточно часто делает по-своему, а иногда нападение есть лучшая защита. Однако, слегка остыв, он продолжал уже более сдержанно:
– Вы наверняка помните, джентльмены, что я уже отвечал терпеливо, пространно и подробно на вопросы по этому поводу всего три дня назад. Но если вы успели забыть, я должен вновь подчеркнуть, что правительство твердо намерено неукоснительно следовать правовым нормам, как они зафиксированы в законе об иммиграции.
Кто-то со зловещим спокойствием спросил:
– Хотите сказать, что оставите Дюваля гнить на судне?
– Меня этот вопрос не касается, – отрезал премьер-министр.
Фраза была катастрофически неудачной – он имел в виду, что данное дело находится вне его компетенции. Однако упрямство не позволило ему взять свои слова обратно и пуститься в объяснения.
К вечеру эта фраза облетела всю страну от побережья до побережья, ее цитировали телевидение и радиовещание, а редакторы утренних газет озаглавили – с незначительными вариациями – отчеты о прибытии премьер-министра следующим образом:
ДЮВАЛЬ: ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА
"НЕ КАСАЕТСЯ”, ПРЕССА,
ОБЩЕСТВЕННОСТЬ – “БЕЗОТВЕТСТВЕННЫ”.
ВАНКУВЕР, 4 ЯНВАРЯ
Глава 1
Лайнер с премьер-министром на борту приземлился в аэропорту Оттавы за несколько минут до половины второго дня по восточному поясному времени. В этот момент в Ванкувере, находящемся четырьмя провинциями и тремя часовыми поясами западнее, еще было утро. Время близилось к половине одиннадцатого – на этот час в кабинете судьи было назначено слушание по ордеру ниси, от которого зависели свобода и будущее Анри Дюваля.
– А почему в кабинете судьи? – Дан Орлифф недоумевающе смотрел на Элана Мэйтлэнда, которого сумел перехватить в переполненном коридоре второго этажа здания Верховного суда провинции Британская Колумбия. – Почему не в зале судебных заседаний?
Элан минуту назад вошел с улицы, где разгулявшийся за ночь злой резкий ветер бил город ознобной дрожью. Здесь, в теплом здании, вокруг него бурлил людской поток: спешащие адвокаты в разлетавшихся мантиях, еще адвокаты, таинственным шепотом совещавшиеся с клиентами, судейские чиновники, репортеры – последних сегодня было гораздо больше, чем обычно, что еще раз подтверждало растущий интерес к делу Дюваля.
– Фактически-то слушание состоится в зале судебных заседаний, – торопливо ответил Элан. – Послушайте, я не могу задерживаться, нас должны вызвать буквально через несколько минут.
Он с тревогой отметил, что Дан Орлифф уже раскрыл блокнот и нацелил в него карандаш. За последние несколько дней, с первой статьи Орлиффа, это стало знакомой картиной. Вчера, например, после того, как стало известно, что он подал ходатайство о вынесении судом распоряжения доставить Дюваля для рассмотрения вопроса о законности его задержания, его просто засыпали вопросами. Уверен ли он в своих аргументах? Какого результата ожидает? Если такое распоряжение будет вынесено, то что потом?
Он уклонился от ответов на большинство вопросов, ссылаясь на профессиональную этику. В любом случае, заявил Элан, он не имеет права обсуждать дело, находящееся в судопроизводстве. Он также помнил об устойчивой неприязни, с которой судьи относятся к ищущим популярности адвокатам, и в этом плане внимание прессы только ставило его в весьма неловкое положение. Однако, судя по заголовкам, ни одно из этих соображений не трогало ни печать, ни радио, ни телевидение…
К тому же вчера, начиная со второй половины дня, ему со всех концов страны стали поступать телефонные звонки и телеграммы. Исходили они от совершенно незнакомых ему людей – о большинстве из них он никогда в жизни и не слышал, хотя и попалось несколько известных всем звонких имен. Все они желали ему успеха, несколько человек предложили деньги, и он неожиданно для себя обнаружил, что глубоко тронут тем, что бедственное положение какого-то одинокого скитальца смогло, несмотря ни на что, вызвать столь искреннее участие.
Буквально через мгновение после того, как Элан приостановился переброситься словом с Даном Орлиффом, их обступили другие репортеры. Один из приезжих журналистов, которого Элан вспомнил по вчерашней беседе – из монреальской “Газетт”, кажется, поддержал просьбу Орлиффа:
– Да, объясните, что это за чертовщина с кабинетом? Элан решил, что ему следует уделить им минуту-другую. Перед ним стояли не обычные судебные репортеры. А пресса крепко помогла ему, когда он нуждался в помощи…
– Все дела, кроме официальных судебных процессов, – торопливо начал объяснять он, – решаются не в зале судебных заседаний, а в кабинете судьи. Однако поскольку обычно к слушанию назначается столько вопросов и привлекается так много народу, то судья переходит в зал судебных заседаний, который на это время становится его кабинетом.
– И вправду чертовщина какая-то, – раздался за спиной Элана чей-то насмешливый голос. – Как там эта старая поговорка насчет “закон – дурак”?
Элан усмехнулся:
– Если я вам сейчас ее напомню, вы же потом будете на меня ссылаться.
Стоявший прямо перед ним коротышка спросил:
– А Дюваль сегодня будет?
– Нет, – ответил Элан. – Он все еще на судне. И сойти с него он сможет только тогда, когда будет вынесено окончательное решение суда в связи с ордером ниси. То есть когда мы получим распоряжение доставить его в суд для рассмотрения законности его задержания. Для этого и проводится сегодняшнее слушание.
Том Льюис протиснул свое приземистое, коренастое туловище сквозь толпу репортеров и настойчиво потянул Элана за рукав:
– Пошли скорее, мужик!
Элан взглянул на часы – уже почти половина одиннадцатого.
– Все, – решительно объявил он журналистам. – Нам пора идти.
– Удачи, дружище, – пожелал ему корреспондент, как вспомнилось Элану, информационного агентства. – Мы все за вас болеем.
Как только за последним вошедшим закрылась дверь, клерк возвысил голос: